Кармелита рассматривала исправленные эскизы молча. Света крутилась вокруг нее и так, и этак. Но в конце концов не сдержалась:
— Ну как?
— Молодец ты, Светка. Отличные эскизы. И тот вариант был хороший, а этот просто — супер!
— Тебе правда понравилось? — расцвела художница.
— Да, теперь я знаю, каким должен быть спектакль. И вообще, ты живопись не бросай. То, что тебя тогда критиковали, — Бог с ними. Кого не критикуют? Верь в себя, потому что это твое призвание.
— Ты думаешь?
— Уверена! Поверь цыганке, — улыбнулась Кармелита.
И вдруг улыбка сошла с ее лица. Она увидела свой портрет. Подошла к нему.
— Это тот самый, что был у Максима?
— Да. Макс мне его вернул.
— А он знал, что я приду к тебе?
— Когда ты позвонила, Макс был здесь.
— Вот как? Раньше он приходил сюда, чтобы со мной встретиться, а теперь приходит лично к тебе. Скоро ему и повод будет не нужен.
— Кармелита, ну что ты? Я сама не ожидала, что он придет. Но он пришел и принес твой портрет.
— Зачем?
— Сказал, что ты выходишь замуж. И ему больно видеть твое лицо, пусть даже на портрете.
— Нет. Он его притащил не поэтому.
— А почему?
— Чтобы… чтобы показать тебе, что теперь он свободен. От меня свободен. Понимаешь?
— Кармелита, брось ревновать. Это просто смешно. Правда, у нас с Максимом только дружеские отношения. Как это тебе доказать?
— Не нужно ничего доказывать. Все отношения начинаются именно так… Если этот портрет не нужен ему, значит, никому не нужен!
Кармелита схватила нож. И сделала это так порывисто, что Света, признаться, испугалась.
А цыганка набросилась на портрет, как на главного врага в своей жизни. И кромсала его, кромсала, кромсала…
— Но… этот же портрет написала я, — со слезами на глазах сказала Света. — А ты его уничтожила.
— Зачем тебе мой портрет? Ты подарила его Максиму. А он отверг!
— Но ведь холст… Холст, он же не заслуживает этого. Он ни в чем не виноват. За что ты его так вот искромсала? Я же душу свою вкладывала. Может быть, это единственное, что у меня за всю жизнь получилось. А ты…
— Знаешь что… Дело не в холсте. Дело в Максиме. Он должен был сам сказать мне, что все кончено, а не играть в намеки.
И тут Света вспомнила, что сказал ей Максим: “Света, мы взрослые люди. Наши отношения — это наши с тобой отношения. И чем больше мы кому-то что-то объясняем, тем глупее выглядим”.
Света вытерла слезы и сказала совсем другим голосом. Гордым, непреклонным:
— Кармелита… Мне надоело твое недоверие. Я устала от него. Забирай эскизы… Забирай, забирай. Если ты их не возьмешь, мне будет еще больнее… И извини, но сейчас лучше уходи.
— Боишься, что помешаю вам с Максимом?
— Уходи…
Глава 13
Иногда Тамаре казалось, что она уже умерла.
Конечно, она умела жить, умела радоваться жизни. Но при этом всегда четко знала: пуп земли и центр всей ее жизни — это Антон. И старость, которой боятся все (а красивые женщины — особенно), представляла себе так: недорогой, уютный домик где-то в Швейцарии. Она любуется горами, а вокруг копошатся внуки и правнуки. И рядом Антон, красивый, подтянутый, с сединой на висках. Они общаются, почти как ровесники. Ведь в этом возрасте разница в пару десятков лет почти ничего не значит…
Она и подумать не могла, что Антон может быть таким… Таким, как сейчас, — холодным, безжалостным. Зачем же тогда было все, что было? Как дети могут быть такими?! Конечно, она грешна. Конечно, она виновата. В чем-то перед ним, в чем-то перед другими людьми. Но разве можно за это хлестать ее так, наотмашь, как он делает?
Антон и сам чувствовал, что перегнул палку. Но уже не мог остановиться. И сам ругал себя за это. Но все равно продолжал добивать маму колкими, циничными двусмысленностями и холодным взглядом.
Но все же он решился заглянуть к ней:
— Ма?
Она не поздоровалась в ответ, только спросила:
— Тебе доставляет удовольствие меня мучить?
— Думаешь, я сам не мучаюсь?
— Тогда зачем вся эта клоунада?
— Хотел разобраться.
— Разобрался?
— Почти. У меня к тебе один вопрос. Последний. Почему ты больше любишь Игоря?
— Несмотря ни на что, я больше люблю тебя.
— Хорошо. Я спрошу иначе. Почему ты Игоря любишь больше, чем пап… Чем Астахова?
— Не знаю.
— Как “не знаю”? Задумайся. Это же очевидно, что Астахов лучше. Почему ты не можешь сделать выбор?
— Сердцу не прикажешь.
— Мама, ты умная расчетливая женщина. Какое сердце?!
— Антон, если бы в жизни все было так просто…
— Мам, все и вправду просто. Объясни, почему ты не оставишь Игоря?
— Не знаю. Наверно, потому, что с ним я могу быть сама собой. И мне не нужно ничего изображать, соответствовать какому-то чужому идеалу.
— А с отцом нужно?
— Да. Он… Не знаю, как это объяснить. Он какой-то… слишком большой и правильный.
— Понятно. В таком случае, мне тебя… жаль. Тамара грустно улыбнулась. Наконец-то сын ее пожалел. Правда, в каких выражениях! Да ладно, не будем придираться к мелочам.
— Чем же вызвана твоя жалость?
— А тем, что сегодня я для себя окончательно решил, что хочу соответствовать. Понимаешь, как ты говоришь, — “изображать и соответствовать”. Причем неМ горю, а Астахову.
— Это твое право. Астахов — достойный человек. Соответствуй ему, если сможешь. Но мне все равно обидно, что ты так к Игорю…
— Чушь! У меня с ним нет ничего общего. Он никто! Вон, посмотри.
Антон бросился к фотоальбому, лежащему на столе. Начал лихорадочно листать его.
— Посмотри! Кто все это время был рядом со мной? Кто спас меня, когда я тонул? Кто помогал учиться, в институт поступать? Кто?
Тамара закусила губу.
— Молчишь? Кто готов был горы свернуть для меня? Все это был Астахов. Вот, смотри на фотографии. Везде я, ты, Астахов… Вот я, вот Астахов… Вот ты.
Антон громко захлопнул альбом.
— А где твой Игорь? Я его презираю. Кто он такой?! На что он сподобился, кроме того, чтобы похныкать в твою жилетку? Пардон, в твой пиджачок, который сам же с тебя и снял!
Силы покинули Тамару. Она разрыдалась. Антон сначала застыл. Потом ринулся к двери, закрыл ее. И после этого бросился к маме:
— Ма! Ма! Перестань! Ну пожалуйста. Прости меня! Не слушай, что я говорю. Просто мне очень больно. За тебя же больно. Мам, ну прости.
И он сам начал плакать вместе с ней.
Но когда оба успокоились, примирения все равно не получилось. Тамара по-прежнему смотрела на него с испугом. А он на нее с горечью.
Уходя, Антон сказал:
— Я горжусь своим отцом! Астаховым. И горжусь своей фамилией. Астахов. А тебя я осуждать не вправе. Это твоя жизнь и решать тебе. Только знай… Разрушать нашу семью я никому не позволю: ни тебе, ни какому-то Игорю.
Когда захлопнулась дверь, Тамара опять расплакалась.
Света собрала изрезанный портрет Кармелиты. Хотела выбросить ошметки. Но стало так жаль свою работу! Сложила кусочки холста в пакет, перевязала его и подписала: “Портрет Кармелиты”.
Заправила в планшет чистый лист. Почувствовала, что в душе накопилась боль, требующая выхода. Взяла уголек, занесла его над чистым листом бумаги.
И вдруг вспомнила. Как же недавно и как давно это было! Табор Бейбута только приехал в Управск. Цыганки, и среди них Кармелита, рассыпались, как горох, по набережной. Она, Света, подошла к подружке, как договаривались, чтобы погадать. Все это казалось веселой игрой. До тех пор, пока Кармелита не посмотрела на нее долгим, понимающим, всевидящим цыганским взглядом: “Жених твой рядом ходит, а ты его не видишь. Зачем на других глазками стреляешь? А?”
Светка тогда замерла на секунду, очень уж серьезно, по-настоящему, все это прозвучало. Но потом встряхнулась: что за глупости! Это же игра. Они же заранее обо всем договорились. Нужно было просто помочь подружке.
А Кармелита тогда продолжила: “Девочка ты красивая, общительная, веселая. Ишь, какая шустренькая. Смотрю, женишка хочешь найти богатенького? Э-эх… Зачем богатого? Верного искать нужно! Ой, красавица. Злодейка хочет у тебя суженого увести… Но не волнуйся. Нет сил против любви. И жених с любимой останется… Все, что знала, сказала…”
Вот и разберись, кто здесь кто…
Что если богатый да неверный — Антон? А суженый, смешно сказать, — Максим… Кто ж тогда злодейка? Сама Кармелита.
Глупости!
Света постаралась вытряхнуть все эти мысли из головы.
Но уже через мгновение забыла обо всем, потому что рука с углем начала быстро выводить на бумаге смелые линии, одну за другой.
И из всей этой россыпи вскоре возник портрет.
Портрет Максима.
Степка, зараза, Люците ничего не сказал. Вообще ходил обиженный. Хотя его, конечно, тоже можно понять. О своих нежных чувствах он ей давно уже поведал. А она — ноль внимания. Все за Миро безнадежно увивается. Да тут, в последнее время, еще и Рыч за ней ходит…
В общем, молчал Степка, как разведчик. Но по одному его таинственному виду Люцита поняла, что правильно копает.
И снова она крепко и надолго задумалась. Хорошо бы еще что-то припомнить из тех дней. Вот чем, например, каждый из этой троицы — Степка, Сашка, Халадо — тогда занимался? Надо же, напрочь из головы вылетело… Хотя…
Кажется, да нет — точно! Точно, именно тогда гад-жо на цыганское кладбище покушались. И его охраняли по очереди. Но как-то не сильно по очереди. Героический Сашка чаще всех на кладбище отирался. За это все его и хвалили.
Стоп! Вот оно — кладбище!
А что? Самое подходящее место для хранения золота. Только где оно там может быть? Кладбище большое, да еще и в темноте можно не заметить, пропустить момент, когда Баро тайник откроет. А ведь полнолуние одну ночь длится. Пропустила — и жди потом целый год полнолуния после Ивана Купала.
Нет, точно нужно с Сашкой поговорить — на него вся надежда.