— А секреты богов? — спросил Геродот.
Акерат посмотрел на Кобона.
Когда агораном еле заметно покачал головой, жрец снова повернулся к галикарнасцу:
— Давай так… Я уже пьян, много лишнего болтаю… Мне не хотелось бы выставлять себя среди друзей в неподобающем виде. Как говаривал один мудрый скиф: "Первую чашу пьют за здоровье, вторую — для удовольствия, третью — чтобы обрести наглость, а после четвертой наступает безумие"… Вы сколько времени пробудете в Дельфах?
Геродот замялся.
— Да мы особо никуда не торопимся, — ответил за племянника Паниасид.
Акерат хлопнул Геродота по плечу.
— Вот и приходи в храм как-нибудь перед закатом, я к этому времени обычно освобождаюсь. Обсудим твою ре-тру…
После обеда Паниасид сразу завалился спать, а Геродот долго ворочался на тюфяке, проговаривая в уме стихи прорицания. Он терялся в догадках.
Акерат пригласил Геродота в лесху книдян.
К вечеру зеваки из Дельф вернулись домой, а паломники разошлись, поэтому она пустовала. Лишние уши профету были ни к чему.
Облизанные закатным солнцем колонны сочились мутными тенями. Птицы в священной оливковой роще на разные голоса молились остывающему свету. С нижней террасы теменоса доносились недовольные голоса — стража выпроваживала запоздалых посетителей.
— Так вот, о секретах богов… — продолжил профет прерванный накануне разговор. — Обычному смертному намерения олимпийцев никак не могут быть известны. Но мы, дельфийские жрецы, так долго практикуем метафизическую связь с Аполлоном, что можем позволить себе говорить за него.
— Разве то, что изрекает пифия, не является обращением самого бога? — удивился Геродот.
— Это с какой стороны посмотреть, — сказал Акерат совсем уж непонятно. Потом объяснил: — Автор пророчества — один из профетов. Но поскольку он творит в сакральном месте, то, безусловно, слова слагаются в стихи и строфы по воле Аполлона. То есть бог внушает жрецу послание. При этом не раскрывает всю правду, лишь намекает. А Жрец выступает в роли глашатая, который облекает идеи в слова.
— Так ведь я сам слышал, как Аполлон говорил ртом Аристоники.
— Понял что-нибудь?
— Нет.
— Вот именно — и никто не поймет. Ты сам подумай, откуда тогда берутся внятные ретры.
Пораженный Геродот молчал.
Акерат продолжил:
— Раньше пифией служила Периалла. Она от болотных испарений не впадала в такое же буйное помешательство, как Аристоника, поэтому прорицала со смыслом. Этим воспользовался Кобон, который как поставщик храма знал многие наши секреты. К нему обратился царь Спарты Клеомен с просьбой помочь в получении ретры, очерняющей его соправителя Демарата. Клеомен передал через Кобона богатые подарки для Периаллы. Пифия согласилась. Царь получил то, что хотел, но оказалось, что разговор заговорщиков был подслушан одним из жрецов. Когда пифию прижали к стенке, она призналась в святотатстве. Периаллу разжаловали в гиеродулы, а Кобона граждане Дельф изгнали из полиса.
— Так вот как он оказался в Коринфе, — усмехнулся Геродот.
— Да, — подтвердил профет. — Хотя… Ты знаешь, у него остались в храме хорошие связи. В Дельфах уважают его отца, Аристофанта, да и жрецы очень хорошо помнят Кобона, потому что он привозил лучшее вино со Спорад и отличный скот из Беотии. Кобон здесь свой человек.
Акерат на секунду замялся, опасаясь, как бы не сказать лишнего.
Все-таки решился:
— Тем более что подкуп пифии не всегда зло. Например, по просьбе Клисфена она изрекла несколько прорицаний о необходимости силой освободить Афины от власти Писистратидов. После изгнания Клеоменом тирана Гиппия вернувшиеся в Афины Алкмеониды отстроили заново сгоревший храм Аполлона Дельфийского. Причем со значительным превышением сметы за свой счет.
Профет мотнул головой в сторону храма:
— Так что отделка стен паросским мрамором — это исключительно их заслуга.
Геродот с изумлением посмотрел на храм.
Акерат продолжил:
— Что касается Спарты, то Дельфы с ней дружат еще со времен Ликурга. Жреческая коллегия постановила ввести в полисах Пелопоннеса главенство письменных законов взамен племенных обычаев. Когда Ликург прибыл в Дельфы, пифия обратилась к нему как к богу. Польщенный лакедемонянин согласился провести в Спарте реформы. За последние триста лет ничего не изменилось. Спарта громит соседний полис, чтобы свергнуть одуревшего от алчности и безнаказанности тирана — мы только за. Клеомену понадобился Аргос — пожалуйста. А ведь спартанская фаланга — это самая боеспособная армия в Элладе. И потекла в Дельфы военная добыча…
Профет подумал, что нарисовал слишком одиозную картину.
Пришлось исправляться:
— Но ты не подумай, будто Дельфийский оракул — это сборище кровопийц, для которых важны только деньги. Для нас главное — закон, справедливость и богобоязненность. К пифии едут паломники со всей ойкумены, в храм несут дары, к нам обращаются за советом, неукоснительно выполняют принятые нами решения… Почему? Да потому, что жрецы Аполлона Пифийского пользуются в Элладе безграничным уважением.
Геродот кивнул в знак согласия. Ни один другой оракул в Европе или Азии не мог похвастаться таким же авторитетом среди эллинов, как Дельфы. В Ионии с ним могло соперничать по известности разве что святилище Посейдона на мысе Микале — Панионий.
Профет довольно улыбнулся:
— Хорошо, что ты меня понимаешь. Я в пандокеоне рассказывал, как храм собирает богатства. Политическая деятельность жречества требует серьезных расходов, поэтому накопление — не самоцель. Все, что хорошо для Эллады, одновременно и благо для храма. А вот что именно хорошо, мы решаем сами, потому что наши заслуги перед Элладой неизмеримы. Предвзятое прорицание — это сильный дипломатический ход. Приведу пример… Когда Писистрат, сын Гиппократа, был изгнан из Афин, жрецы тщательно изучили его дело.
Акерат начал загибать пальцы:
— Удачливый полководец — отвоевал у Мегар порт Нисею, захватил Саламин, разбил афинское ополчение при Паллениде. Богат — присвоил Пангейские рудники во Фракии. Умеет привлекать союзников — Наксос, Аргос, Фивы встали под его знамена. Умен — ладит и с эв-патридами, и с демосом… Так вот, было принято решение помочь ему утвердиться в Афинах. Дельфы представили благоприятную ретру. Взамен Писистрат очистил храм Аполлона на Делосе, убрав с теменоса старые могилы, а также ввел помпэ на празднике Великих Панафиней. К тому же он оказался хорошим хозяйственником — ссужал крестьян семенами и деньгами в обмен на десятину, строил дороги, провел в Афинах водопровод…
Заметив смущенное выражение на лице Геродота, профет тяжело вздохнул:
— Я понимаю твое недоумение. Тирания плохо вяжется с культом Аполлона, основанным на уважении к закону и чувстве меры. В данном случае большую роль сыграли родственные связи Писистрата с некоторыми очень уважаемыми жрецами в Дельфах. Но мы не прогадали: чем богаче становились афиняне, тем больше золота они несли оракулу…
В горах стоял смутный глухой рокот. Туман молочным валом скатывался по склону Парнаса. Обе вершины тускнели в сумерках, очертания скал расплывались, над хребтом уже поблескивали ранние звезды.
Геродот осмелился прервать профета:
— Про секреты я понял, но мы не обсудили еще две строки….
Акерат снисходительно улыбнулся:
— Конечно, я сдержу слово… В предпоследней строке говорится об отцовстве. Это метафора. Прорицание пифии нельзя воспринимать в прямом смысле. Ты просил бога предсказать твою будущую деятельность, при этом назвал три возможные профессии: генеалог, рапсод, логограф. Но Аполлон не был бы богом, если бы смотрел на вещи узко. Он предлагает тебе самостоятельно интерпретировать его ответ. Вот этим мы сейчас и займемся… Как ты думаешь, что не может родиться, но тем не менее существует?
— То, что было всегда? — предположил галикарнасец.
— Хорошо, — улыбнулся профет. — Ты уже близок к разгадке. Я дам тебе подсказку. Генеалог описывает историю рода. Логограф сочиняет речь, в основе которой тоже лежит отдельная история. Рапсод тем более читает стихи, в которых говорится о событиях прошлого. Что общего у этих трех достойных литераторов?
— История? — с сомнением в голосе сказал Геродот.
— Вот именно, — довольно подтвердил Акерат. — Ты станешь историком. А значит, будешь взращивать то, что не может расти.
— Что значит "взращивать"? — недоуменно протянул галикарнасец. — Это же не капуста.
Профет снисходительно усмехнулся:
— Опять ты все понимаешь буквально. Смотри шире: взращивать — значит творить, создавать…
— Разве историю можно создавать? — усомнился Геродот.
— Еще как можно! — вскинулся профет. — Вот смотри… Кобон описал мне вашу встречу в Коринфе. Он заметил, что, когда Паниасид заговорил об Аристагоре, ты скептически усмехнулся. Видимо, у тебя на этот счет есть свое мнение?
Акерат выжидательно посмотрел на собеседника.
Галикарнасец вздохнул:
— Меня тогда еще не было на свете, так что я знаю об этих событиях понаслышке… Старики рассказывали о сытой и спокойной жизни при Кире. При Дарии стало хуже, но терпимо. Наша семья в то время жила в достатке, потому что у отца были виноградники. Если бы не восстание милетян, все шло бы своим чередом. Когда оно было подавлено, сатрап Сард назначил наместниками в полисах преданных персам людей, а те как с цепи сорвались — прижали народ так, что не вздохнуть. Лигдамид отнял у отца виноградники из-за пустяковой просрочки по кредиту. Отец пошел в суд, но дело проиграл. И кому Аристагор сделал лучше?
— Все может измениться.
— Как?
— Например, Лигдамида убьют.
Глаза Геродота загорелись.
— Об этом мечтают все галикарнасцы.
Профет сделал успокаивающий жест.
— Ладно, ладно… Давай пока не будем об этом. Смотри, сейчас в разговоре со мной ты резко поменял взгляды. Вооруженная борьба тебя больше не пугает. Только ты опоздал: после разговора в Коринфе Кобон и Софокл однозначно решили, что ты трус и приспособленец.