Я пригрелся и, кажется, уснул. Немудрено: концовка года выпала напряжённой, и организм стремился к отдыху, как верблюд к водопою. Он, верблюд, способен без воды жить долго, но не вечно. И при первой же возможности стремится напиться сразу за прошлое, настоящее и будущее.
Вот и я — запасаюсь энергией впрок. Потому что за последние дни изрядно её растратил. Двадцатого декабря отправился из Чернозёмска в Хельсинки, где провел шесть партий-поединков с Великим Эстонцем, двадцать девятого пустился в обратный путь, сегодня утром вышел из вагона на перрон родного города, надеясь получить подобающие победителю почести, как минимум — обед в тесном кругу и долгий сон. Я попросту был голоден: железнодорожной кухне не доверяю. Может, и зря, зимой, в мороз, портиться вроде бы и нечему, а всё же…
Итак, в восемь ноль одну стою я на перроне, подбегают Надежда и Ольга и, не говоря худого слова, ведут на стоянку такси, где ждет меня даже не такси, а обкомовская «Волга» из разгонных.
Эге! Видно, я кому-то очень нужен. Догадываюсь, кому, но не догадываюсь, зачем.
Едем. Лиса и Пантера поглядывают хитро, но не зловеще. Значит, ничего страшного не ждёт.
А что ждёт?
У девочек в руках «Советский спорт», вчерашний, воскресный. По понедельникам он и не выходит. По срокам — должен быть обзор нашего матча. Но газету у девочек не беру. Делаю вид, что выше мирской суеты в целом и личного тщеславия в частности. Ну и да, не до суеты, когда везут незнамо куда.
Не совсем незнамо. В обком, как я и думал.
Доезжаем до обкома быстро. Да тут и ехать всего три километра по одометру. Зимой дорога даже днем полупустая, знай, крути баранку, да тормози у светофоров.
Остановились не у парадного входа, а у служебного. Девочки выскочили, и меня за собой вытащили, как винную пробку. Штопором.
— А чемодан? — только и спросил я.
— Не бойся, чемодан здесь — как в танке. Полная безопасность, — сказала Лиса.
Танки, бывает, и горят, подумал я. Но вслух не сказал.
Пропуск на нас был заказан заранее, и вот всей троицей («три весёлых мышки») мы прошли в приёмную.
В приемной — восемь человек. Все серьёзные, все ответственные. Другие здесь не водятся.
— Михаил Чижик? — спросил секретарь. — Андрей Николаевич ждёт вас.
И вот я, Чижик чижиком, иду мимо ответственных людей. Один иду, девочки даже в приёмную не вошли. Довели до двери, да и в сторону.
На меня смотрят с удивлением: откуда взялся такой молодой и борзый?
Зашёл. Через тамбур. Видно, для выравнивания давления с внешней средой. Не обязательно атмосферного, можно и ментального. Что происходит в приёмной Первого секретаря, должно оставаться в приёмной первого секретаря. Если, конечно, не будет иного распоряжения.
— Добрый день, Андрей Николаевич!
— А, Миша! Молодец, что пришёл! Садись. Тут вот какое дело к тебе. Помнишь Кузнецова? Семёна Николаевича?
— Помню.
— И он о тебе помнит. Ты прав оказался. Опять. Болен Кузнецов, опухоль в голове. Наши оперировать не берутся. Назначили химию, но это так… для вида.
Я молчал, не понимая, зачем я понадобился Стельбову, да ещё настолько срочно, что он вызвал меня, заставляя ждать людей куда более важных, чем студент Чижик, пусть даже и в гроссмейстерском звании.
— Кузнецов, как ты понимаешь, не просто директор крупного завода. И дело не в том, что весь район у него в кулаке. Даже не в кулаке, а все за него стеной — райком, райисполком, прокуратура, учителя, врачи, молодежь… Драконом зовут, но случись что, станут на защиту. Вот в шестьдесят пятом… Ладно, дело давнее. Но Кузнецов фигура не только на нашей доске. К нему и в Москве прислушиваются, и даже очень прислушиваются. Хотел бы — министром бы стал, но не хочет. И вот теперь он умирает и вдруг требует тебя. Кто ты ему? Кто он тебе? Проверили, нигде не пересекались. Ну, месяц назад ты был в Каборановске, что с того?
— Требует? — решил вставить словечко и я.
— Ну, просит, просит. Просьбы Кузнецова стоят любого требования. Мне позвонил, сказал, что хотел бы увидеться с тобой как можно раньше. От этого-де многое зависит.
Я промолчал, хотя напрашивались наивные вопросы: что многое, почему зависит, и причём здесь я.
— Одного тебя посылать нехорошо. Поедешь с институтской самодеятельностью. «Медпункт» ваш, плясуны-комики, и группа поддержки. Твоя группа, первая. Всего сорок с лишним человек. Встречать Новый год в районе. Новый, так сказать, почин. Вас там встретят, накормят, милицию на всякий случай привлечём. Ну, и ты вместе со всеми поедешь. А Кузнецов уж сам решит, где ему с тобой встречаться. Если не передумает.
Я молчал. Не выражая ни восторга, ни протеста, ни согласия, сидел и сонно смотрел на Андрея Николаевича. Мол, слушать-то я слушаю, но и только.
— Ты уж извини, что я тобой распоряжаюсь, но поверь — это очень важно. И для тебя тоже. Даже так: для тебя в первую очередь. Если бы Дракон позвал меня — я бы ни минуты не раздумывал. Но он зовёт тебя.
— Если это необходимо… — начал я.
— Именно — необходимо, — заключил Андрей Николаевич. — Самое точное слово: необходимо.
— Когда ехать?
— Вечер начнется в восемь, автобусы отъедут в пять. Так что до пяти ты совершенно свободен. И да, я вижу, что ты устал, потому за руль не садись. Будь со всеми, в автобусе. А до вечера «Волга» в твоем распоряжении. Поезжай домой, отдохни…
Партия сказала, комсомол ответил «Есть!». Ну, или молодоё щенок побежал за палкой по команде «апорт».
Ничего. Главное, что он потом будет делать с этой палкой. Щенок.
Девушки ждали в машине.
— Домой?
— Домой, — сказал я, мимоходом отметив, что «домой» у них вышло вполне естественно. Не «к тебе домой», а просто — домой.
— В Сосновку, — расшифровала Пантера водителю. А то мало ли куда завезёт.
Воля ваша, а пассажиром ехать много приятнее, чем водителем. Во всяком случае, мне. Не боишься заснуть.
Водитель загнал «Волгу» на территорию дачи Стельбовых, и пошёл в домик обслуги. Ну, а куда ему ещё идти? Там есть всё, что нужно водителю. Диван, телевизор, чай с бутербродами, а понадобиться туалет, есть и туалет. В руках водителя жизнь пассажира, и потому на чае, бутерброде и диванчике экономить себе дороже.
Вера Борисовна приготовила завтрак (времени было — десять), и я, после сауны, весь умиротворённый, в свежем и чистеньком, сел за стол с чувством, что съем быка.
Не съел. Яйцо-пашот, сардинка на кусочке хлеба и чашка зеленого чая — вот и весь завтрак-обед.
— С дороги наедаться вредно, — популярно объяснила Лиса. — Объешься, и завалишься спать. А время не ждёт!
Вот потому я сейчас и подремываю, на задних сидениях «Лиаза». Тепло, справа Лиса, слева Пантера, а меня превратности дороги склоняют то к одной, то к другой. Прошлое в дремотных грёзах мешалось с настоящим, а настоящее — с будущим. Как у верблюда.
К сожалению ли, к счастью, а езды до Каборановска от Чернозёмска — час с хвостиком. И выспаться всласть я не успел. Только-только привиделось, будто мы не автобусом едем, а летим на дирижабле «Василий Сталин» над Сибирью, разглядывая в панорамные окна обзорной галереи бескрайние просторы зимней тайги, как…
— Приехали!
И в самом деле приехали.
На часах шесть двадцать. Вышли из автобуса, огляделись. Вот он, клуб «Сахарник», в сотне метров водокачка девятнадцатого века, то там, то сям высокие, с пятиэтажный дом, ели, фонари горят жёлтым натриевым светом, и снег, снег, снег. Внизу, вокруг и сверху.
«Пазик» артистов уже стоял у входа — он выехал на час раньше. Настроить аппаратуру, переодеться, опробовать сцену и зал — на всё нужно время. А мы кто? Мы — люди поддержки и просто зрители. Наша группа и еще пятнадцать человек с курса. Оказывается, поспасть в список было сложно, попасть в список было престижно, и потому приехавшие сюда чувствовали себя избранными.
Да они такими и были. Избирали их ребята из нашей группы. Чтобы были не смирны, не буйны, хороши в учёбе и не боящиеся трудностей. Все — из сельхозотряда. Те, кто трудился на полях каборанщины летом. А поездка — вроде признания и награды.
Мы организованно выстроились перед автобусом, и тут нас встретили криками «Ура», бенгальскими огнями и хлопушками с конфетти. Это комсомольский актив Каборановска. Ну, и правильно: добрая встреча — половина успеха.
Мы экспромтом ответили «Физкульт-привет», и вечер начался.
Клуб Сахарников (нужно понимать, завод) — не поскупился. Фуршетная зона, танцевальная зона, разговорная зона — всё, как в лучших зарубежных кинофильмах. И почти как в «Карнавальной Ночи».
Куртки и пальто мы оставили в особой комнате под ключом, а сами, приведя себя в порядок, вышли на люди.
Ах и ах: это обновка, джинсы Лисы и Пантеры, привлекли внимание своих. Каборанчане виду не подали, подумаешь, одёжка, как одёжка… Но тоже поглядывали.
— Откуда штанишки? — спросила Зайцева.
— Оттуда, вестимо, — ответила Лиса. — Леви Стросс, мейд ин Ю Эс Эй.
— Чижик, ты привез? Хотя чего спрашиваю, конечно, Чижик. И почем в Финляндии мериканские джинсы?
— За рубли не продают, а за валюту, то вроде и ничего, — сказал я, не уточняя. Еще днём, примерив обновки, Лиса сказала, что не может принять такие подарки — что-де дома подумают.
— А ты скажи, что я тебе это продал. Привёз и продал.
— Ага, а деньги у меня откуда?
— Ну, разве это деньги? — удивился я.
— Для тебя, может, и не деньги, а для… Вот тут на чеке ясно видно — сто сорок девять, девяносто девять. Это, конечно, не двести пятьдесят, но тоже…
— Надя, я чек сохранил для таможни, мало ли… А сто сорок девять — это в финских марках. Покажешь родителям, они и успокоятся.
— Сто сорок девять финских марок, это сколько в рублях?
— Дели на девять, узнаешь, сколько в рублях.
— Получается… Получается шестнадцать рублей?
— Ну да. Около того. Рождественские распродажи… Для финского трудящегося и сто сорок девять марок — немалые деньги за джинсы. Но что поделаешь — мода, прислужница капитала!