[46] оливкового масла, вина и меда. Теперь оставалось принести жертву Зевсу.
Амфору с маслом жрец передал гиеродулу. Сладкую смесь пролил на алтарь под пение хвалебной песни богу. Потом выпил сам, остатки дал пригубить Паниасиду. От горящей щепы поднимался едкий дым…
Детей освободили через несколько дней.
Кости у Формиона оказались целы. Иола быстро сняла синяки с помощью примочек из капустных листьев. Видимо, били его не из изуверского удовольствия, а по приказу.
С Феодором дело обстояло хуже: мальчик исхудал, гулко кашлял и ничего не хотел есть. На заработанные Геродотом деньги Дрио купила собачьего жира, на медвежий денег не хватило. Она давала сыну пить смесь из жира и меда, протирала ему грудь теплой водой, а ступни уксусом.
Паниасид каждый день ходил в коллегию, но Лигда-мид молчал. Со смертниками свидания были запрещены. Евтерпа по ночам плакала перед домашним алтарем, моля гениев рода спасти мужа.
Однажды из коллегии архонтов пришел волчьеногий. Опасливо щурясь, сказал: "Заберите тело". Протянул холстину — всю в пятнах крови. Охнув, Евтерпа осела на пол.
На рассвете родственники отправились к Миласским воротам. Скорбно застыли у ворот десмотириона. Когда катаракта поднялась, двое тюремщиков швырнули труп Полиарха на землю. А чего церемониться — государственный преступник. Паниасид со сжатыми кулаками шагнул вперед, но Ликс остановил шурина.
Евтерпа опустилась на колени, запричитала. Долго обнимала руками мужа. Закрыв ему глаза и рот, положила на лицо чистую холстину. Ликс бил камнем в бронзовую вазу, отгоняя от умершего злых фурий. Паниасид вполголоса молил Гермеса Психопомпа о том, чтобы душа отца отправилась в Элизий.
По коже Полиарха уже пошли нарывы, поэтому хоронить пришлось сразу, без положенного омовения и натирания благовониями. Мужчины подняли носилки. Женщины в темных пеплосах и с остриженными в знак скорби волосами шли сзади.
Дети опустили в могилу амфору с чистой водой и посуду. Иола украсила насыпанный холмик лавровыми ветвями. На стеле рядом с именем было начертано всего одно слово: "Хайре"[47]!
Паниасид долго не хотел уходить с кладбища. Родственники не торопили, терпеливо стояли рядом. Когда Иола потянула его за край гиматия, он процедил сквозь зубы: "Лигдамиду не жить!"
ГЛАВА 9
468 г. до н. э.
Галикарнас, Афины
Пришло время встретиться со связником Кимона.
Паниасиду было известно, что Менон служит Гиппархом. А значит, регулярно присутствует на коллегии стратегов. Оставалось дождаться заседания коллегии.
Утром в День Афродиты Киприды он отправился на агору. Сидел на ступенях портика, пока из здания не начали выходить личные секретари с принадлежностями для письма. Вскоре вышли и сами стратеги.
Тогда он попросил дежурившего у входа гоплита показать ему Менона. Шел за связником до самого дома, а потом вручил одному из игравших в кольца мальчишек черепок с нацарапанными словами. Тот бросился выполнять поручение. Прочитав письмо, гиппарх быстро взглянул на автора.
Договорились встретиться в гимнасии в полдень…
По саду гимнасия прогуливались эфебы, отдыхая после атлетических упражнений. Старик кормил чечевицей голубей. Малышня с визгом и смехом носилась среди статуй богов.
Разговаривали, сидя на парапете нимфея, чтобы звуки льющейся изо рта силена воды заглушали слова. Глядя на связника, Паниасид не мог отделаться от мысли, что где-то уже видел это горбоносое лицо.
Он рассказал Менону о знакомстве с Кимоном и передал ему письмо стратега.
Оторвавшись от пергамента, гиппарх сказал:
— Кимон пишет, что прислал тебя на переговоры с Лигдамидом, просит выдать три таланта серебра. Деньги большие, значит, и дело серьезное. Так?
Он вопросительно посмотрел на собеседника.
Паниасид подтвердил:
— Кимон хочет высадить эпибатов в заливе Керамик. Лигдамид не должен мешать.
— Ого! — удивился Менон. — Так это война с Артаферном… Как Лигдамид скроет предательство?
— Это его дело. Ты сам сказал: деньги большие.
Лицо гиппарха приняло озадаченное выражение.
Он снова углубился в письмо:
— Еще Кимон просит подыскать тебе должность. Что ты умеешь?
— Знаю грамоту.
— Счет?
Паниасид кивнул.
Пришлось пояснить:
— Мне нужна должность, которая позволит подходить к эсимнету с докладом.
— Хорошо, я подумаю, — задумчиво согласился Менон. — Скоро начнутся Боэдромии. На второй день праздника в театре у Миндских ворот состоится тавромахия в честь Аполлона. Найдешь меня в ложах. Там и поговорим. Я хочу узнать тебя поближе. Пока ничего пообещать не могу…
Он протянул Паниасиду тессеру:
— Держи пропуск к ложам…
Архонты решили обойтись без бесплатного стола для горожан. Пожертвования в храм Аполлона Лигдамид просто изъял, так что денег хватило только на десяток быков с Крита. Призы для награждения победителей в состязании хоров закупили олигархи.
Утром город наполнил ритмичный лязг — по главной улице шли гоплиты в полном боевом облачении. Женщины и девочки со смехом бросали в них миртовые ветви.
Мальчишки старались попасть орехом в голову. Воин при этом сохранял невозмутимое спокойствие. Орехи отскакивали от бронзовых шлемов и тораксов на землю, хрустели под ногами.
Петь и танцевать галикарнасцам запретить не мог никто. Повсюду возникали стихийные хороводы. Мелодичному звону кифар вторили трели авлосов. Тимпаны задавали музыке ритм. Охранявшие дорогу каменные львы жмурились от удовольствия. Казалось, даже почетные статуи дарителей готовы пуститься в пляс.
От стеновых арул расползался аромат коптящих благовониями курильниц. На улицах шла бойкая торговля с самодельных прилавков. Горожане покупали фигурки Аполлона, играющего на кифаре. Нарасхват шли дарственные килики с изображением побед Аполлона: над Марсием во время музыкального агона, над Гермесом в беге, над Аресом в кулачном бою…
Со ступеней Боэдромиона жрецы в расшитых золотом белых мантиях благословляли адептов, важно покачивая дымящимися тимиатериями. Облицованный мрамором алтарь едва виднелся под грудой цветов и лавровых венков.
В самом храме торжественно проходили выборы нового Верховного жреца, который должен возглавить фиас Аполлона. Ничего нового не ожидалось — кандидатура святого отца была заранее согласована с Лигдамидом.
К выборам фиас подготовился. В загоне тревожно блеяли жертвенные овцы. Гиеродулы заранее принесли из погреба амфоры с неразбавленным вином для возлияния.
В священной роще ветви олив гнулись под тяжестью плодов. На бронзовых фигурах Гермеса, Артемиды и нимф играли солнечные блики. Отправлявшиеся в дальние страны купцы просили благословения у статуи Аполлона Филлесия.
На Латмосской дороге царило оживление: из Дидим возвращались паломники. Прямо на обочине устраивались пирушки. Галикарнасцы делились друг с другом полученными от оракула предсказаниями…
На следующий день толпы горожан двинулись по Милетской улице к театру. Утром там начались певческие состязания. А к полудню был выбран хор, наиболее проникновенно исполнивший ном в честь бога. Архонты вручили победителям призы: треножники, золотые венки, вазы.
Наступило время тавромахии.
Предъявив гоплиту тессеру, Паниасид направился к орхестре. Личные ложи богачей и места для почетных гостей располагались перед самым парапетом. Для безопасности зрителей здесь были протянуты еще и толстые цепи.
Он огляделся. Из лож поднимались дымки жаровен. На скамьях первого ряда восседали почетные гости в дорогих гиматиях. Громилы с дубинами жались к стенам центрального прохода — телохранителям места в театро-не не полагались.
От орхестры вверх тянулись ярусы скамей для простых горожан. В ожидании представления зрители щелкали орехи, потягивали вино из горлянок, возбужденно обменивались репликами.
По проходам метались помощники агоранома, раздавая тессеры на получение подарков. Со всех сторон к ним тянулись руки. Лоточники продавали пирожки, сладости, фрукты.
Когда возникала ссора, к скамье подбегали гоплиты. Тычка тупым концом копья хватало, чтобы дебоширы успокоились. Если нет, их выволакивали в проход, а потом тащили к выходу.
Наконец к орхестре подвели двух черных быков. Животные поражали мощью: под лоснящейся кожей перекатывались мышцы, рога торчали вперед смертельными полукружиями.
Публика встретила появление соперников свистом и криками. Музыканты грянули бравурную мелодию. В поднявшемся гвалте Паниасид не услышал, что его зовут.
Тогда гоплит дернул разиню за гиматий, показывая в сторону орхестры. Менон махал ему рукой. Магистраты поджимали ноги, чтобы никому не известный гость мог пройти к ложам. Смотрели косо: ни золотых браслетов, ни перстней, ни золотой цепи на шее…
Гиппарх усадил Паниасида рядом с собой, налил в канфар вина.
Заметив на его лице удивление, сказал:
— Да, шумновато… Зато нас никто не услышит, так что сможем все обсудить.
Соперники были уже на орхестре. У одного с рога свисала синяя лента, у другого — красная. Быки были раздражены шумом и большим количеством людей.
Они грузно разбежались вдоль парапета в разные стороны. Потом остановились. Опустив голову, уставились в песок. Нервно забили хвостом. Тогда в дело вступили рабы, которые по очереди вскакивали на парапет и бросали в быков дротики, стараясь попасть в холку.
Каждое меткое попадание публика встречала ревом восторга. Соперники поводили рогами, шумно и тяжело дышали. С губ срывалась слюна. От свисающих дротиков по шкуре стекала кровь.
Менон повернулся к гостю.
— Мне удалось выбить для тебя должность казначея астинома. Астином отвечает за строительство и чистоту в городе. Так вот… Старый казначей заболел, а работы много. Справишься?
Паниасид кивнул:
— Конечно.