Но этот проклятый синий «форд» – он-то какого черта оказался во Внукове?
– Уважаемые дамы и господа, прослушайте объявление. Наш аэропорт закрыт ориентировочно до четырех часов утра по местному времени. Рейс Москва – Норильск по-прежнему находится в Хатанге. Рейс Красноярск – Норильск ожидает вылета в Красноярске. Синоптики сообщают, что скорость ветра снизилась… Благодарю за внимание.
Турецкий вскочил.
– Да ты че, мужик? Спи себе, – удивился сосед. – Не посадку же объявили.
Но Турецкий будто не слышал. Спотыкаясь о чемоданы и сумки, натыкаясь на встречных, он выскочил из аэровокзала и открыл дверцу «Жигулей», дежуривших у входа в ожидании пассажира.
– В город. Быстро!
– Сто пятьдесят, – объявил водитель.
– Чего?
– Ну, не баксов же. Тысяч.
– Гони!
Через час, когда миновали городской портал, похожий на въезд в Москву со стороны Внукова, водитель спросил:
– Куда?
– К фотоателье, любому, – ответил Турецкий.
– К фотоателье? Четыре утра! Раньше девяти ни одно не откроется.
– Черт! В самом деле. А солнце – как днем… Тогда в гостиницу.
Дежурная, к счастью, не спала. Увидев Турецкого, она понимающе покивала:
– Вернулись? И правильно. Вы так умчались, что я не успела предупредить. Не нужно было никуда ехать, сидели бы в номере и звонили в порт. У нас давно уже автоответчик: и погоду скажут, и какой электричкой к какому рейсу ехать. У кого телефона нет, тем, конечно, похуже.
Турецкий вспомнил битком набитый аэровокзал и подумал, что эра сплошной телефонизации в Норильске еще не наступила.
– Ваш номер я за вами оставила, – продолжила дежурная. – Четыреста двенадцатый, правильно? Возьмите ключ. Доплачивать ничего не нужно, у нас расчетный час – двенадцать. Если задержитесь, тогда заплатите. Буфет в пять откроется, можете позавтракать. Отдыхайте.
Кажется, никогда в жизни время не тянулось так медленно. Турецкий послонялся по номеру, побрился, позавтракал, а стрелки словно бы прилипли к циферблату. И сна не было ни в одном глазу: нервное напряжение, внезапно охватившее его в Алыкеле, не отпускало ни на секунду. Он потыкал кнопками телевизора, но на экране мерцала лишь рябь. Включил репродуктор – тоже пусто. Оставалось вышагивать от окна к двери и курить сигарету за сигаретой.
Неожиданно ожило радио:
«Московское время два часа ночи. С добрым утром, товарищи! Сегодня двадцать шестое июля, пятница. Температура воздуха в городе плюс семь градусов. Наш аэропорт закрыт. Передаем последние известия. Предзабастовочное состояние на рудниках сохраняется. О поддержке требований горняков объявили портовики Дудинки. Как сообщили нашему корреспонденту в объединенном забастовочном комитете, ведутся успешные переговоры о совместных акциях протеста с шахтерами Воркуты и Кузбасса…»
Восемь. Сидеть в номере было больше невмоготу. Турецкий натянул свой утепленный плащ и вышел из гостиницы. До центрального – Ленинского – проспекта было десять минут ходьбы. Еще с четверть часа он потратил на то, чтобы найти среди кафе и магазинов витрину с вывеской «Срочное фото». В половине девятого появился молодой парень в ветровке, повозился с ключами и открыл дверь. Турецкий двинулся следом за ним.
– Мы еще закрыты, – предупредил парень. – Мастер придет только в девять.
– А вы кто?
– Лаборант.
– Вы-то мне и нужны.
В крошечной раздевалке-приемной Турецкий протянул лаборанту один из цветных снимков Никитина – тот, где Никитин был сфотографирован крупным планом.
– Вы можете переснять это в черно-белом варианте?
– Зачем? – удивился лаборант. – Прекрасный цветной снимок.
– Чтобы не бросался в глаза загар.
По– видимому, более нелепого заказа лаборант в жизни не получал. Он в недоумении уставился на Турецкого, ожидая разъяснений. Но Турецкому было не до разговоров. Он достал из бумажника стотысячную купюру и прикрыл ею фото Никитина.
– Работа должна быть сделана за пятнадцать минут.
Мгновение помедлив, лаборант кивнул:
– Посидите.
И скрылся в лаборатории.
Через четверть часа появился.
– Отглянцевать?
– Не обязательно.
– Будет дольше сохнуть.
– Тогда отглянцуй…
Еще через пять минут снимок лежал перед Турецким. Он попросил у лаборанта черный фломастер и принялся за работу. Сначала затушевал платиновые волосы Никитина. Потом превратил светло-серый пиджак в некое подобие черной куртки. Галстук тоже сделал черным. Что еще? Да – усы. Небольшие. Пририсовал усы. Сравнил оба снимка. На первый взгляд – разные люди. Вроде бы все.
Турецкий поднялся и направился к выходу.
– Послушайте, – остановил его лаборант. – Я вам верну ваш стольник. Только объясните, зачем вы все это делали. Иначе это будет мучить меня до конца жизни.
Парень был явно не дурак. Турецкий покровительственно похлопал его по плечу.
– Привыкай к непонятному. Пока человек мучается над чем-то – он жив. А когда все станет ясно – тогда конец. А про меня забудь. Я просто обыкновенный псих…
Теперь – горсуд. Ганшин еще не пришел, но заведующая архивом уже была на месте. Она внимательно, поправив свои квадратные очки, рассмотрела разрисованный Турецким снимок и уверенно заявила:
– Да, это тот самый человек. Погодин.
Дом техники. Он находился на том же Ленинском проспекте рядом с Дворцом культуры.
Вера Федоровна:
– Он. Только усы не такие. Но он – точно.
Вопросов больше не оставалось. Вернувшись в гостиницу, Турецкий все-таки показал снимок дежурной:
– Вы помните этого постояльца? Вчера уехал.
Она усмехнулась.
– Помню. И вас тоже никогда не забуду. Аэропорт открыли, слышали? Как раз на электричку успеете.
Он так заспешил, что, кажется, забыл сказать ей спасибо.
Что ж, одним полковником в этом деле стало меньше.
В 10.30 по московскому времени рейс 1248 Норильск – Москва приземлился во Внукове. И первое, что бросилось Турецкому в глаза, когда он купил свежий номер «Московского комсомольца», была набранная жирным шрифтом информация с крупным заголовком:
«НЕУДАЧНОЕ ПОКУШЕНИЕ НА БАНКИРА».
Вчера в 22 часа 10 минут возле дома номер 16 по Трехпрудному переулку было совершено покушение на одного из самых известных финансистов России, генерального директора Народного банка господина Дорофеева И. Н. Два выстрела из снайперской винтовки были произведены из слухового окна соседнего дома, находящегося на капитальном ремонте. Обе пули попали в цель, но не причинили вреда г-ну Дорофееву, так как застряли в бронежилете, в который был предусмотрительно облачен банкир.
Покушавшийся с места преступления скрылся.
Ведется следствие…
Турецкий сунул сложенную газету в карман плаща и покинул аэровокзал. Но прежде чем занять очередь на автобус, пересек площадь и обошел платную автостоянку.
«Форда» на стоянке уже не было.
Глава четвертая. СТРАННЫЙ ГОСПОДИН Н.
В кабинете заместителя начальника МУРа полковника Грязнова шло оперативное совещание. В приоткрытую дверь Турецкий увидел начальника 2-го отдела Володю Яковлева и старшего оперуполномоченного Олега Софронова. Отметил мельком майорские звезды на погонах Олега. В апреле, когда вместе летали в Иркутск, расследуя дело об убийстве профессора Осмоловского – См. роман Ф. Незнанского «Кто стреляет последним» (М., 1996). Олег был капитаном. Растут люди! В кабинете были еще двое – лейтенант и старший лейтенант, их Турецкий не знал. Но раз там Яковлев – значит, речь идет о каком-то убийстве, именно этим видом человеческой (или, вернее, нечеловеческой) деятельности занимался 2-й отдел.
Заметив возле двери Турецкого, Грязнов прервал оперативку и вышел в комнату, смежную с его кабинетом, протянул серую картонную папку.
– Почитай пока. Денис просил тебе передать. Минут через двадцать закончим.
– А где он сам?
– Ты разве в «Глории» не был?
– Был. Народ там вышколенный. Сказали: на задании.
– В Твери. Уехал рано утром.
– Черт! Почему не вчера?
– Занят был…
Оставив Турецкого в раздраженном непонимании, чем мог быть занят директор «Глории», Грязнов вернулся в свой кабинет. Турецкий пристроился за одним из столов и раскрыл папку.
«Факс из Нью-Йорка. 26.07.96. Принят в 2.10 по московскому времени. А. Турецкому от К. Вильсон. Перевод с английского…»
«Быстро она обернулась! – восхитился Турецкий. – Всего за неполных четыре дня. Сколько лететь из Нью-Йорка до Претории – часов шесть? Шесть туда, шесть обратно, два дня там. Да, это не из Норильска выбираться…»
"Докладываю, мистер Бонд!
И. К. Никитин. В настоящее время гражданин США, с января 1978 г. проживал в Нью-Йорке. От сотрудничества с «Голосом Америки» и "Радио «Либерти» отказался, связей с политической эмиграцией не поддерживал. Получал вэлфэр – около 300 долл. в месяц, талоны на продукты. Снимал дешевую меблированную комнату в Гринвич-Виллидже. Вел русский образ жизни: не работал, пил.
В 1979 г. познакомился с Джоан Мэлруни. 56-го г. р., уроженкой Ванкувера, филологом-слависткой. Она перевела на английский язык книгу Никитина «Карающая психиатрия», прилетела в Нью-Йорк для авторизации перевода. В январе 1980 г. вступил с ней в брак. После получения американского гражданства переехал в Канаду. Нашел работу в геологической экспедиции с базой в Томпсоне. Карьера: рабочий-коллектор, старший техник, начальник отряда, начальник партии. В 1988 г. подписал контракт с компанией «Никель инкорпорейтед», ЮАР. Карьера: начальник партии, главный геолог, шеф-менеджер Северной экспедиции. 180 тыс. долл. в год плюс премии. Отзывы коллег и президента «Н. инк.»: эрудирован, целеустремлен, требователен, глубокое геологическое мышление.
Собственный дом в респектабельном пригороде Претории. Трое детей: сын Константин – 14 лет, сын Поль – 11 лет, дочь Ольга – 8 лет. Хороший отец, верный муж. Не как некоторые. На счету в банке – около 300 тыс. долл. Счет общий с женой. Информация получена от Джоан Никитиной. От нее: никакого алкоголя, никаких наркотиков, много курит. Джоан – самое большое открытие в его геологической карьере. У Никитина еще одна дочь от первого брака, взрослая, живет в Ленинграде, Джоан о ней знает.