— Согласен ли ты быть мужем Кармелиты? Миро продолжал стоять молча. И толпа замолчала, уже предчувствуя недоброе.
Глаза Миро начали наливаться яростью.
— Миро, ты расслышал мой вопрос? — повторил Баро.
— Слышал, — хрипло сказал Миро.
— Ну, и что же ты скажешь, сынок? — голос Зарецкого прозвучал ободряюще.
Но Миро все молчал.
— Миро… Ты согласен, чтоб Кармелита была твоей женой?
— Нет… — сказал, как выплюнул.
— Нет? — в один голос переспросили Баро и Бей-бут.
— Нет!!! — еще громче, так, чтоб далеко услышали, ответил Миро.
Обыденность процедуры в загсе неприятно поразили Максима и Свету. Поэтому, чтоб поправить настроение, они пошли в ресторан. И стало как-то полегче, повеселей, хотя шампанское и было безалкогольным (с такой-то невестой другого нельзя).
А потом и вовсе развеселились. И решили, что праздник… как это сказать, ну, наверно, обручения… Так вот, его нужно продолжить. Но где?
В Светин дом идти опасно. Форс, как вернется, все настроение испортит. То есть поговорить с ним, конечно, нужно будет, но позже, в рабочем порядке…
А пока торжество переносится на территорию жениха — в гостиницу.
Света побежала домой одеться понарядней (благо живот пока позволяет).
А Максим пошел за обязательным джентльменским набором: торт, шампанское (опять же — детское) и кольцо, невесте — на верность.
Крик поднялся несусветный.
Баро и Бейбут, ничего не понимая, кричали на Миро. Тот с ледяным лицом просто ушел от них.
Кармелита в слезах убежала в свою спальню. Рубина смотрела ей вслед. И во взгляде ее не было обычной всепрощающей любви.
Люцита попробовала бежать за Миро, но он оттолкнул ее так, что она чуть не упала.
У всех на глазах рушился уютный благостный карточный домик, с таким трудом выстроенный Баро и Бейбутом…
Кармелита закрылась в своей спальне, чтоб не зашли никакие “подружки невесты”, и наплакалась вволю. А когда слезы кончились, подумала: что же ей делать дальше?
В прежние времена ее бы обрили и выгнали из табора. Иди и делай, что хочешь. Да и сейчас произошло почти то же самое. Своим отказом Миро опозорил ее при всех. Почему? Наверняка узнал, где она была в последнюю перед свадьбой ночь. От кого? Наверно, Люцита, кто же еще мог сказать?
Но Кармелита заслужила этот позор. Она его достойна. А если ее выгоняют из табора, значит, она больше не цыганка, и может делать, что хочет, не оглядываясь на древние традиции. Значит, она может навсегда остаться со своим любимым!
И снова, как вчера вечером, дверь растворилась без стука. На пороге стояла Кармелита.
И вновь он не поверил своим глазам: две Кармелиты за одни сутки — это невероятно.
— Ты что, не рад меня видеть? — спросила она. Максим смутился:
— Я думал, ты на собственной свадьбе… или уехала уже… с мужем из города.
Кармелита поморщилась:
— Свадьбы не было. И не будет! Максим совершенно растерялся.
— А почему ты так скривился? Для тебя это хорошая новость или плохая?
— Даже не знаю, что сказать… И лишь тогда Кармелита осмотрела комнату. Цветы, шампанское…
— Ты кого-то ждешь? — только сейчас она увидела открытую коробочку с кольцом. — Что это такое? Для кого?
— Для Светы… — выдавил из себя Максим. — Мы сегодня… подали заявление… в загс…
Кармелита вылетела из комнаты, чуть не сбив по дороге Светку.
Эпилог
После того как свадебная церемония позорно завершилась, едва успев начаться, Рубина поспешила выбраться из бестолково галдящей толпы. И на ватных, негнущихся ногах поплелась в табор.
Шла медленно. По дороге разговаривала с собой:
— Ну что, Рубина? Получила то, что заслуживала! Получила. Такой позор — помереть только… Да не берет Господь к себе, брезгует, наверно, говорит: “Пусть Рубина еще на земле помучается, пока грех свой не искупит!”
Потом вспомнилось все, что было, когда Рамир пришел к ней в салон, сказал, что Раду видел, и Рубина сознание потеряла.
Нет, неправильно так говорить. Сознание она не теряла. Просто оно переместилось в другой мир. Тот, в котором Рада умирала на операционном столе, а потом, мертвая, спрашивала ее:
— Мама, а почему я здесь?
— Доченька, — отвечала Рубина. — У тебя очень тяжелый случай оказался. Ни я, ни врачи спасти не смогли.
— Да, обидно получилось. Жаль, пожить с Рамиром не успела. Очень я его люблю.
— И он тебя любит, Радочка.
— Я знаю. Но всего, больней, мама, оттого что доченьку нашу тоже не откачали.
— Да.
— Только я вот чего не понимаю… О какой дочери говорил Рамир, когда он с моим портретом разговаривал? И когда я к нему живому явилась?
— Ой, Рада, это мой грех. Мой.
— Какой грех? Мама, что ты натворила?
— Я тебе тогда перед смертью обещала, что все сделаю, чтобы у Рамира ребенок остался…
— И что?
— Когда девочка наша умерла, я одну акушерку подговорила подменить ребенка. Чужой ребеночек и стал дочкой Рамиру. Мы ее Кармелитой назвали.
— Да как же ты могла, мама?
— Не знаю… Хотела последнее обещание, данное тебе, выполнить. Чтоб у Рамира хоть какая-то радость в жизни осталась!
— Нет, мамочка, своя радость на чужом горе не вырастает. От этого пути к счастью только запутываются. И после сделанного тобой у вас там долго еще не будет ни покоя, ни порядка… Ни радости.