Милютин вызвал охранника, который проводил меня к следователю. С ним мы лишний раз по пунктам разобрали мою легенду и оформили все необходимые документы. К половине первого мы закончили, и мне разрешили отправиться в академию. И не просто разрешили, а по распоряжению Ивана Ивановича меня туда даже отвезли.
По дороге я хотел позвонить Миле, но потом решил сделать ей сюрприз. И ещё я постоянно думал, как объясниться с Глебом и его семьёй. Мне очень не хотелось доставлять Денисовым проблемы, но я догадывался, что уже их доставил. Московский КФБ явно проверил, что я делал в главном городе орков, и у кого гостил. И я допускал, что спецслужбы орков не сразу поверят Денисовым, что они тут ни при чём. Если вообще поверят.
Все надежды были на дедушку Глеба. С его влиянием он должен был решить возможные проблемы. Но всё равно было неудобно за то, что я их создал. Как ни крути, для московского КФБ я был гостем Денисовых, другом их сына, значит, им предстояло, как минимум объясниться, почему их гость натворил в Москве столько дел. Да и Глебу могло достаться от деда за такого друга.
Но с другой стороны, что я мог поделать? Всё сложилось так, как сложилось. О чём-либо сожалеть было глупо. Имело смысл лишь минимизировать негативные последствия. И в конце концов, если бы Глеб меня не бросил одного в стрипбаре, ничего этого могло бы и не случиться. Мне, вообще, было интересно, куда он делся и почему до сих пор мне не позвонил. Я был уверен: он так и не вернулся в бар.
Скорее всего, Глеб загулял и пока ещё не вспомнил обо мне. Или же к Денисовым уже наведались представители московского КФБ, и родители запретили Глебу общаться со мной. А может, он звонил мне и, не дозвонившись, решил, что я познакомился в баре с какой-нибудь стриптизершей и весело провожу с ней время.
Случиться могло всякое, и забивать себе голову предположениями было глупо. Имело смысл просто подождать или самому позвонить Глебу. Но, в конце концов, почему звонить должен был я? Кто кого бросил в незнакомом месте? Да и в принципе не хотелось ни с кем разговаривать перед встречей с Милой.
Я уже предвкушал, как увижу и обниму свою девушку, как крепко её поцелую, как опять позвоню от имени соседа по комнате в ресторан и закажу кучу вкусностей, как мы устроим пир с продолжением, и как весь мир подождёт до утра со всеми своими проблемами.
Приехав в академию, я сразу же пошёл в общежитие. Точнее, побежал — очень уж не терпелось поскорее увидеть и прижать к себе Милу. После всего, что со мной приключилось в Москве, после всех пережитых испытаний и стрессов хотелось обнять самого близкого человека и наконец-то спокойно выдохнуть.
Я забежал в общежитие, пулей заскочил на нужный этаж и в предвкушении встречи постучал в дверь комнаты Милы. Но никто мне не отворил. Я постучал сильнее — результат был тот же. Я достал телефон, немного расстроившись, что сюрприз не удался, и стал набирать номер своей девушки. Но в последний момент нажал на кнопку отмены, так как вспомнил: Мила говорила, что занятия у Игнатьева длятся до обеда. Значит, шанс на сюрприз оставался, и я направился на арену.
Ещё подходя к арене, я услышал доносящиеся изнутри крики и шум — занятия были в самом разгаре. Дверь в здание была приоткрыта, я вошёл и огляделся. На самой арене находились Ярослав Васильевич и пятеро старшекурсников. Ещё около десяти студентов сидели на трибунах и наблюдали за занятиями. Ни среди первых, ни среди вторых Милы я не заметил. Постояв немного и окончательно убедившись, что моей девушки в здании нет, я вышел на улицу.
Я отошёл от арены, достал телефон и набрал номер Милы. После нескольких гудков из динамика раздался весёлый голос моей девушки:
— Рома, привет!
— Привет, — сказал я. — Что делаешь?
— Да вот только что закончились занятия у Ярослава Васильевича. Сейчас добегу до общежития, приму душ и перезвоню тебе. Где-то через полчасика. Договорились?
На секунду мне захотелось продолжить эту игру, и я почти дал добро на созвон через полчаса, но потом стало противно, и я сказал:
— Занятия ещё не закончились.
— Что? Я тебя не поняла.
— Занятия, говорю, ещё не закончились. Я сейчас на арене. Занятия идут.
Наступила пауза примерно секунд на десять, после чего из динамика донеслось:
— Прости, Рома!
Мила сбросила звонок. Я спрятал телефон в карман и направился в общежитие, думая о том, что никогда не знаешь, что найдёшь и что потеряешь, и где и когда это случится. И почему-то на душе было очень спокойно. Или пусто. Но главное — меня совершенно не интересовало, где была Мила.
Может, если бы в моей жизни в течение последних суток не было других переживаний, я отнёсся бы к этому по-другому, но я настолько устал от событий в Москве и психологически вымотался, что не хотел ни о чём думать. И на удивление я даже не расстроился. Не то чтобы мне было всё равно. Нет. Мне было не всё равно. Но я не расстроился. На это просто не осталось сил.
Я пришёл в свою комнату в общежитии, выключил телефон и завалился спать.
Глава 20
Иван Иванович Милютин зашёл в комнату для допросов, кивком отпустил охранника и обратился к сидящему за столом Олегу Левашову:
— Как самочувствие? Как настроение?
— Почему вы не даёте мне увидеться с дедом? — спросил Левашов, проигнорировав заданные ему вопросы.
— Потому что можем себе это позволить, — ответил Милютин, присаживаясь за стол напротив задержанного. — Твои деды, один из них уж точно, начнут предпринимать попытки вытащить тебя отсюда, будут мешать следствию, создавать кучу проблем. Сам как думаешь, нам это надо?
— Это незаконно.
— Ошибаешься. У тебя статус особого подозреваемого, поэтому мы имеем полное право держать в тайне факт твоего задержания и нахождения под стражей.
— Ну, хорошо, допустим, это так. И долго это продлится? Ещё месяц? Год? А что потом?
Левашов вёл себя довольно вызывающе и при этом невероятно спокойно. Это удивило и немного озадачило Милютина.
— Потом? — переспросил Иван Иванович. — О каком «потом» идёт речь? У тебя нет никакого «потом». Варианты твоего будущего сильно ограничены. Скажу больше: их всего два. Собственно, поговорить о них я и пришёл. Первый вариант — мы даём делу официальный ход, состоится суд, тебя признают виновным, но психически больным, и отправят на лечение в психиатрическую клинику. Надолго. Возможно, навсегда, учитывая список твоих преступных деяний и потенциальную опасность для общества. Статус главы рода перейдёт к твоему младшему брату, точнее, до его восемнадцатилетия к опекуну — одному из дедов. Это устроит и деда, и брата. Не думаю, что они захотят возвращения такого неадекватного родственника из психушки, посему лечиться тебе без вариантов до конца жизни.
Милютин дал Левашову осознать сказанное и продолжил:
— Второй вариант — мы просто тебя ликвидируем, как бешеного пса, чтобы ты больше никому не создавал проблем. И учитывая, что ты натворил, меня даже совесть за это не будет мучить. Какой вариант тебе больше нравится? Из уважения к памяти твоего отца, я могу разрешить тебе выбрать.
Милютин рассчитывал, что молодой граф занервничает, но Левашов совершенно спокойно спросил:
— Как ликвидируете?
— Не волнуйся, безболезненно. Это я тебе могу обещать.
— Я не боюсь боли. Меня интересует, как вы это всё оформите? Скажете, что нашли в лесу, загрызенным волками или объявите, что выловили тело в Ильмене?
— Какая бурная у тебя фантазия, но всё будет проще — инъекция в таком вот подвале и кремация тела там же. Зачем нам лишние проблемы? Ты числишься пропавшим без вести, пусть всё так и остаётся.
— Хорошо, меня это устраивает.
— Интересный выбор, — Милютин еле сдержался, чтобы не выдать своего удивления.
— Психушка — позор для рода. И я не псих, — совершенно спокойно пояснил Левашов. — Отец и так превратил нашу семью в посмешище, пресмыкаясь перед Зотовым. Я хотел сделать её снова великой. Не получилось. Может, у брата получится. Хотя я сомневаюсь — он слабак, как и отец.
— Выполнять поручения полукриминальных эльфов, по-твоему — делать семью великой? — с нескрываемой поддёвкой спросил Милютин.
— Вы ничего не знаете.
— Ну так расскажи.
— Зачем? Что изменит мой рассказ? Участь моя решена. Вариант не самый плохой, по крайней мере, не позорный. Да и устал я уже здесь сидеть.
— Скажу честно, — признался Милютин. — Не ожидал я от тебя таких речей и такого решения. Думал, будешь цепляться за жизнь.
— Зачем Вы мне это сейчас говорите? — спросил Левашов. — Вам мало меня убить? Хотите ещё и поиздеваться? Только мне плевать. Я не боюсь боли: ни физической, ни душевной. Я вообще ничего не боюсь.
— Ну, значит, договорились.
Иван Иванович нажал кнопку вызова охраны, дождался, когда войдёт конвоир, и быстро покинул комнату. Вид у главы столичного КФБ был злой и озадаченный. Пройдя несколько метров Милютин, не выдержал и раздражённо пробурчал себе под нос:
— Вот же сучёныш. Но ничего, не таких обламывали. Зато теперь я знаю, чего ты боишься.
*****
Собрание у кесаря продолжалось второй час. Помимо самого Романова, на нём присутствовали Милютин, Глебов и Валуев. Руководитель столичного КФБ в подробностях рассказал все детали московской операции, поведал разработанную легенду Романа Андреева и отдельно остановился на перспективах, которые открывались в случае, если задержанный в Москве преступник владеет ценной информацией о похитителях детей или о месте нахождения похищенных.
Александр Петрович был невероятно зол на руководителя столичного КФБ за создание напряжённости в отношениях с орками, но и осудить Милютина он не мог — шанс раскрыть тайну похищения детей стоил того, чтобы рискнуть. Как ни крути, Иван Иванович поступил правильно, решив любой ценой вывезти из Москвы столь ценного свидетеля. Но и не выразить недовольства методами Милютина кесарь не мог — очень уж неприятный осадок остался у него после разговора с Воронцовым.