— Что ты такое говоришь, папа?! Ты даже не представляешь, как мне будет больно с тобой расставаться. Ужасно больно.
— Мне, дочка, тоже будет очень больно. Не представляю, как ты там проживешь одна, без меня?
— Я не одна, папа, со мной будет Миро.
— А как же я?
— Ну, знаешь, пап. Дети вырастают — это закон природы. Очень хорошо, что ты остаешься без меня. Зато всегда рядом с тобой будет Земфира.
— Ты правда так думаешь?
— Ну, конечно, пап. Она замечательная женщина.
— Я очень рад, что ты так к ней относишься… Ты стала совсем взрослой, дочка.
— Да, отец, я поумнела в последнее время. А через пару дней вообще стану замужней женщиной. Только сейчас понимаю, какой же я была дурой, когда ревновала Земфиру к матери.
— Вот, дочка, о матери я и хотел сказать. Я принял одно решение…
Баро подошел к стене и снял портрет Рады.
— Папа, зачем ты это сделал?
— Я хочу отдать тебе этот портрет. Навсегда. Рада была прекрасной женщиной. Пусть он всегда будет рядом с тобой, куда бы ни вела тебя дорога.
— Спасибо, папа. И оба не смогли скрыть своих слез.
Земфира вспомнила все. Она уже устраивала Лю-ците допросы после покушения на Миро. И та ответила что-то ужасно бестолковое. Но тогда Земфира не выяснила все до конца. Испугалась правды. Спряталась, как мышка, в свою уютную норку. Только правда ее все равно догнала.
А Люцита продолжала добивать Земфиру своей откровенностью:
— … И что Рыч таки м слабаком оказался, тоже жалею. Он обещал убить Кармелиту во время представления, если я разузнаю, где золото. Но в последний момент чего-то испугался… А может быть, просто рука дрогнула… Только поэтому Кармелита жива осталась.
— Скажи, скажи, что все это неправда.
— Это правда.
— Тогда ты — чудовище!
— Может быть, но я твоя дочь. И у тебя теперь такой выбор. Расскажешь все — твою единственную дочь выгонят из табора и засадят в тюрьму… А не расскажешь — будешь моей соучастницей. Теперь моя судьба в твоих руках…
— Ты действительно чудовище… Но в этом есть и моя вина.
— Значит, расскажешь всем…
— Нет. Я никому ничего не скажу… Ноты должна выполнить два моих условия!
— Какие?
— Первое — ты никогда, слышишь, никогда больше не причинишь Кармелите зла! Поклянись мне в этом.
— Клянусь…
— И второе — немедленно собирайся. Ты переезжаешь жить в дом Баро!
— Нет. Я туда не пойду!
Земфира дала Люците крепкую материнскую педагогическую пощечину. Люцита, не ждавшая этого, чуть не упала на пол.
— Немедленно! И не смей мне возражать!
— Но как ты это представляешь?! Что я буду делать в его доме?
— Для начала будешь подружкой невесты.
— Что?! Только не это, слышишь! Я не смогу быть подружкой невесты на свадьбе моего Миро!
— Ты сама… сама во всем виновата. Но одну в таборе я тебя больше не оставлю! Мне даже… мне даже страшно подумать, что ты еще можешь натворить после моего ухода.
— Да? А я из-за твоего страха буду мучиться каждую минуту, глядя на счастливых Кармелиту и Миро!
— Ничего. Это тебе за подлость! Задумывала извести Кармелиту, а сама прикидывалась ее подружкой. Ничего! Помучаешься и перестанешь.
Тамара обрела прежнюю форму. И физическую, и душевную. А раз так, значит, снова пора идти в бой за своего мальчика. Ишь ты, какой хитрый Астахов — не хочет давать ему право подписи! Опять надзирателя Максима к проекту присобачил. Нет, пора… Пора Николай Андреича тряхнуть по-супружески, а то совсем из берегов вышел.
Только Астахов не собирался сдаваться так просто — на милость победителя. Сопротивлялся:
— Так чем же на сей раз я, по-твоему, унизил нашего сына?
— Мальчик решил развернуть бизнес при автосервисе…
— Да, действительно, толковая идея. Я ее одобрил, выделил деньги на проект. Что еще тебя не устраивает?
— Но ты же контролируешь каждый его шаг. Ладно бы еще сам. Понятно… Все же глава фирмы…
— Это ты о том, что я поручил Максиму проверять документы по проекту?
— Да! Получается, что ты чужого человека ставишь выше своего родного сына! Я думала, ты уже избавился от этой вредной привычки. Ан нет!
— Тома, ну что за бурные выяснения отношений? Я уж и не помню, когда такие были. Весь этот скандал выеденного яйца не стоит. Речь идет о больших капиталовложениях. Антон же новичок в этих делах…
— А кто виноват? Сколько раз Антон пытался проявить самостоятельность! А ты тут же подключал Максима!
— Хорошо! Я виноват. Я! Но вспомни, сколько раз прожекты Антона проваливались…
— Ой, когда это было! И к тому же там были такие копеечные суммы.
— Вот! А на этот раз я не могу рисковать! На карту поставлены солидные деньги!
— Значит, деньги ты потерять боишься… А сына — нет?
— Да-да, боюсь.
— А ты рискуешь его потерять. По лезвию бритвы ходишь. В один прекрасный момент его достанет твое давление, и он уйдет из дома. Тогда вся наша жизнь и твои деньги потеряют всякий смысл. Попомни мои слова.
Такой поворот разговора сильно озадачил Астахова. Ни подтвердить, ни опровергнуть.
А Тамара тем временем вышла на яркий финал арии:
— И с кем же, с кем ты тогда останешься? С Олесей? Подумай об этом, Коля!
— А Олеся тут при чем? — сказал Астахов вслед захлопнувшейся двери.
Хотя сам, конечно же, прекрасно понимал, при чем тут Олеся.
Как ножом по сердцу полоснули. Как прилюдно высекли. Распредставлялся тут — молодой отец! Не твой это ребенок, не твой — Антона.
— Да, Максик, не будет ребенка. Не будет!
— Но ты не можешь это одна решить.
— Могу. Это мой ребенок.
— А Антон?
— Да пошел он…
Глагол, конечно, подобран правильный. Когда речь заходит об Антоне, он Максиму тоже часто на ум приходит. Но только для этой ситуации, пожалуй, не подходит.
— Светочка, прежде всего, давай не будем нервничать. А вдруг, узнав о том, что у вас будет ребенок, Антон изменится?
— Он никогда не изменится. Никогда.
— Дерьма в нем, конечно, много, но что-то хорошее тоже есть. Просто наружу оно нечасто вырывается. А вдруг… А если бы он все-таки изменился, ты бы оставила ребенка?
— Да. Я сначала очень испугалась. А теперь я понимаю, что очень-очень хочу, чтобы у меня был ребенок… Сын или дочка, — Света улыбнулась.
Посмотрев на нее, Максим сейчас неосторожно вспомнил Кармелиту. И тут же появилась следующая мысль: какие бы хорошие могли у них получиться дети! Стало больно. И неловко перед Светой.
— Тебе кофе сварить? — засуетился Максим.
— Ага. Крепкий.
— Ну, даже не знаю, — наставительно сказал парень. — Можно ли тебе сейчас крепкий?
— А сахар? Сахар можно? — закапризничала Света.
— Это да. В общем, так: будешь пить кофе с сахаром и без кофе.
— М-м! — возмутилась она. — Перестань шутить.
— Молчу…
— Странно так получается. Живешь, живешь, а вдруг — бац! — поздравляют: вы скоро будете мамой! Или сочувствуют.
Пока Максим делал кофе, Света решилась сказать о том, что давило ее изнутри:
— Знаешь, Максик, мне сейчас трудно с тобой общаться. Получается, я такая несерьезная женщина. К тебе — и с чужим ребенком.
— Да брось ты, Света…
— Нет-нет, дай мне договорить. Мне сейчас нужно побыть одной. Как-то осмотреться. Правда, я в полнейшей растерянности. Я… ну не знаю.
— Так, спокойно, я понял все, что ты сказала. И особенно — то, что недосказала. Первое. Мне кажется, да нет — я уверен: ты будешь хорошей мамой. Второе. Если нужно, я немножко отойду от тебя. Но если тебе станет плохо, если я понадоблюсь — зови. И третье. Я просто обязан поговорить с Антоном.
И снова позвонил Рыч:
— День добрый, Баро.
Как же он достал! Сказать бы ему по-мужски!..
— Что молчишь? Не хочешь даже поздороваться? Неужели не соскучился?
— Чего ты хочешь… Рыч?! Хватит словоблудия. Просто скажи, чего ты хочешь?
— Я много чего хочу, Баро.
— А конкретнее?
— Я хочу, чтобы ты мучился, извивался, как уж на сковородке, зная, что священное золото у меня.
— Отлично. Ты достиг своего. Если нужно, я дам тебе денег. Сколько ты хочешь?
— Не все измеряется деньгами, Баро.
— Согласен. Хотя не тебе об этом говорить. Моралист хренов!
— Но-но, Баро, полегче. Золото уже на полпути к переплавке.
— Понял. Тогда скажи, какие у тебя единицы измерения?
— Ну, например, преданность, верность. Я был тебе верен, а ты меня предал, вышвырнул из дома, как собаку.
— Рыч! Ты мной недоволен? Тебе кажется, я поступил подло, как предатель… Так приди ко мне, приходи: поговорим как мужчины! Ты же был крепким мужиком, Рыч. Был. А теперь… Что ты все прячешься за золото? Давай встретимся и спокойно все обсудим. Или неспокойно!..
— Разберемся, Баро, не сомневайся. Разберемся… но не все сразу. Мы еще встретимся с тобой как цыгане, один на один. Твой нож против моего ножа.
— Когда и где?
— Торопишься… Придет время — узнаешь, а пока учись ждать. Хотя я знаю… что ты ждать не любишь…
— Ты можешь только языком молоть, ты трус!
— Нет, Баро. Я, как и ты, уважаю, хе-хе, цыганские традиции. Не могу же я пойти с ножом на вожака? Я просто хочу, чтобы история с золотом стала известна всем.
— Зачем тебе это?
— Что! Испугался? Голосок, слышу, задрожал… А затем это мне, что цыгане не захотят иметь такого вожака, который не уберег их святыню!
— Рыч! Повторяю: я выкуплю у тебя это золото! Сколько ты хочешь?
— Конечно, выкупишь! Куда ты денешься!
— Сколько? — Баро сорвался на крик.
— Столько. В цену вот что еще входит. Сначала ты перестанешь быть вожаком. Вот тогда мы и поговорим. На равных…
Рыч положил трубку.
Ушел Максим. Как она и просила. И вот сейчас, когда она осталась одна, стало страшно. Что же делать, как жить дальше? И снова, снова оставался только один друг — Кармелита. Света быстро набрала ее номер: