Исодика слушала Кимона, затаив дыхание. Мало того что этот красавец умеет обращаться с наглецами, так еще и знаком с сильными мира сего. При этом говорит без тени хвастовства, не кичится связями.
— Эх! — увлеченно продолжил стратег. — Нам бы еще помощь островов Эгеиды, тогда разнесем кого угодно…
Исодика мгновенно нашлась:
— Так заходи к нам домой, поговори с папой. У него виноградники на Кикладских островах — он многих местных помещиков знает. Ты ведь помнишь, где мы живем?
Кимон не мог скрыть радости. Вон как дело обернулось: он просто вступился за девушку, а она предложила ему неожиданное решение сложной задачи. Аристид точно оценит.
— Хорошо, — довольно сказал стратег. — Вот на Панафинеи и зайду. Надеюсь, ты его предупредишь…
Он схватил за плечо проходившего мимо продавца фиалок. Сунув ему в ладонь монету, забрал с лотка несколько букетиков.
— А это от меня!
Исодика снова покраснела.
Пробормотав благодарность, эвпатридка зарылась лицом в цветы. Кимон на прощанье посмотрел на нее долгим взглядом, затем развернулся и зашагал прочь.
ГЛАВА 3
479 г. до н. э.
Афины
Заканчивался гекатомбеон[17].
По ночам над Акрополем отчетливо выгибало спину созвездие Дракона. Все его двадцать звезд сверкали на небосклоне, словно золотые яблоки Гесперид. Наступил первый день праздника Панафиней.
Солнце еще не взошло, но к центру Афин уже стекались толпы народа. Горожане выбирались из грязных и пыльных улочек на три жизненно важных артерии, пересекавшие Керамик: Портовую улицу, Священную дорогу и дорогу на Академ.
После дема Скирон Священная дорога взбегала на каменный мост через мутный, воняющий нечистотами Эридан, чтобы за Внешним Керамиком нырнуть в Священные ворота. Не одну сотню лет по ней шли подводы с вином, зерном, оливковым маслом, а также вялеными смоквами в Элевсин, Мениди и Фивы.
Про Портовую улицу и говорить нечего — все, что уплывало из Пирея или прибывало в порт морем, везли по ней. Щебневую вымостку безжалостно топтали сандалии афинских гоплитов, направлявшихся к боевым кораблям для усмирения мятежного острова или патрулирования каботажного маршрута.
Дорога на Академ проходила под аркой баснословно дорогой Гиппарховой стены, пересекала фруктовый сад и упиралась в гимнасий. От алтаря Прометея в праздник Панафиней начинался забег с зажженными лампадами — лампадодромия.
Вдоль улицы Гробниц тянулись древние некрополи. На могилах знати высились большие — в рост человека — амфоры с просверленной в стенке дыркой для жертвенного возлияния.
Установленные еще до Солона, они пережили Килонову смуту, нашествие армии Ксеркса, а потом чудом уцелели при разграблении города солдатами Мардония. По черным лакированным бокам россыпью бежали трещины, мрачно зияли дыры от выломанных кусков.
Посмотришь на такой сосуд, и накроет печалью: плакальщицы заламывают руки, рабы со скорбными лицами выносят тело хозяина из дома, родственники в черных траурных одеждах возлагают носилки на погребальную колесницу… На некоторых амфорах еще читаются буквы прощального привета от покойного.
Многие родовые склепы остались вовсе без надгробий. После Саламинского сражения Фемистокл собирал по всему городу старые квадры, барабаны колонн, каменный бой для постройки крепостных стен. Руки строителей дотянулись и до некрополей Керамика…
В первую ночь праздника на Панафинейской дороге прошла лампадодромия. Участники забега так и спали вповалку — прямо на улице, где сначала неслись наперегонки, а потом совместно бражничали.
Одни из бегунов вином заглушали горечь поражения. Другие пили, чтобы не чувствовать боль от полученных во время состязания ударов — зрители Керамика лупили факелоносцев почем зря. Третьи праздновали победу.
Команда победившей в состязании филы не сомневалась, на что потратить денежный приз. На вымостке валялись прогоревшие факелы, пустые винные мехи, огрызки яблок, ореховая скорлупа… Крысы и уличные псы подбирали то, что осталось от заключительной пьянки.
Расходившиеся перед рассветом по домам компании перешагивали через бегунов. Споткнувшись о спящего, кто-то беззлобно ругался, остальные перешучивались. Ну и что, что плясали и пели всю ночь на Акрополе — сил еще хоть отбавляй. Найти бы только открытую лавку продавца масла, там и вином можно разжиться…
Несмотря на ранний час, агора шумела.
Паломники первым делом омывали ноги водой из стоявших перед портиком священных сосудов. Большая дренажная канава за Булевтерием быстро наполнялась мусором.
Девушки сразу направлялись к статуе Гермеса Агорая, чтобы принести ему в дар свою головную повязку. Ремесленники и торговцы ставили к его ногам корзинки со смоквами, возлагали оливковые ветви.
Любой желающий мог намазать бога оливковым маслом. Арибаллы с остатками масла так и будут стоять у пьедестала до конца дня. Ночью уборщики отнесут их к алтарю Двенадцати богов, чтобы свалить в ботрос — храмовый колодец для ритуального мусора.
На бело-голубых ступенях Царской стои матери пеленали младенцев, а уставшие путники закусывали хлебом и овечьим сыром. В тени колонн было удобно поменять пропотевшие портянки или связать концы порванного шнурка карбатины. Бронзовый Зевс одиноко возвышался среди разбитых мраморных статуй и стел.
Плетенные из камыша или веток навесы по случаю праздника с агоры были убраны. Хотя уличные порнаи, жулики и воры никуда не делись. Зато носильщики, готовые за пару лепт доставить покупку в любое место Афин, будто испарились — в священные дни рынок не работал.
Фокусники глотали мечи и пылающую паклю, гимнасты принимали немыслимые позы, а дрессировщики экзотических животных расхаживали в толпе с обезьянкой или попугаем на плече.
Не всем разрешалось входить на агору.
Высеченное на пограничных камнях предупреждение напоминало несовершеннолетним эллинам, отпрыскам, которых уличили в неуважении к родителям, а также дезертирам о каре богов за святотатство. Цари и герои грозно взирали на путников с придорожных герм.
Паломники сразу направлялись к портикам Матери богов, Зевса Агорая или Аполлона Отчего для совершения жертвоприношения. Святилища были совсем недавно восстановлены после нашествия персов.
Даже в будние дни площадка вокруг выкрашенного красной краской алтаря Двенадцати богов не пустовала. Отсюда высчитывалось любое расстояние в Аттике.
У бронзовой статуи Афродиты назначали деловые встречи купцы, встречались влюбленные. Наконец, любой желающий мог просто отдохнуть в тени священных олив или лавров.
Несколько крестьян в мятых широкополых петасах и заскорузлой от грязи обуви искали убежища возле статуи богини сострадания Элеос. Они жались к пьедесталу, оттесняя в сторону возмущенных калек.
Один хныкал, обнимая серый камень руками. Другой срезал ножом прядь волос, потом аккуратно разложил ее вокруг бронзовых ступней идола. Третий в отчаянии сорвал с себя гиматий. Расправив его на пьедестале, рванул на груди хитон.
Истошным голосом заорал: "Не виноват я! Меня демарх оклеветал! Ищу защиты богини!"
А вокруг как назло ни одного важного магистрата — ни притана, ни архонта, да хоть бы агоранома. Так что теперь, так и орать? К бузотеру подбежали двое токсотов. Подхватив под руки, потащили в гелиэю — пусть народные судьи разбираются.
Возле алтарей было не протолкнуться. Высвеченные факелами лица богов казались напряженными и недовольными. Словно они спали, но их бесцеремонно разбудили.
Жрецы пытались навести на агоре порядок, выстраивая паломников в очередь. Матерей с детьми и женщин на сносях пропускали к святилищам первыми.
В толпе шныряли продавцы щепы белого тополя, терракотовых амулетов, инталий Афины Работницы, миниатюрных панафинейских ваз, подвесок из камня или дерева с изображением совы, а также памятных монет, на которых Афина Ника расправляет крылья…
На стене источника Эннеакрунос скалились львиные головы с отбитыми носами. Измученные водоносы носились от бассейнов к пифосам у входа и обратно, но все равно воды для омовений всем желающим не хватало.
Паломники с ухмылкой читали вывешенные на платане таблички с вердиктом гинеконома о наказании той или иной афинянки за нарушение правил приличия.
Потом переходили к черному тополю, чтобы прочитать таблички с именами государственных изменников, растратчиков казенных денег, а также уличенных в саботаже магистратов.
По правую руку от Триасийских ворот, у подножия Рыночного холма, располагались общественные здания времен Писистрата: Булевтерий и Новый Тесмотетий. Но в праздничные дни к ним не пойдешь, потому что присутственные места огорожены толстым коричневым канатом…
На рассвете в сторону Акрополя двинулась помпэ. Торжественную процессию возглавляли архонты. Жрецы в белоснежных одеждах следили за порядком в рядах паломников.
За архонтами следовали девушки из лучших семей Афин. Эвпатридки прижимали к себе корзины с маслом, медом, молоком, зерном, благовониями для бескровной жертвы Зевсу Вышнему, Афине Полиаде и Харитам. Другие несли дымящиеся курильницы-тимиатерии.
Дальше шли носильщики лотков со священной выпечкой и наполненными водой гидриями. Кифареды распевали гимны Аполлону и Дионису под звуки кифар.
Старики с безупречной биографией вытягивали вверх оливковые ветви. Совсем юные жрицы-аррефоры обеими руками удерживали на голове складные табуреты.
Достигшие совершеннолетия эфебы старательно выпрямляли спину в седле. Празднично убранные квадриги с трудом сохраняли строй. Жертвенным овцам и быкам, которых загнали в Буколий на агоре, оставалось жить лишь до вечернего заклания.
Наконец показался увитый миртовыми венками и оливковыми ветвями панафинейский корабль. С мачты свисал новый пеплос богини, на котором золотом и цветными нитями был вышит сюжет из гигантомахии: Афина, убивающая Палланта обломком скалы.