— Профессор Хана Наглер — мать-основательница республики Холод.
— Одна из или единственная? — продолжила Анна выяснение вопроса.
— Одна из, — улыбнулся каперанг. — Насколько хорошо, княгиня, вы знаете Ветхий Завет?
— Хорошо.
— Тогда вы знаете, что у евреев было три праотца и четыре праматери[79]. Так?
— Допустим.
— А у нас наоборот — три матери-основательницы и четыре отца-основателя. Мы, я имею в виду холодян, исходим из предположения, что это неслучайно, и что в числах три, четыре и семь заключен сакральный смысл.
— Сколько профессоров было среди этих семи?
— Четверо.
— А остальные?
— Два полковника и бригадный генерал, — улыбнулся каперанг Брунер. — И кстати, вы первые, кто спросил нас об отцах-основателях по эту сторону Пустоты. — Соответственно, вы первые, кто получил ответ.
— Разве это тайна? — Анна оставалась совершенно спокойна, ничем не выдавая своего интереса или того, как она реагирует на полученные ответы. Судить об этом можно было только по характеру задаваемых вопросов.
— Нет, княгиня, не тайна, но до последнего времени мы исходили из принципа «меньше знают, крепче спим».
— Что изменилось теперь?
— Мы решили завести друзей.
— Заводят домашних питомцев, — усмехнулась Анна, впервые приоткрыв створки раковины, — а друзьями становятся, продвигаясь в нужном направлении шаг за шагом.
Прозвучало как приглашение к диалогу, и каперанг не замедлил этим воспользоваться.
— Приглашаете на танец, княгиня?
— Приглашаю к диалогу, — еще шире улыбнулась Анна, — а танцевать, уж простите, капитан, я буду с господином графом.
«Вот же неймется!» — покрутил Эрик мысленно головой.
Он заметил, разумеется, что Анна назвала его господином графом. И это, скорее всего, указывало на осознанное или подсознательное стремление нивелировать существующие различия в их социальном статусе. Понятен был и смысл, который в контексте разговора о дружбе и диалоге приобретало слово «танцевать». Доверительный диалог и возможную в некотором отдаленном будущем дружбу Анна предлагала капитану Брунеру, как представителю холодян, а танцевать она собиралась именно с Эриком. И это было не предложение — она даже не взглянула в его сторону, — а ее собственное решение из разряда «свершившихся фактов».
«Что ж, — решил Эрик, стремительно прокрутив в голове все привходящие обстоятельства, — возможно, мне и в самом деле стоит прислушаться к словам адмирала Севера: все, что случается в походе, в походе и остается…»
Между тем, задав те вопросы, которые она, по-видимому, считала необходимыми, Анна самоустранилась и позволила Эрику продолжать непринужденный разговор с капитаном Брунером до самой швартовки…
Для имперской миссии холодяне выделили специальный отсек на второй жилой палубе, но Эрика и Анну адмирал Шлезингер пригласила поселиться вместе с ней и ее старшими офицерами на так называемой командной палубе, расположенной между центральным постом и резиденцией командующего экспедиционным корпусом. При этом каюты гостей адмирала выходили не в общий коридор, а в небольшую уютную гостиную, откуда через тамбур, охраняемый, как и вход в апартаменты Шлезингер, бойцами службы безопасности, можно было попасть сразу на палубу, к адмиральской кают-компании, залу заседаний и обзорной галерее с видом на открытый космос.
Дизайн помещений привлекал внимание изысканностью линий, необычным сочетанием цветов и неожиданно частым использованием натурального камня — множества различных горных пород, — а также металлов, прежде всего железа и бронзы, и цветного стекла. Честно говоря, Эрику было странно видеть такой интерьер на боевом корабле, но, как говорят на Рязани, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, и он промолчал. Осмотрел свою каюту — просторную комнату с искусственным окном, выходившим на скалистый берег холодного моря, — поблагодарил вестового, раскладывавшего по полкам просторного шкафа его вещи, хмыкнул, бросив взгляд на широкую, вполне гражданского вида кровать, которую язык не поворачивался назвать койкой, заглянул в примыкающую к каюте ванную комнату, которая уж точно не гальюн, вздохнул, подумав мимолетно что-то вроде «красиво жить не запретишь», и вышел в гостиную.
Анна была уже здесь. Ее, судя по всему, выставили из каюты ее горничные, занимавшиеся тем же, чем был занят вестовой Эрика, и теперь княгиня Эгерланд вдумчиво изучала содержимое бара, предоставленного в их с Эриком распоряжение гостеприимными хозяевами «штабного» корабля.
— Надо выпить, — сказала она, не оборачиваясь. — Составишь мне компанию?
— А куда я денусь, — хмыкнул Эрик, подходя ближе и заглядывая поверх плеча девушки в недра бара.
— Серьезно? — Анна скосила на него взгляд, но даже не подумала отодвинуться. Так и осталась стоять, в опасной близости к Эрику, излучая живое тепло и горьковатый аромат незнакомых духов.
— Думаю, удрать от тебя в космос уже не получится. — Эрик без напряжения выдержал ее «вопрошающий» взгляд и улыбнулся в ответ.
— Если это то, о чем я думаю, то ты, Минц, еще больший сукин сын, чем о тебе говорят. — Анна не улыбалась, напротив была серьезна. Не холодна, не собранна, как обычно, а именно серьезна и при этом, чуть повернув голову, уже смотрела прямо Эрику в глаза.
— Это комплимент? — А вот Эрик не собирался поддерживать серьезный тон, предложенный девушкой. — Кстати, вот это, — указал он на одну из бутылок, — аналог нашего коньяка.
— Откуда знаешь?
— Прочел путеводитель, который раздают в миссии Трилистника.
— Похоже, что это был все-таки комплимент, — сказала вдруг Анна и «отпустила» лицо. — Ты раз за разом умудряешься меня удивлять, Эрик, но я не разочарована. Ты такой, какой есть. В этом, я думаю, все дело. Ты не выделываешься, не притворяешься, ты…
«Знала бы ты, насколько это не соответствует действительности, враз поменяла бы свое мнение!»
— Это объяснение в любви? — спросил он вслух.
— Не самое подходящее время и место, — улыбнулась Анна. — У тебя вестовой, у меня горничные. Остается только выпить с горя, не так ли?
«Ну, вот все и сказано, — кивнул мысленно Эрик. — Чему быть, того не миновать!»
— С этим не поспоришь, — сказал он вслух и, протянув руку, взял бутылку, на которой незнакомым шрифтом было написано именно то, что он сказал прежде — «Коньяк».
Разлил по бокалам, протянул один Анне:
— За тебя!
— За тебя! — ответила Анна и выпила одним глотком все, что было у нее в бокале.
— Повторим!
— Через два часа прыжок, — напомнил Эрик, наполняя бокал девушки. — Ты уже пробовала?..
Он имел в виду, входила ли она в прыжок подшофе, но Анна поняла его так, как хотела, а она, судя по всему, хотела сейчас вполне определенных вещей и собиралась больше ни в чем себе не отказывать.
— Я много чего пробовала, — усмехнулась она. — Чего я ни разу не пробовала…
Но договорить фразу не смогла, ее прервал Эрик.
— Я тоже, — кивнул он, отдавая ей бокал.
— Если ты скажешь, что умеешь читать мысли, я тебе поверю!
— Нет, Нин, не умею, просто у дураков мысли сходятся.
— Это ты с руза перевел?
— Как догадалась?
— На франке говорят иначе, — улыбнулась девушка и сделала еще один глоток. — Les beaux espris se.
— Великие умы сходятся, — кивнул Эрик. — Это Вольтер сказал.
— Кто такой Вольтер? — нахмурилась Анна.
— Да был такой философ на Старой Земле…
— Господи, Эрик, а это ты откуда знаешь?! — От удивления Анна забыла даже про свой коньяк и про свои «откровенные» желания, кажется, тоже.
— Тебе какую версию, цензурную или нецензурную? — А вот Эрик про коньяк не забыл, спросил и тут же сделал аккуратный глоток.
— Давайте, граф, нецензурную, — пожала плечами Анна. — Поздно уже жалеть.
— Я тебе уже рассказывал про Эвр?
— Да. Ты там…
— Начало пропустим, — остановил ее Эрик, — оно все равно к Вольтеру никакого отношения не имеет. Но в семь лет… Ну, я думаю, что мне тогда было около семи, я ведь не знаю точно, когда родился… В общем, в семь лет я попал в приют в маленьком городке. Городок этот — он называется Туманная долина — расположен далеко от крупных центров, в диких, неосвоенных горах… Неважно. Важно другое, люди там, Нин, живут, как жили когда-то до технической революции на Старой Земле. Очень простая жизнь. Незатейливая. Никакого головидения, никакой электроники… Но зато там была библиотека бумажных книг, которой, так уж вышло, пользовался я один. В горах холодно не только зимой, а сплю я мало. Три-четыре часа, не больше.
— Серьезно? — не поверила ему Анна.
— Слово офицера, — улыбнулся Эрик, придумав хороший, как ему показалось, ход. — Сама сможешь убедиться.
— Трепло! — Анна наконец вспомнила о коньяке и сделала еще пару глотков. — Так что там со сном?
— Ночью все спали, а я читал. Впрочем, не ночью тоже. Надо же было чем-то занять свой день?
— А учиться когда?
— Видишь ли, Нин, в приюте не было учителей. Были малограмотные наставники, которые учили детей азам грамоты и арифметике, ну и всякой прочей ерунде по мелочам. Был еще священник… лютеранский пастор… В общем, жили мы там просто. Шесть часов в день работали на благо приюта. В этом я всегда участвовал от и до. Затем четыре часа занятий, на которых мне нечего было делать, так как и читать, и считать я уже умел, и два часа закона божия, но я и там был предоставлен самому себе. Пастор не хотел, чтобы я мешал ему, задавая умные вопросы, а мне было все равно что читать: Библию или Коран. Я вырос среди такой швали, которая ни во что не верила… Ну, и я был таким. Поэтому большую часть дня был предоставлен самому себе. Поесть, помыться, подраться, наколоть дров, поплавать в горном озере и снова подраться… В общем, у меня оставалась масса свободного времени, чтобы читать все подряд. Ну, я и читал. Узнал, знаешь ли, массу всякой всячины, до сих пор все думают, что это результат прекрасного домашнего образования.