к стало понятно, что ни один из предыдущих гонцов, считая как людей, так и птиц, не смог прорваться за кольцо осады, — а над обитателями замка Дубров все плотнее сжимал свою длань беспощадный призрак одной из самых мучительных смертей — жажда!
Подмога была рядом, всего лишь в трех конных переходах, но те, от кого зависела жизнь сотен людей, даже не догадывались об этом, и естественно — не собирались на помощь.
Стрелы посыпались на всадников как-то сразу и отовсюду. Заржали от боли кони, вскрикнул кто-то из воинов. А второй повалился под копыта своей лошади, не издав ни звука. Потом стрелы свистнули еще раз, и опять наступила зловещая тишина. Только одна из раненых лошадей еще несколько раз отрывисто всхрапнула, но вскоре затихла и она. А мгновением позже, плотная, совершенно непроглядная белая пелена, как-то вдруг, прямо на глазах, истончилась и не растаяла. К огромной радости харцызов, и неописуемому ужасу человека в кольчужной рубахе, который, несмотря на раненую ногу, совершенно бесшумно, с ловкостью рыси, пытался скрыться в лесу.
Из всей группы, по слепой воле случая, уцелеть посчастливилось только молодому юноше. Да, видно, не слишком велика была благосклонность судьбы к нему, коль все закончилось, еще толком и не начавшись. Всего пару шагов оставалось сделать парню до густого переплетения придорожных зарослей, но без прикрытия мглы, спасительные кусты отодвинулись от гонца Анжелины на расстояние, измеряемое не саженями, а жизнью.
— Не стреляйте! — крикнул он громко. — Я держу сумку за внешний клапан. Если умру — все содержимое ее исчезнет!
О свойствах сумок гонцов, предназначенных защищать послания от чужих и слишком любопытных глаз, знал каждый, поэтому ответ долетевший из лесу был вполне ожидаем:
— Что ты хочешь взамен, парень?
— Жизнь!
— И только? — насмешливо уточнил голос. — Какая разница, о чем баронесса хочет известить соседей или королеву? Тем более что она точно просит о помощи, как и во всех предыдущих письмах. А если тебя помиловать, потом стеречь придется. Столько лишних хлопот. Вот если б ты, девицей уродился, тогда мы договорились бы… Хотя, если ты не против…
Последние слова прямого оскорбления утонули в хохоте десятков голосов.
— В сумке… Ключ от казны… — понизив голос, словно делая над собой усилие, чтобы унять дрожь, произнес гонец.
Какое-то мгновение тишину не нарушало даже шевеление листьев. Только в чьих-то нетерпеливых руках скрипнула туго натянутая тетива. И юноша непроизвольно облизнул враз пересохшие губы.
— Вот как? Это меняет дело, — отозвался все тот же голос. — Мне доводилось бывать в замке. Без ключа в сокровищницу Дуброва не попасть. Охранные заклинания на ее дверь еще до Армагеддона наложены. Что ж, неплохая цена за одну жизнь и стоящая сделка. А ты поверишь мне на слово?
— Еще не знаю, — чуть громче и тверже ответил гонец, осознавая, что его смерть присела неподалеку передохнуть и даже косу отложила в сторону. Пока… — Назовись!
— Я — наказной атаман Секирник. Слышал о таком?
— Извини, атаман, не приходилось как-то. О Вернигоре — да, слышал. О Шиле и Медведе тоже до…
— Да? А что ж голосок твой так задрожал, щенок?! — рыкнул взбешенный харцыз. — Думаю, ты прекрасно знаешь: за что меня так прозвали! Но, ты не знаешь: что больше всего я не люблю лжецов и трусов!
— Постой, атаман! — взмолился гонец, понимая, что поторопился с ответным оскорблением. — Я не трус, просто мне нельзя умирать, пока не исполню клятву!..
— А мне какое дело, до твоих клятв? Хотя, щенок, ты прав — да, мне интересно: почему ты решил, что она сможет убедить меня остановить стрелков?.. Тем более что я не хотел подарить тебе жизнь, даже в обмен на ключ к сокровищам? В чем ее важность?
— Я поклялся перед Перуном… — еще тише ответил гонец.
— Перуном?! — удивленно воскликнул атаман, выходя из чащи на дорогу. — Не Создателем женщин, а Громовержцем мужчин? Звучит неплохо. Ну, ну… поведай мне свою байку…
Это был дородный, не слишком высокий мужчина, непривычно для харцыза, закованный в цельный доспех и лишь забрало его басинета* (*тип рыцарского шлема) было поднято. Соответствуя имени, атаман опирался на большую боевую секиру.
— Тогда ты не так прост, гонец. Ключ от сокровищницы, клятва Перуну?.. Думаю: стоит поговорить с тобой немного дольше и откровеннее. Может, наша беседа и не доставит тебе удовольствия, но — поживешь еще. Слушайте все! Не трогать мальчишку. Гонец, я дарую тебе жизнь, взамен на то, что ты поведаешь мне все о своей клятве и отдашь ключ. Идет?
— Хорошо, — с некоторым колебанием, ответил тот, ломким юношеским баском. — Уточним. Я открою тайну моей клятвы, а взамен — получаю свободу, коня и смогу уехать, цел и невредим. Так?
— Мне нравиться твоя наглость, парень, — чуть насмешливо произнес атаман, приближаясь к гонцу. — И я соглашусь на твои условия, если рассказ будет, хоть что-то стоить. И не забудь о ключе от двери в сокровищницу замка.
Харцыз подошел ближе и стал почти грудь в грудь с пареньком. Который оказался, хоть и небольшого роста, но изрядно широк в плечах.
— Ну, говори, сосунок… — сказал так пренебрежительно, словно в лицо плюнул, Секирник — разглядев вблизи подлинный возраст гонца. — Я жду!.. И не вздумай соврать! Если услышу что-то несуразное, к секире даже не притронусь, прикажу разорвать между верхушками деревьев. Лучше, скажи правду — и либо убирайся к ослиной матери, либо — умри достойно. Фу, как от тебя вином разит… — втянул ноздрями. — Для храбрости, что ли принял, герой?
— Я, Лукаш, внук мельника Мышаты, поклялся своей жизнью и честью Громовержцу Перуну, которого почитаю наравне с другими богами, — побледнев от едва сдерживаемой ярости, юноша понизил голос, вынуждая Секирника податься вперед и немного наклониться. — Что… убью тебя, харцыз! — и Лукаш быстрым движением воткнул атаману стилет в левую глазницу.
Закованный в латы воин дернулся, покачнулся и рухнул с громким бряцаньем на землю. А парень, утомленно присел ему на грудь и протер глаза. В них не то чтоб двоилось, но некоторая расплывчатость присутствовала. Вкупе с легкой дымкой… И страшно хотелось спать.
Какое-то время не раздавалось ни звука. А потом из-за деревьев и кустов стали выходить десятки угрюмых мужчин и неспешно собираться вокруг поверженного атамана и его убийцы.
Лукаш поднял голову, оглядел разбойников и совершенно бесцветным от усталости голосом попросил:
— Ради всего святого, кто-нибудь дайте пить…
Чья-то рука протянула парню полную флягу. Парень вынул пробку, поднес ее к губам, но тут же отдернул руку.
— О, нет…Воды! Умоляю, просто воды… От вина меня уже мутит. Третий день ни капли воды…
Харцызы недоуменно переглянулись, но вода у кого-то тоже нашлась, и гонец баронессы жадно вылакала литровую емкость всю, до капли. И только после этого устало произнес:
— Слава Громовержцу и Создателю, так хорошо, что и помирать не страшно… Кто у вас старший?
Степняки сдали назад, выдвинув вперед усатого и мощного детину. Он, покачиваясь, с любопытством глядел на Лукаша и чуть насмешливо улыбался:
— Так, ты теперь и будешь… Раз, Секирника завалил…
Сказанные страхолюдным харцызом слова не сразу дошли до сознания, уже во второй раз, за сегодняшний день, простившегося с жизнью, юноши. А когда он все-таки уловил смысл, то поднял голову и недоверчиво поглядел на окруживших его лесных братьев.
— Это как? — переспросил Лукаш. Непривычный к употреблению вина, разум явно сыграл с ним злую шутку и, перейдя за грань, подменил действительность пьяным бредом.
— А вот так… — неожиданно широко и по-доброму улыбнулся разбойник, сообразив, что юноша находиться в том состоянии совершенного опьянения, когда человек ведет себя почти как трезвый, пока не свалиться с ног. — Закон степного братства гласит: кто наказного атамана убьет, хоть в поединке, хоть случайно — тому на его место и становиться и за все отвечать. Пока круг атаманов не изберет другого. Или ты хочешь отказаться?
— А могу?
— Можешь. Этого закон не возбраняет.
— И что, никто из вас не станет возражать. Мстить за убитого?
— Я же ясно сказал, — совершенно ровным тоном, будто вдалбливая прописную истину не слишком понятливому ученику, повторил харцыз. — И слово есаула Ханджара, бывшего атамана Медведя, о котором даже ты слышал, в Кара-Кермене имеет вес. И пока луна не спрячет свой лик, а это значит, — есаул задумался что-то прикидывая. — Еще две седмицы, тебе, бойкий вьюнош, за все ответ держать. А там — не обессудь. Найдутся желающие твою планиду проверить. А то как же… Ну что, герой? Рискнешь головой, или сразу откажешься?
— Я в детстве темечка не зашиб, — ухмыльнулся Лукаш, которому вода ослабила похмелье, разбавила загустевшую кровь и, вновь погнав алкоголь по жилам, вернула кураж, — чтоб по доброй воле отказаться от командования самыми искусными воинами мира.
Мельничук вылез с ногами на поверженного врага и с высоты этого жуткого постамента оглядел свой, столь неожиданно свалившийся на голову, отряд. За то время, что он переговаривался с Медведем, вокруг собралось уже больше пяти дюжин вооруженных крепких мужчин, статью напоминающих волков и посматривающих на него с насмешливым любопытством. В основном — из-за столь юного возраста новоявленного наказного атамана.
— Меня зовут Лу… — громко начал Лукаш.
— Мельником тебя зовут, атаман, — хохотнул Медведь, перебивая парня. — О прежнем имени, забудь. Пока вновь в Зелен-Лог не возвратишься. А останешься в степи, значит, Мельником и помрешь… Или — заслужишь более громкое имя.
Глава пятнадцатая
Теперь главное чтоб Лучезар сумел все исполнить не хуже, чем с Ксандором. А до его возвращения Ищущий мог лишь гадать, как все обернется… А пора бы уж. Третий день минул с момента отправки Божены в Зеленец. Королева чуть не каждый час интересуется нет ли голубя от Звениславы.
Как все-таки сильны у женщин материнские чувства. Ведь под двойной дозой зелья пребывает Беляна, а о дочери не забывает. Ни о муже, ни о каких-либо иных делах ни разу не вспомнила, а о принцессе не перестает волноваться.