ари?
Кстати, его величество нас больше не посещал. И слава богу. Кажется, устроенная парнями потасовка на лестнице взбесила его так, что он навсегда зарекся со мной связываться. Или же до сих пор мечтает о мести, потому что, думаю, его еще никто и никогда так откровенно не посылал по известному адресу. Причем с таким редким единодушием, что даже Лин, когда я его спросила, как это выглядело со стороны, только смущенно хмыкнул и отказался пересказывать в подробностях. Однако даже в сильно урезанном варианте эта недолгая, но напряженная перепалка возле моей двери вполне могла войти в анналы истории как эпопейная битва. Причем король ее явно проиграл, что, надо думать, не добавляло ему настроения.
Единственное, что мне во всем этом не нравилось, это то, что Ас позволил королю на меня любоваться, как на редкий музейный экспонат. Причем не спрашивая на то моего согласия. Это выглядело как на выставке. Мол, проходите, уважаемые господа и дамы, только очень тихо, не шумите и не топайте – образец очень хрупкий и может рассыпаться от одного шепота. Проходите на цыпочках, лучше вообще не дышать, просто посмотрели – и на выход… на выход, господа… дайте место другим желающим…
Знать, что меня бесцеремонно разглядывали в такой уязвимый момент, было неприятно. Даже под надежной защитой кланов и не самого слабого демона. Как-то это слишком… интимно. Слишком уж похоже на подглядывание в замочную скважину. И пусть я давно перестала стесняться наготы, пусть присутствие братьев даже во время переодевания меня не смущало, но король… ну, не знаю. Не хотела я, чтобы он видел меня жертвой. Хотя и могла поверить, что это была вынужденная и самая крайняя мера, потому что иначе бы он от нас не отвязался.
На четвертый день я впервые смогла выйти на задний двор. Вернее, мне позволили туда ненадолго выбраться, но лишь с условием, что я буду сиднем сидеть на лавочке и молча наслаждаться солнышком. Говорю же – братики взялись за меня всерьез. Даже сейчас глаз не спускали. И даже во время тренировок, которые неизменно проводили каждым утром и каждым же вечером, кто-то один непременно находился рядом, упреждая мои попытки лихо вскочить или потянуться за палкой, чтобы поучаствовать.
– Рано, – непреклонно говорили мне, когда я снова начинала протестовать.
– Нельзя…
– Запрем в спальне снова. Хочешь?
Я не хотела. Один раз уже была там всерьез заперта на целые сутки. Причем поскольку достойного сопротивления скаронам оказать не смогла, то после недолгого бунта меня просто спеленали, как младенца, в шесть рук донесли до кровати, уложили, как хрустальную куклу. И на полном серьезе пригрозили, что в следующий раз запрут на два дня. Попробуй тут возрази. Никакие угрозы не действовали. А того, что я попыталась Аса и остальных за это пнуть, они просто не заметили: силы мои были, увы, далеко не те, что раньше. Приходилось смиряться, сникать, жалобно хлюпать носом и тоненьким голоском просить:
– Отпусти-и-ите… я большее не бу-у-уду-у-у…
А потом несколько часов находиться под еще более пристальным вниманием, чем раньше.
На пятый день я впервые вышла на крыльцо почти свободной женщиной. То есть без конвоиров. Да, мне разрешили эту вольность за примерное поведение. Правда, всего на полчаса, но и то хлеб. Зато когда я там оказалась и увидела, во что теперь превратилась лужайка перед домом, то честное слово – тихо охнула и минут пять стояла возле перил изваянием. Неверяще разглядывая новую подъездную дорожку, заново собранное крыльцо, которое рабочие все-таки успели починить, но главное – цветущие повсюду гверции. Те самые белые гверции, которые мне когда-то понравились в оранжерее леди Иэры.
Правда, у нее было всего несколько цветков, за которыми ежедневно и очень тщательно следил специальный садовник, а у меня во дворе они теперь стояли плотными рядами и, как солдаты на плацу, обрамляли заново выложенную камнем дорожку. И это выглядело так красиво и немыслимо, что уже просто идя от калитки до дома, можно было почувствовать себя настоящей королевой.
Кто сделал для меня это чудо, парни из вредности не сказали. Просто многозначительно похмыкали и молчаливо возвели глаза к небу, словно советуя мне спросить у тамошних обитателей. Даже Лин, загадочно мурлыкнув, обошел эту тему стороной. Но я не расстроилась. Как бы там ни было, у меня имелся только один кандидат на этот изумительный, роскошный и удивительно подходящий для меня подарок: Рорн, который вполне мог выпросить у матушки несколько экземпляров этого редкого чуда или же просто вызнать, где их можно достать.
Иногда я читала, забираясь с ногами на кушетку в кабинете. Иногда по вечерам мы собирались на заднем дворе, и я рисковала напевать мелодии моей далекой родины, перекладывая слова песен на эйнараэ. Когда-то я скучала. Когда-то болталась без дела. А потом вспомнила о данном Гору обещании и отправила его искать ингредиенты для бабушкиного торта. Того самого, который не так давно обещала ему испечь. А что? Все равно делать нечего. Так почему бы и не встать за плиту?
Колдовала я над рецептом, надо признать, долго. То тесто не получалось, то коржи подгорали, то с маслом в крем не угадала, то еще что-нибудь шло не так. У меня целых два дня ушло на то, чтобы из немалого разнообразия местных специй отыскать аналоги корицы и крахмала. Еще столько же, чтобы понять, как отбелить местный сахар. Как пользоваться печью… ага, газовых плит тут не было! Не додумались, блин! Но скароны не сердились на долгое ожидание – результаты моих экспериментов все равно исчезали со стола с такой скоростью, что я боялась, как бы не начали из рук выхватывать еще на стадии замеса. По-моему, парням было все равно, что есть – лишь бы было сладким. А еще, по-моему, им действительно понравился лимонный крем. Несмотря на то что в первый раз он получился слишком кислым, а во второй я откровенно переложила сахара.
В общем, все постепенно наладилось. Я быстро оживала. Набиралась сил. Уже уверенно возилась на кухне, взяв на себя извечно женские функции, наловчилась работать с допотопной печкой. Наконец-то испекла им самый настоящий бабушкин торт, от которого братики просто взвыли. Потом быстренько сообразила, что теперь смогу каждого нагло шантажировать. И когда они гурьбой заявились с просьбой испечь еще…
Сказать, какое условие получили в ответ?
Правильно.
Надо признать, получив мой ультиматум, братики честно думали и взвешивали все за и против. Несколько часов ломали головы, оценивали, спорили. Меня даже вызвали «на ковер» и потребовали прилюдно оголиться, демонстрируя сравнительно небольшой уже струп, под которым нарастала новая кожа.
Я бесстыдно продемонстрировала. Мне-то что? Это Эррей смутился, завидев мой голый живот, да Родан вежливо засмотрелся в пол. А братики не постеснялись меня и потрогать, и пощупать, и чуть ли не на зуб попробовать. После чего было принято решение снять с меня карантин. При условии, что тренироваться я начну лишь через неделю. Непременно – под строгим присмотром. Только в присутствии кого-то из скаронов. И только если…
Да-да, не думайте, что они у меня бескорыстные и все такие благородные!
Только если я каждый день до самого отъезда буду печь им «бабушкины» торты! Можете себе представить?!
Это был чудовищный, дикий, невероятный по своей наглости шантаж. Причем самый страшный из всех, что я только видела. Я в жизни не могла себе представить, что когда-нибудь окажусь перед таким трудным выбором. И даже предположить не могла, что эти наглые, бессовестные, ехидные, оборзевшие до предела обжоры вдруг решат так меня нагреть на каких-то дурацких плюшках!
Каюсь, когда они озвучили свой вердикт, я, будучи уже смертельно уставшей от постоянного контроля за каждым своим шагом, ненадолго озверела. Я им столько высказала… столько милых и ласковых слов… я им так много всего пообещала… тоже – милого и ласкового… что Родан откровенно покраснел и поспешил сбежать на улицу, чтобы больше не слышать того, что изрыгала моя привыкшая к ору за время турне по Харону глотка. А что вы хотите? После того, как больше полугода в моей голове хозяйничали эти звери… после того, как я изо всех сил старалась выглядеть борзым рейзером… после тесного и плодотворного общения с Горлопаном и после того, как маска Гая приросла ко мне чуть ли не намертво… так, что сдирать пришлось целых два месяца и по живому, чтобы она вдруг случайно не вернулась… Разумеется, я могла себя вести совсем не как благородная леди. И, разумеется, я прекрасно знала некоторые изощренные обороты, услышав которые, покраснел даже Эррей.
Мой чувственный монолог длился, наверное, минут десять.
Очень громко.
Очень выразительно.
Очень эффектно.
После чего я облила этих негодяев ледяным презрением и, громко хлопнув дверью, ушла. А затем закрылась у себя в комнате – кипящая от негодования, разобиженная на весь свет и мысленно продолжающаяся ругаться на чем свет стоит.
Но я зря думала, что на этом все закончится. И зря громыхала сундуком, надеясь во второй раз забаррикадироваться намертво. Я даже зря двигала тяжелый шкаф, старательно пыхтя от натуги. И совсем уж зря тайком выбиралась в окно со стойким намерением залезть на крышу и уже оттуда жаловаться всему миру на своих гадких Фантомов. Потому что сделать этого мне не дали. Мне ловко преградили дорогу. Перед моим носом закрыли окно, нагло оккупировав подоконник. С легкостью отодвинули от двери и шкаф, и сундук, и битком набитый комод, который я с расстройства тоже своротила набок. После чего обступили со всех сторон, крепко обняли и очень осторожно попросили прощения.
Я шмыгнула носом и обругала их еще раз.
На что прощения они попросили погромче.
Я ругнулась снова.
И раскаяния в голосах скаронов стало гораздо больше.
Я еще немного подумала… прикинула свои шансы… а потом залилась соловьем так, что они все-таки не стерпели – схватили меня в охапку, завернули в одеяло, заткнули рот кляпом и целых полчаса измывались над моими пятками, которые, оказывается, еще не потеряли чувствительность к щекотке.