Мой пленник крепко спал, но в этот раз я будить его не стал. До лифта было недалеко, легенда у нас была хорошая, поэтому я просто взвалил его на себя и потащил, веселя этим администратора, предчувствующего крайне удачную в финансовом плане смену.
Номер оказался очень даже неплох. Я дотащил Егора до дивана, уложил его и пошёл в ванную, чтобы умыться ледяной водой. Обычно мне это помогало сконцентрироваться и собрать мысли в кучу. Умывшись, решил ещё раз набрать Милютина, но в дверь постучали. Я подошёл к ней и услышал, доносившийся с обратной стороны, голос администратора:
— Это доставка!
Открыл дверь, впустил Порфирия. Сначала меня удивило, что он сам всё принёс, но потом я догадался — администратор не хотел упустить очередные крупные чаевые. Расстраивать его не стал, дал ещё пятьсот рублей. Можно было и меньше, но других купюр под рукой не было.
— Звоните, если ещё что-нибудь понадобится! — сообщил счастливый Порфирий и убежал.
Я запер дверь, выпил стакан сока и достал телефон.
*****
В одном из глубоких подвалов столичного управления КФБ в комнате для допросов за массивным металлическим столом сидел Олег Левашов — изрядно уставший и поникший. Напротив него сидели Милютин и Зотов.
— Олег, этот разговор — исключительно проявление моей доброй воли, — сказал Фёдор Сергеевич. — Я не обязан это делать, да и, если честно, не горю желанием. Но чувствую что надо. Скрывать не стану — ты мне очень неприятен. Скажу больше, я бы с удовольствием придушил тебя или порезал на куски. Причём лично! Но твой отец был моим другом, а слово «друг» для князя Зотова не пустой звук.
Левашов усмехнулся, хотел, что-то ответить, но в последний момент передумал.
— И не надо так ухмыляться, — сказал Фёдор Сергеевич. — Мы были настоящими друзьями, но боюсь, тебе не понять, что это значит. К моему большому сожалению, ты не унаследовал от своего отца ни порядочности, ни ума.
— Вы здесь, чтобы меня оскорблять? — спросил Левашов.
— Нет. Чтобы рассказать, как мне тяжело осознавать, что твоего отца больше нет среди нас и что я непричастен к его гибели.
— Да теперь-то уже какая разница?
— Большая! Я хочу, чтобы ты это знал! Мы с твоим отцом познакомились ещё в академии. Наши роды не были близки, но и не враждовали, они просто принадлежали к разным кланам, как и сейчас, но это не помешало нашей с Семёном дружбе. И мы пронесли её через всю жизнь, и венцом этой прекрасной дружбы должен был стать твой брак с моей дочерью. Когда вы с Ариной родились с интервалом в один месяц, мы с Семёном решили: наши дети должны создать семью, и мы должны породниться.
Зотову было тяжело говорить, особенно, глядя в вызывающе наглое лицо Левашова. Но он собрался и продолжил:
— Жизнь меняет людей, перекраивает планы и ставит всё новые и новые задачи. Чем старше мы становились с Семёном, тем меньше времени у нас было для общения. Но я всегда знал: у меня есть друг, за которого я готов отдать жизнь, и который отдаст за меня свою. Ещё совсем недавно я был в этом уверен. Но ты разрушил всё за один день.
— Вы сегодня уже говорили, что я всё разрушил, — съязвил Левашов. — И не раз.
— Я должен был потребовать суда чести, — продолжил Зотов, проигнорировав слова молодого графа. — И я бы это сделал, если бы не Семён. Я не мог причинить такую боль своему другу — видеть, как сына лишают звания дворянина. Но при этом я не простил тебе этот подлый поступок, и не забыл о нём. А потом твой отец приехал ко мне домой и сказал, что не хочет войны. Мы поговорили, разобрали ситуацию и пришли к выводу, что нас кто-то хочет стравить. В любом случае после твоего поступка не могло идти речи о том, чтобы сохранить дружбу, но и воевать ради чьих-то интересов нам не хотелось.
— Вы пришли, чтобы читать мне лекцию о том, что я недостоин своего отца? — спросил Левашов.
— Он пришёл, чтобы дать тебе дураку последний шанс! — вступил в разговор Милютин. — И объяснить, что ты пешка в чужой и опасной игре.
— Опять пугаете?
— Ещё не начинал, — ответил глава столичного КФБ. — Но скоро начну. Был бы ты немного умнее, то понял бы, что сейчас ситуация выглядит следующим образом: у нас есть двое потерпевших, которые дали показания, как ты их похищал в составе преступной группы. Они же выступают и свидетелями твоей расправы над неизвестными лицами, которые их охраняли. То, что ты находишься в этом здании, знает не больше десяти человек. И ты должен понять, что выйти отсюда ты можешь только в одном случае — если встанешь на путь сотрудничества со следствием.
— Вы должны предоставить мне адвоката, — как ни в чём не бывало сказал Левашов.
— Должны, — согласился Милютин. — Но не обязаны. Тебя, вообще, здесь нет. Арина Зотова и Роман Андреев дали показания, что расстались с тобой на берегу озера, где сбежали от тебя. Ты официально объявлен в розыск. Мы ищем тебя по всей стране. Если ты пойдёшь на сотрудничество, то, возможно, даже станешь потерпевшим, которым манипулировали. Если нет…
Глава столичного КФБ встал из-за стола, подошёл к Левашову и очень доверительным тоном произнёс:
— В тот день, когда мне надоест с тобой возиться, я сожгу тебя прямо в этом подвале. Ведь здесь не просто так бетонный пол и железная мебель. От тебя останется лишь горстка пепла, которую я соберу веником в маленькую жестяную баночку из-под леденцов и поставлю на полочку в своём кабинете. Есть у меня такая слабость — кто-то коллекционирует монеты, кто-то картины, а я маленькие жестяные баночки с несговорчивыми дураками внутри. И есть у меня предчувствие, что скоро моя коллекция пополнится.
— Я не боюсь Вас! И я не боюсь, что Вы меня сожжёте!
— Правильно делаешь. Чего там бояться? Дело пары секунд — и ты горстка пепла. Бояться надо другого — что я не сразу тебя сожгу. Но у тебя всегда есть возможность начать сотрудничество. Как надумаешь, сообщи мне через тех людей, которые начиная с завтрашнего дня регулярно будут делать тебе очень больно.
— Вы не имеете права меня пытать! Я всё расскажу!
— Не так уж просто будет что-то кому-то рассказывать, находясь в баночке из-под леденцов, — ответил Милютин и нажал кнопку на столе
Почти сразу же вошли конвоиры, а Милютин с Зотовым покинули допросную. Когда они выходили, вслед им раздался крик Левашова:
— Я требую семейного адвоката и звонок деду!
Иван Иванович снаружи захлопнул дверь допросной и обратился к Фёдору Сергеевичу:
— Я же тебе говорит, что он идиот.
— Согласен, — ответил Зотов. — Идиот клинический. Но, по крайней мере, теперь моя совесть чиста. Я сделал всё, что мог, ради памяти Семёна.
Пройдя длинным коридором к лестнице, Милютин и Зотов и поднялись по ней на первый этаж, где у главы столичного КФБ запищал телефон.
— Так всегда, — усмехнувшись, сказал Милютин и достал телефон. — Выходишь из нашего уютного подвала и куча сообщений о пропущенных звонках.
Иван Иванович хотел просмотреть список сообщений, но телефон зазвонил.
*****
Наконец-то, вместо уже ненавистного мне голоса робота, я услышал гудки дозвона, и почти сразу же из динамика послышался голос Милютина:
— Слушаю.
— Это человек в банном халате! — сказал я, вспомнив, как мне было велено представляться. — У меня экстренная ситуация, и есть для вас подарок!
На всякий случай я не стал прямо говорить, в чём дело.
— Какой подарок? — спросил Милютин.
— Помните, какой недавно лежал в багажнике внедорожника? Так вот из этой серии, но более ценный.
— Более ценный? Ты уверен?
— Раз в сто ценнее! У меня тот, о ком Вы просили хоть что-то вспомнить во время нашего последнего разговора.
— Но как? — воскликнул Милютин, и тут же уже совершенно другим, более серьёзным тоном добавил: — Где ты? Точный адрес не называй. Просто скажи пока район города.
— Я в Москве. Район не знаю…
— Стоп! — чуть ли не закричал в трубку Иван Иванович, перебив меня. — Ни слова больше! Где бы ты ни был, быстро уходи оттуда! Бегом! И выключи телефон сразу же после нашего разговора! И не включай его, пока не покинешь Московскую область!
— Но что мне делать с подарком? — воскликнул я.
— Побыстрее перевези его куда-нибудь подальше от того места, где вы сейчас. Потом найди другой телефон, уйди от подарка не менее чем на три километра и снова набери меня. Я подробно объясню, что делать. А сейчас не теряй время! Беги!
Глава 15
Милютин сбросил звонок, я сразу же выключил телефон и, не удержавшись, взвыл от злости и досады. Мне хотелось как можно быстрее передать кому-нибудь Егора и спокойно выдохнуть. Но судя по всему, моя эпопея с ним только начиналась, и это меня не радовало.
Но тут же я подумал, что все мои нынешние проблемы — сущая ерунда по сравнению с тем, что переживали те, кого похитили преступники. Им явно было во много раз хуже. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — ничего хорошего после похищения их не ожидало. И, вообще, не факт, что все они были ещё живы.
Я вспомнил лица ребят в тот момент, когда их уводили — их страх, растерянность и непонимание происходящего. У меня и так неплохая память на лица, а уж тогда в состоянии стресса я словно сфотографировал их и навсегда сохранил в своей голове. И я должен был использовать представившийся шанс, чтобы им помочь.
В конце концов, кроме невероятного нервного напряжения, ничего плохого со мной пока не происходило. Предыдущее моё приключение было намного хуже. Конечно, неизвестно что меня ждало, попадись я в руки московского КФБ, но вместо того, чтобы об этом думать, стоило просто делать всё возможное, чтобы не попасться. И в первую очередь надо было собраться и как можно быстрее покинуть гостиницу.
Я схватил стационарный телефон, стоявший на столике возле дивана, и набрал номер ресепшена.
— Дежурный администратор слушает! — раздалось из трубки.
— Порфирий, это из восемьсот шестнадцатого беспокоят, — сказал я. — Будьте добры, вызовите нам такси. Срочно! Мы уже спускаемся. Оно должно нас ждать, когда мы будем внизу!