— Я тебя хорошо понимаю. Тут дело такое. Одного хотения мало. Вот только…
— Что “только”?
— Светку жалко. Она ж к тебе, наверно, со всей душой, а ты, получается, ее используешь. — Максим возмущенно вскинулся, но Палыч поспешил успокоить его уточнением: — Как лекарство…
— Вот оттого у меня сердце и болит. Не хочу себя подонком чувствовать. Ас другой стороны, ведь можно сказать, что и она меня тоже как лекарство использует. Ведь ей сейчас тоже не сладко, она с Антоном поссорилась…
— Ну, тогда считай, что у вас полное равноправие. Вы помогли друг другу-Вот и все.
Максим вздохнул с облегчением. Так, будто слова Палыча дали ему индульгенцию. И только он собрался уходить, как Палыч опять тормознул его:
— Только, Максим, ты все же это… Поосторожней будь. Не обидь ее.
— Да ты что! Я ж никогда ей дурного слова не скажу!
— Не про то я говорю.
Оба замолкли, собираясь с мыслями.
— Понимаешь, Максимка, есть правила, которые любой уважающий себя мужчина соблюдать должен…
— Это что ж за правила?
— А сам не знаешь? Чтоб ей больно не сделать… Да и самому себе. Чтоб в порядке чувствовать. Ну, уважать, в смысле… Ее и себя. Хорошо бы теперь цветы дарить, в кино водить — ухаживать одним словом… Проявлять… если не любовь, так хотя б уважение!
Когда отовсюду одни неприятности, всегда очень хочется хоть чему-то порадоваться. Примирение с Люцитой стало для Кармелиты той самой долгожданной радостью, которая хоть немного разогнала тоску последних дней. И опять появилась какая-то глупая, наивная вера, что все будет хорошо. Непонятно, как, когда, отчего и с кем, но хорошо. Непременно хорошо! Если уж Люцита пришла да сама повинилась, значит, и все остальное в мире не так уж плохо и несправедливо.
И вспомнилась тогда другая несправедливость. Ведь Кармелита сама подружку свою лучшую, Свету, крепко обидела. Обвинила бог знает в чем. Истерику закатила, портрет изрезала. Попросту говоря, все свое горе, все плохое настроение излила (а эскизы подправленные к спектаклю, между прочим, забрала, и даже заказ уже сделала). В общем, нехорошо это, не по-дружески.
Нужно срочно ехать к Свете!
А Света, конечно, обрадовалась приезду Кармелиты. Но и встревожилась, внутренне как-то напряглась. Все-таки очень многое изменилось с тех пор, как они в последний раз виделись.
Но все же подруги радостно обнялись при встрече.
— Света, ты прости меня, что я изрезала портрет. Конечно же, я не должна была этого делать. Глупо так получилось. Он — хороший, очень хороший. А я…
— Ничего… Ладно уж, — Света лукаво улыбнулась. — Великие писатели рукописи сжигают. Великим художникам картины режут. Это нормально.
И обе расхохотались.
— А теперь, Светочка, без шуток. Когда пришла домой и еще раз внимательно рассмотрела твои эскизы, все вместе… Ты не представляешь, в каком я восторге была! И рабочие в мастерских, где я заказ сделала, тоже. Говорят, работать приятно. Сделаешь — и сам любуешься.
Света разрумянилась, потому как художника не только обидеть, но и осчастливить легко. Сказал хорошие слова — вот и все…
— В общем, — подвела итог Кармелита, целуя Свету в щечку, — я всегда знала, что у тебя великое будущее!
— Да ладно… — кокетливо засмущалась Света. — Прям уж великое. Просто большое…
И снова обе рассмеялись.
— Да-да! И не спорь, Светка! Великое! Мне со стороны виднее! Если ты мне не веришь, спроси любого — тебе все то же самое скажут!
— Все, — подтвердила погрустневшая вдруг художница. — Кроме отца…
Кармелита тоже нахмурилась:
— Вот тут я тебя понимаю. Как никто, понимаю. Отцам всегда трудно угодить… Да и не только угодить, но иногда и просто понять их. Или сделать так, чтобы тебя поняли… А-а… — цыганка безнадежно махнула рукой. — Что уж тут переживать! Расскажи лучше, как жизнь? Как дела? Знаешь, я как с тобой денек не пообщаюсь, так кажется, что сто лет не виделись.
— Да так, — туманно ответила Света. — Все хорошо, — и добавила, как бы между прочим: — Я вчера — Максима видела… Мы с ним встретились. Случайно.
— Разговаривали?
Света чуть замялась, подбирая глагол, которым бы определить, что они делали. Но, так и не подобрав его, просто ответила:
— Да…
— И как он? — подхватывая тот же невинный тон, спросила Кармелита.
— Ничего… Хотя, по-моему, очень переживает ваш разрыв…
— Ну, это его дело!
— Значит, тебе безразлично, что с ним происходит?
— Конечно, абсолютно! — ответила Кармелита, переходя на сухой канцелярский язык. — Мы с тобой уже говорили об этом. Хватит! И вообще, речь шла не обо мне, а о тебе!
— Обо мне?.. Да не только. Вот скажи, а если бы Максим начал встречаться…
— С кем? — резко спросила подруга.
— С другой девушкой?
— А у него есть другая девушка? — с наигранным равнодушием спросила Кармелита.
И снова Света не знала, как ответить. — Да не молчи ты! Скажи, что знаешь? У него есть девушка?
— Я… Я хочу сказать… Не знаю!
— Тогда почему ты сказала о другой девушке?
— Просто я подумала, что такой парень, как Максим, долго в одиночестве не останется…
Кармелита наконец-то взяла себя в руки.
— Ну что ж… Я ведь тоже выхожу замуж, а значит, эти вопросы меня не волнуют, не должны волновать…
— Не должны, но волнуют?
— Да…
Бедная Кармелита. Как ни старалась она изобразить равнодушие, ничего не получилось.
Несчастная Света. Как ни выбивала она из Кармелиты вольную для Максима, тоже все бесполезно…
Душевный ад продолжался. Казалось, Антон только тем и был занят, что выдумывал, как бы сделать матери побольнее. И это у него получалось замечательно.
Как же можно так говорить: “Хватит с меня материнской любви!”
Как?!
Тамара сдерживала себя изо всех сил, чтобы не впасть в истерику, не наброситься на сына. Спрятала боль внутрь, спросила нарочито спокойно:
— Тебе не кажется, сынок, что ты крутовато взял?
— Это только начало.
— Прелестно. Представляю себе, каким будет финал.
— Нет, мамочка, даже не представляешь. Идея у меня такая: как зам Астахова, я предлагаю ему какой-нибудь проект, для которого нужно будет развернуть большое строительство.
— Где?
— Где угодно, хотя бы на историческом для моей судьбы автосервисе. Я думаю, мне удастся убедить отца… то есть… Астахова в том, что этот проект поможет развитию всего его бизнеса.
— Да, все, что касается развития бизнеса, Астахов принимает с ходу и без вопросов, — сказала сама себе Тамара.
— Вот-вот, — подхватил ее размышления сын. — На этом я и собираюсь сыграть. Мы откроем строительную фирму. И зарегистрируем ее на подставное лицо.
— А потом, под строительство, пользуясь правом подписи, ты скачаешь деньги Астахова в эту фирму?
— Конечно! Фирма лопнула, деньги уплыли. Ну как?
— Идея замечательная, — Тамара уже не скрывала иронии. — Меня смущает только одно. Сынок, а что, тебе совсем не жалко Астахова?
Антон не захотел отвечать на вопрос.
— Я понимаю, — продолжила Тамара, — ты зол на меня, на Игоря. И мы с ним принимаем все твои условия, потому что виноваты перед тобой. Но Астахов… В чем он виноват?!
— Оставим демагогию.
— Это несправедливо! Еще же совсем недавно ты сам мне рассказывал, что он любит тебя. Как тебе больно было из-за ваших размолвок. Как ты будешь бороться за то, чтоб соответствовать его фамилии: Астахов!
— Я ошибался. Он не любит меня. Он вынужден меня любить, потому что считает своим сыном. А стоит ему узнать правду, и все изменится.
— Да ему никто не расскажет… Если, конечно, не ты сам…
Тамара сказала это — и тут же поняла свою ошибку. Нужно было утверждать, что Астахов не бросит Антона, даже если узнает правду. Но поздно: сказанного уже не вернешь.
— Никто не скажет? Почему? Сказать может кто угодно. Хоть ты, хоть Игорь! Вот ведь я же как-то узнал правду.
— Антон, но я вынуждена была рассказать. Пойми, так сложились обстоятельства…
— Мамочка, а где гарантия, что завтра не сложатся другие обстоятельства? И ты сама не расскажешь все Астахову? Или наш замечательный Игорь не разродится признанием?
Тамара ничего не смогла ответить.
— Ты же сама говорила, что не знаешь, какая будет у него реакция, если он узнает правду.
— Все-таки он благородный человек! — произнесла Тамара не очень уверенно.
Антон хорошо почувствовал эту ее неуверенность. И сказал очень твердо:
— Ну вот ты и сама все признала. Видишь, на какую тонкую ниточку ты меня подвесила? Понимаешь? Вижу, что понимаешь. А я не хочу зависеть от чьего-то благородства!
Глава 16
Раздался звонок.
Неужели Кармелита вернулась?
Света открыла дверь. И увидела цветы. Огромный душистый букет, лежащий на ступеньках. И лишь потом заметила Максима, сидящего рядом. Света робко улыбнулась.
— Ты? — Я…
— Это мне?
— Тебе.
Светка взяла букет. И утонула в нем, в его сумасшедших красках и запахах.
— Спасибо… Просто как-то необычно, что ты… с цветами…
— Почему? — Максим, показалось, даже обиделся: что же, в самом деле, он цветы девушке подарить не может?
— Не обижайся, Максик. Просто если честно, то… то, что между нами произошло, это ведь скорее от отчаяния. А тут цветы… это уже романтика. Но ведь мы по-прежнему друзья, да?
— Я думаю, — медленно, размышляя, ответил Максим. — Сейчас нас связывает что-то большее, чем просто дружба.
Прошли в дом.
Светка сразу же начала искать вазу. Нашла большую, пузатую, неяркой расцветки, чтобы не было диссонанса с красочным буйством букета.
— Я сегодня видела Кармелиту, — сказала Света, расправляя отдельные цветы, их листья, бутоны, соцветия. — Она пришла, чтобы извиниться за портрет, который исполосовала.
— Какой портрет? — спросил Максим с тревогой.
— Ну, когда она приходила в прошлый раз и увидела, что ты вернул мне ее портрет, она просто взяла нож и искромсала его на кусочки.