— Азарт! Риск! Все тебе игры! Вот и доигрались. Как я теперь все объясню? Что я ему скажу, что?! — Тамара начала плакать. — А, не дай бог, еще и расскажет все Астахову!
— Не бойся. Ничего он не скажет.
— Почему?
— Ну а как ты себе это представляешь? Он что, придет домой и скажет: “Пап, я застукал маму с Игорем”? Нет, не верю. Ну, попсихует немного… потом успокоится.
Вдруг Тамара встрепенулась:
— Игорь… А тебе не кажется, что пора… пора рассказать Антону всю правду? А?
По дороге из автосервиса Антон плакал.
Он очень любил маму. Отца, конечно, тоже. Но как-то совершенно иначе. Астахов — сильный, успешный, уверенный в себе, — был примером для подражания. Антон очень хотел быть похожим на него. Но с самого детства чувствовал, что это не получается. Злился, бесился, тянулся вслед за отцом. Однако же все равно ничего у него не выходило, что-то не срабатывало. От этого становилось больно. И чтобы заглушить боль, Антон начинал делать все назло отцу, после чего какое-то время чувствовал себя сильным, самостоятельным. А потом стыдился сделанного. Прятал стыд за грубость. И снова тянулся за отцом. Но опять чувствовал, что не дотягивается.
Мама — другое дело. Родная, теплая. Он чувствовал ее любовь в каждом жесте, в каждом взгляде. Всем существом ощущал: что бы он ни сделал, она всегда будет на его стороне. И от этого становилось хорошо, уютно в любой ситуации.
А вот отца и мать вместе Антон воспринимал как что-то единое, неразрывное. Клан. Род. Семья. Батюшка-император и матушка-императрица. Все остальные семьи, пары, люди делились на две неравные части. Меньшая — те, кто достоин, чтобы общаться с ними на равных. Большая — плебеи, кем можно и нужно управлять, манипулировать. Игорь, безусловно, был из второй категории. Представить его рядом с матерью? Нет, это что-то невероятное, невозможное, как если бы мать отдалась обезьяне…
Но это невозможное почему-то стало возможным.
Антон очнулся от тяжелых, мерзких мыслей. И только сейчас понял, что он машинально приехал к Светиному дому. Причем довольно давно.
Злость, бурлившая в нем (“все бабы — суки!”), начала переполнять сердце. И он пошел к Свете.
Света встретила гостя улыбкой:
— Ты так быстро. Ну как, получилось? Ты починил ее?
— Кого?
— Да не кого, а что. Машину! Антон, ты же на автосервис ездил. Подожди, а ты там был?
— Да, был, — сказал Антон, опускаясь в кресло. — И увидел много интересного.
Света почувствовала неладное.
— Антон, что-то случилось?
— Нет, ничего. Ничего особенного не случилось, — сказал гость, забрасывая ноги на стол. — Так уж, наверно, устроен мир. Ничего святого. Сплошное 6…СТВО.
Света начала злиться.
— Ты… что себе позволяешь? Прекрати, — она резко встала, подошла к Антону и сбросила ноги дорогого гостя со стола.
— Антон, что произошло?
— С машиной? С машиной все в порядке. Но я ее не починил.
— Да при чем здесь машина! С тобой что?
— Что я? Вот машина… Вот если бы мне удалось ее починить, ты бы, наверно, была мне благодарна. Да?
— Да, конечно. Ну и что?
— Ничего, — с шальной улыбкой ответил Антон. — Наверно, в благодарность и переспала бы со мной. Как тогда, когда я тебе выставку делал…
— Что? Антон, что ты несешь?
— Несу, Светочка, несу. Я тебе много чего принес. Призы в студию!
— Какие “призы”? Антон, ты что, пьян?!
— Нет, я не пьян! Это вы все привыкли, что у пьяного на языке, то у трезвого в голове, да?.. Да! А я трезвый. Трезвый как никогда. И впервые решил сказать правду.
— Антон, я не понимаю… О какой правде ты говоришь?
— О бабской. О той, что ниже пояса. Только извини, машину я тебе не починил. Но может, и так трахнемся? Авансом.
Свете плакать захотелось от обиды и бессилия. Что же это такое, только начнешь относиться к Антону как к человеку — он сразу перестает быть человеком. Она подошла к нему и влепила смачную пощечину.
На секунду ей показалось, что в глазах Антона мелькнуло что-то человеческое. Но нет, только показалось. Уже через мгновение эти глаза вновь стали стальными.
— Спасибо, Светочка. Классная пощечина… Отличное садомазо. Знаешь, даже возбуждает. Думаешь, я оскорбился? Ошибаешься.
— Убирайся отсюда!
— Куда? К маме с папой? Или к папе? Так он делом занят. Или к маме? Она тоже занята. Другим делом. В общем, некуда мне идти.
— Мне плевать, куда ты уйдешь. Пшел вон! — закричала Света.
Но Антон уже не слушал ее.
— Нет-нет, я не уйду. Иди ко мне! Ну, иди. Классно время проведем. Обещаю. Впрочем, что обещать.
Ты же уже знаешь. Только не надо себе цену набивать, как эта цыганка. Этого я не люблю.
— Пшел вон, я сказала! Если ты сейчас же не уйдешь, я найду кого-нибудь, кто вышвырнет тебя отсюда.
— Кого же? — иронично поднял бровь Антон.
— Максима!
— Максима? Отлично! Зови его. Зови, зови…
— Убирайся. Убирайся отсюда. Иначе я сама уйду.
— Уйдешь? Ужас. Я в панике. Дрожу весь, — и тут же, переменив тон, устало закончил: — Скатертью дорожка! Вали.
Света ушла из своего дома. Изнутри ее душили гнев и слезы.
Потрясающее существо — женщина…
Игорь остолбенел. Удивительно. Еще совсем недавно он просил, умолял, требовал сказать Антону, кто его настоящий отец. Тамара закатывала истерики, да и вообще находила тысячу причин, чтобы этого не делать. А тут — созрела.
— Постой. Я не понял? Ты что, хочешь рассказать Антону, что я его отец?
— Да. Я не хочу, чтобы мой сын считал меня… шлюхой.
— Ну расскажешь… А чем это поможет? Может, все же объяснишь по-человечески…
— Боже мой! Что тут объяснять?.. Пусть ребенок узнает, что у нас с тобой не просто так… Что любовь. Давняя. Вечная. Старая. Черт! Не знаю, как сказать…
— Ты думаешь, он поймет?
— Поймет. Если захочет… Хотя… Он так хочет догнать и перегнать Астахова…
— Ага. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Вернее — о чем ты промолчала. Если отец я, то ему догонять и перегонять некого!
— Нет, ну перестань. Я совершенно не об этом.
— Об этом! Об этом! Именно поэтому ты сама не хотела, чтобы я рассказал ему, кто его отец!
— Правильно, не хотела. Потому что тогда было не время.
— А сейчас время?
— Да. Сейчас он должен узнать правду.
— Поразительно. Значит, все всегда решаешь только ты!
— Да, я. Потому что ты вечно думаешь, боишься, опасаешься.
— Ничего я уже не боюсь. Но почему только ты решаешь, что, когда и кому пора узнать?
— Боишься, Игорь. Еще как боишься! Вот и сейчас — ты же не обо мне думаешь, не об Антоне. Только за себя хвостик дрожит: а вдруг опять из кресла директора выкинут?!
— Да! Да, представь себе, а вдруг снова уволят!
— Да никто тебя не уволит! — устало сказала Тамара. — Уважение Антона — чуть ли не последнее, что у меня есть. И он должен понять: наши отношения, какими бы они запутанными ни были, — это не пошлый романчик.
И Игорь тоже почувствовал, как на него разом навалилась усталость от прожитых лет, от всех этих ссор, от их долгого и совсем не пошлого романа.
— Послушай себя, Тома. Ведь меня в твоих рассуждениях нет. И никогда не было. Ты сама решила оставить ребенка. Сама все эти годы выдавала его за сына Астахова и женила Астахова на себе только для того, чтобы у ребенка был богатый отец! А теперь…
— А теперь я хочу, чтобы наш сын знал, кто его настоящий отец. Атебе, Игорь, втвоем возрасте пора бы поумнеть и что-то понять. Ребенок — это ребенок. И никакие мужики, даже такие… А, да чего там. Даже такие сладкие и любимые, как ты, между мной и им никогда не встанут!
Глава 9
“Отомстить” — хорошее слово, замечательное. Наверно, только благодаря ему Люцита испытывала хоть какой-то интерес к своей никудышной жизни.
Отомстить.
Судя по тому, как Рыч произнес его, он тоже знает о чем говорит. Кто бы ни послал ей этого парня, Бог или дьявол, он это сделал очень вовремя.
— Кто-то из наших сказал, что Баро уволил тебя. Это правда?
— Да! Но я этого так не оставлю! Он меня плохо знает. Хоть и знаком столько лет. Чтоб Рыча выгнали ни за что, как собаку? Да никогда! Я не собака, я — медведь. Меня можно водить на поводке, но нельзя доводить до бешенства, — Рыч перешел на полушепот.
И от этого его слова звучали еще страшней.
Но сейчас Люцита, прислушавшись к себе, с удивлением почувствовала, что совершенно не боится этого зверя в человеческом обличье. А чего бояться? В последнее время она и сама себя все чаще чувствовала каким-нибудь диким зверем — пожалуй, рысью.
— Я… я понимаю тебя, — сказала она так же тихо. — Мне тоже очень больно.
— Ну вот, сестренка, — неожиданно по-доброму улыбнулся Рыч. — Тогда слушай. Баро — хранитель цыганского золота. А я это золото украду.
Нет, это уж слишком! Люцита вскочила со стула.
— Ты с ума сошел! Это же все для всех. На черный день. И к тому же — это талисман нашего рода!
— Талисман, говоришь? Очень хорошо. Именно поэтому пусть оно перейдет ко мне. Такому несчастливому рому, как я, сейчас очень нужна удача. И насчет “на черный день” — тоже все верно. У меня сейчас как раз черный день. Самый черный, чернее не бывает.
— Но все же, нельзя так…
— Почему же нельзя? Можно. Давай попробуем. И вот тогда посмотрим, кто чего стоит. Представляешь, хранитель… и без золота. Смешно.
— Грустно.
— Для Баро грустно, а для меня — смешно. И ты мне в этом поможешь. Вместе посмеемся.
— Да ты с ума сошел?! Украсть у Баро цыганское золото! Я не могу.
— Можешь. Твоя мать живет в доме у Баро. Они уже и в загс сходили. Небось, он уже поделился с женушкой всеми своими секретами. А ты как-нибудь разузнай у мамы, где он прячет слитки. Все, больше от тебя ничего не требуется.
— Нет. Я ничего не буду спрашивать у матери.
— Почему?