Глава 25
Когда Гурьев узнал, что следственный эксперимент с ледовой дорогой проводится не будет, он очень обрадовался и распрощался со мной до сентября, сказав, что молодому организму нужно отдохнуть перед новым учебным годом. А учитывая, что я почти месяц занимался, как говорится, на износ, то возражать я не стал.
Три дня до моей поездки к родителям мы с Милой провели так, как должны проводить время двое подростков на каникулах: ходили в кино, ели мороженое в кафе, гуляли в парках да по набережной Волхова, просто наслаждались тёплыми летними днями и обществом друг друга. Я рассказал своей девушке о предстоящей поездке, и она меня полностью поддержала в моём решении ехать.
Про предложение Милютина я решил пока Миле не рассказывать — не видел смысла лишний раз заставлять её за меня переживать, так как был уверен почти на сто процентов, что Ивану Ивановичу не удастся меня уговорить на участие в таком опасном предприятии. Как мне ни было жаль ребят, и как ни хотелось их найти и спасти, но у меня была какая-то странная уверенность, что в этот раз я не выйду сухим из воды.
Я не был специальным агентом и, если уж на то пошло, не собирался им становиться. У меня были иные планы на жизнь. Точнее, пока и планов особых не было. Я собирался учиться в Кутузовской академии и уж на первых двух курсах точно ни о чём, кроме учёбы, не думать.
Обвинения с меня сняли, денег на мелкие расходы на ближайшее время я отложил, с Милой отношения наладил, получил шанс хоть немного наладить их и с родителями. Большего мне в шестнадцать лет и не требовалось. Нужно было настроиться на учёбу и развитие Дара и все свои силы тратить на это, а не на опасные приключения. Ими я уже был сыт по горло.
В назначенный день без десяти семь я уже стоял возле главного корпуса академии. Дядя Володя подъехал ровно в семь. Я быстро запрыгнул в машину, пристегнулся, и мы отправились в путь. Дорога от Кутузовской академии до нашего имения в Павловске занимала чуть меньше двух часов. Дядя сказал, что дома меня ждут к девяти, поэтому можно особо не спешить.
Так как за три дня до этого в ресторане мы с маминым братом обсудили почти всё, что только можно, то теперь большую часть времени, ехали молча. А если и разговаривали, то о какой-нибудь незначительной ерунде, вроде отличий столичной погоды от петербургской. Лишь на подъезде к Павловску дядя Володя решил поговорить на серьёзную тему и сказал:
— Ты особо не строй иллюзий. Родители у тебя хорошие, но твой отец слишком боится разочаровать деда. Поэтому не жди, что родители прямо с порога бросятся тебя обнимать. То, что они тебя пригласили, уже для них поступок невероятной смелости, который идёт вразрез со всеми их представлениями о жизни.
— Да я особо ничего и не жду, — ответил я. — Если получится увидеть Андрея и Машу, то уже не зря еду. Получится поговорить с родителями — тоже хорошо. Обнимания их мне не нужны.
— Всё ещё злишься?
— А Вы как думаете?
— Думаю, что злишься. И это нормально. Но всё же при встрече лучше это не показывай. Вам сейчас главное — найти общий язык. Ты должен понять родителей. Они не виноваты в том, что произошло. Они просто не смогли противиться глупой традиции. А они, в свою очередь, должны понять, что ты прежде всего их сын, а не какая-то выбраковка. Казалось бы, такие простые вещи, а многие этого не понимают. А ведь как всё было бы проще, если бы понимали.
— Главное, я в академии понял, что никакая я не выбраковка, — ответил я, в очередной раз вспомнив, как нас приняла в своё время Анна Алексеевна.
*****
Николай Константинович Седов-Белозерский нервничал. Через пятнадцать минут его шурин должен был привезти старшего сына князя, и он ловил себя на мысли, что не готов к предстоящей встрече. За четыре месяца, что прошли с того дня, как Роман покинул родительский дом, Николай Константинович не раз вспоминал сына, и каждый раз эти воспоминания доставляли князю боль. Такие разные чувства, как переживание за сына и злость на Романа, что тот показал Силе не эльфийские черты характера и попал в выбраковку — всё смешалось в кучу.
Но теперь, когда выяснилось, что Роман перешёл дорогу «Русскому эльфийскому ордену» и получил покровительство одного из врагов ордена — князя Зотова, всё запуталось ещё сильнее. Родной дед отдал приказ об устранении Романа, и Николаю Константиновичу стало не до обид — надо было спасать сына.
Князь Седов-Белозерский оказался в сложной ситуации. Его властный отец и по совместительству магистр «Русского эльфийского ордена» запретил устанавливать слишком тесный контакт с Романом и впускать его в семью, но при этом старый князь хотел, чтобы мальчик начал служить роду.
Николаю Константиновичу нужно было показать сыну, что семья его не забыла, но при этом обратно в семью Романа не пустить. Как это сделать, князь не представлял. И ещё его тревожило, что дед собирался устроить внуку проверку на лояльность, выдав задание, о котором Николай Константинович не знал. Но он знал своего отца и понимал, что простым и безопасным это задание точно не будет.
Князю еле удалось уговорить шурина, чтобы тот нашёл Романа в столице, инсценировал якобы случайную встречу, наладил контакт и после этого организовал поездку Романа домой. Волошин изначально был готов помочь, однако не хотел обманывать Романа. Но Николаю Константиновичу всё же удалось уговорить шурина. Владимир Николаевич был ярым противником традиции выбраковки и ради возвращения племянника домой в итоге согласился разыграть, как он выразился, комедию.
Николай Константинович посмотрел на часы — было без десяти девять. Он достал телефон и набрал номер отца. Старый князь Седов-Белозерский принял звонок почти сразу.
— Папа, доброе утро! — сказал Николай Константинович в трубку. — Надеюсь, не отвлекаю? Ты в Думе?
— Совместное заседание обеих Дум начинается в десять, — ответил Константин Романович. — Сейчас я в дороге.
— Как погода в столице?
— Не называй в разговорах со мной Новгород столицей! Мне хватает, что я слышу это на заседаниях Думы и по телевизору. У России только одна столица! И это Санкт-Петербург!
— Извини, папа.
— Ты что-то хотел? — спросил Константин Романович.
— Да. Хотел сказать, что через десять минут приедет Роман. Его везёт Волошин.
— Через час с небольшим начнётся заседание обеих Дум. Сегодня Романов собрался выступить с внеочередным посланием. Но он не представляет, какой сюрприз его ждёт. Если всё пойдёт по плану, мы нанесём этому выскочке удар, от которого он вряд ли сможет оправиться. И ему либо придётся оставить свою навязчивую идею реставрации монархии, либо он будет делать это на наших условиях.
— Я очень надеюсь, что всё пройдёт, как ты запланировал.
— Всего через пару часов наша жизнь, возможно, полностью изменится, — продолжил старый князь. — Все мои мысли сейчас заняты предстоящим выступлением с думской трибуны. А ты мне звонишь и рассказываешь, что собираешься встречаться с каким-то мальчишкой. Ты действительно думаешь, что это настолько ценная информация, чтобы сообщать её мне сейчас? С чего ты решил, что мне, вообще, есть дело до этой встречи?
— Папа, Роман не какой-то мальчишка, он твой внук! — робко возразил Николай Константинович.
— Он выбраковка и позор нашего рода! — отрезал старый князь. — Мою позицию и мои условия по мальчишке ты знаешь. Как ты этого добьёшься, меня не интересует. Надеюсь, Волошин не растрепал ему лишнего, и мальчишка не решил, что его сильно хотят видеть в роду. Он должен понимать, что ты делаешь ему великое одолжение, разрешив ступить на порог дома!
— Не переживай, Владимир хоть и возмущался, но выполнил мою просьбу — подстроил свою встречу с Романом так, что она выглядела, как случайная. У него почти месяц ушёл на то…
— Меня не волнует, как Волошин искал мальчишку! — перебил старый князь сына и сбросил звонок.
Николай Константинович убрал телефон в карман и негромко произнёс:
— Он не просто мальчишка, папа. Он мой сын и твой внук.
*****
Ещё на подъезде к Павловску от вида знакомых с детства мест у меня иной раз перехватывало дыхание. А когда дядя Володя подвёз меня к нашему имению, и я увидел свой дом, внутри у меня всё будто сжалось и похолодело. Вокруг всё было родным, до боли знакомым и одновременно чужим. Я мог обойти наш огромный двор с закрытыми глазами и ни разу не сбиться ни с одной тропинки, я знал здесь каждый метр, каждый куст и дерево, каждую скамейку и каждую маленькую садовую скульптурку. Но при этом я понимал, что это теперь не мой дом, и моим он уже вряд ли когда-нибудь будет.
Я слишком хорошо знал своих родителей и не ожидал, что они поступятся своими эльфийскими принципами и примут выбракованного в семью. Скорее всего, отец прослышал про мои хорошие отношения с Милютиным и Зотовым, да решил подстраховаться — спустя четыре месяца после моего изгнания сгладить углы нашего расставания. Мало ли как я мог в этой жизни подняться при таких покровителях — имело смысл со мной помириться. Другой причины для моего приглашения я не видел.
Но меня устраивала даже такая причина — я очень хотел увидеть Андрея и Машу. Да и родителей давно хотел простить, просто всё никак не получалось — сильной вышла обида, быстро не проходила. Но предстоящая встреча могла всё исправить. Если бы мне позволили навещать брата и сестру хотя бы раз в полгода, я был бы счастлив. А без родителей я уже почти привык. В любом случае таких отношений, как в семье Глеба, у нас бы никогда не было.
А ещё мне казалось, будто не четыре месяца прошло с моего отъезда, а минимум четыре года. То ли так много событий произошло в моей жизни за это время, то ли я так сильно изменился. А, скорее всего, и то и другое вместе.
Дядя Володя пультом открыл ворота, и мы заехали во двор. Меня удивило, что не было видно охраны. Мы заехали на стоянку возле дома, вышли из машины и направились к входу. Никто из прислуги не вышел нас встречать, что тоже было странно. Мамин брат открыл дверь и предложил мне войти в дом. Я вошёл, а дядя остался снаружи.