Он всегда знал, что другой, но во время первого года в Оксфорде это подтвердилось: он любил мужчин, а не женщин. Сначала он пытался отрицать это, ни никакая ложь себе не возымела эффекта. Он был тем, кем был: гомосексуалистом. Гомиком, педерастом, феечкой. Не настоящим мужчиной, а тем, кто унижал себе и других мужчин, совершая однополые акты.
И все же Томас не мог отключить это по своему желанию. Его опыт общения с молодым человеком в Оксфорде открыл ему глаза на радости физической любви и показал наслаждение плоти. И, как только он вкусил этот запретный плод, пути назад не было, и не было возможности отрицать желаемое: любовь мужчины, какой бы запретной она ни была.
Он скрывал этот как мог, никогда не одевался броско, как это делали другие геи, всегда участвовал в самых мужских видах спорта и развлечениях, чтобы компенсировать свой недуг.
Даже ухаживал за женщинами из аристократических кругов Англии и превратился в одного из самых завидных холостяков не только благодаря своему воспитанию и положению в обществе, но и благодаря своему обаянию и остроумию, которые он без зазрения совести обрушивал на невинную дебютантку. Они были без ума от него. Если бы только они знали, что от их кокетливых улыбок, румянца на щеках и быстро обмахивающихся вееров ему было также холодно, как от утреннего купания в ледяном ручье зимой.
Несмотря на весь этот обман, Томас находил время встречаться с мужчинами своего круга и давать волю плотским желаниям. Именно в эти часы он чувствовал себя наиболее умиротворенным с самим собой. И в то же время самым противоречивым. Чувства вины и стыда никогда его не покидали. И все же всякий раз, когда он занимался любовью с мужчиной, он знал, что не может отрицать того, кто он есть. Ему оставалось только продолжать.
— Пусть обвиняемый встанет, — раздался голос из зала суда снизу.
Томас наклонился вперед, желая услышать приговор. Подобно ему, другие сделали то же самое, с затаенным дыханием ожидая решения судьи. Он обрушился как удар молота, такой же громкий и сокрушительный. Уайльд не привлекли к ответственности за содомию, но с таким же успехом это могло произойти.
— Оскар Уайльд, вы признаны виновным по двадцати пяти пунктам обвинения в грубых непристойностях и заговоре с целью совершения грубых непристойностей.
По толпе пробежал гул. Голоса снизу и с балкона эхом отражались от стен зала суда, усиливая звуки. Несмотря на требования судьи навести порядок в зале, болтовня не утихала.
— Позор! — выкрикнул молодой человек рядом с Томасом, но за его спиной другие выразили одобрение вердикту.
— Так ему и надо! — заявил какой-то мужчина и оттолкнул юношу в сторону. — Ты один из них, да?
Томас попытался подняться и почувствовал, как молодой человек налетел на него. Когда он схватился за плечо мужчины, чтобы не упасть, на него посмотрели испуганные глаза. Мгновение Томас не двигался. Это может случится со всеми ними: люди начнут обвинять их в гомосексуализме. И он, и молодой человек, смотревший на него, знали это.
— Да, вы оба! — продолжил свою тираду мужчина позади.
К удивлению Томаса другие присоединились к обвинителю, указывая пальцем на него и на молодого мужчину, чье плечо он все еще сжимал. Их глаза были полны отвращения, рты скривились в усмешке.
Томас отпустил другого мужчину и оттолкнул его назад. Но было слишком поздно. Они все видели вспышку сострадания, которую он испытал к молодому педику, высказавшему свое мнение о вердикте.
Они все видели, что Томас чувствовал то же самое. Потому что он был таким же. Он был ничем не лучше Оскара Уайльда или бесчисленного количества других, которые где-то занимались содомией каждую ночь. Единственная разница заключалась в том, что он был более осторожен в своих тайных встречах и скрывал истинную натуру от общества лучше других.
Томас побежал к выходу, отчаянно пытаясь скрыться от пристального внимания толпы. Узнал ли его кто-нибудь? Он осмотрелся, вглядываясь в незнакомые лица, мимо которых пробегал. Нет, никого из аристократии не было видно в зале суда. Они находили подобные мероприятия неприятными. Это только и утешало.
Когда он выбежал на улицу, крики преследовали его по пятам. Он не мог от них отгородиться.
— Педик!
— Гомик!
Его легкие горели от напряжения, когда он быстро спускался по лестнице и пересекал фойе здания суда. Томас пробежал мимо мраморных колонн, обрамлявших вход, и вышел.
Уже стемнело, и он был благодарен за это. Можно раствориться в толпе, которая крутилась перед зданием, ожидая новостей о решении суда.
Томас опустил голову, не желая привлекать к себе еще больше внимания. Незнакомые лица мимо мелькали, и раздавались незнакомые голоса. Но он продолжал идти, не вступая ни в один разговор, не сбавляя шага. делал вид, что его не волнует происходящее вокруг. Даже если это было не так.
Вердикт изменил все. Отныне к таким гомосексуалистам, как он, будут относиться с меньшей терпимостью, чем раньше. Люди больше не станут отводить глаза, если появятся подозрения об интимных отношениях одного мужчины с другим.
Отныне ему нужно быть более осторожным, иначе закончит, как Уайльд — в тюрьме.
— Подождите! — крикнул кто-то за спиной, но Томас продолжил идти, не оборачиваясь.
Через несколько шагов он сможет пересечь Флит-стрит и скрыться в одном из многочисленных темных переулков Лондона.
Тогда он смог бы нанять неприметный экипаж и вернуться в свои апартаменты у парка Сент-Джеймс. И никто не узнает, что сегодня произошло.
— Молодой человек! — раздался позади странно настойчивый голос.
Он почувствовал необходимость повернуть голову, но не мог различить, кто говорил. Никто не смотрел прямо на него. Растерянно покачав головой, он повернулся и на кого-то наткнулся.
Сильные руки схватили его за плечи. Пристальный взгляд Томаса метнулся к мужчине, который его остановил. паника захлестнула его и заставила сделать судорожный вдох. Проницательные карие глаза впились в него. Чисто выбритое лицо мужчины приобрело более четкие очертания, когда Томас чуть откинул голову назад.
— Ну-ну, — сказал хорошо одетый незнакомец успокаивающим голосом, голосом, который проникал в тело Томаса подобно крепкому вину и успокаивающему запаху трубки.
Напряжение в его теле ослабло, когда руки незнакомца легли на плечи Томаса, почти поглаживая, словно он пытался массажем изгнать тревогу из своего тела. Приятное покалывание пробежало по рукам, распространяясь по телу, несмотря на прохладный весенний вечер.
— Не нужно бояться толпы сзади, — продолжил мужчина, бросив взгляд через плечо Томаса.
Все это время его руки ласкали его, и Томас позволял это, хотя ему следовало его оттолкнуть. Они были на людях, хотя теперь незнакомец увлек его ко входу в давно закрытый магазин. Они стояли в тени, и все еже любой прохожий смог бы их увидеть, если пригляделся бы. И все же у Томаса не было сил сопротивляться ни прикосновениям этого мужчины, ни давлению бедер, когда он придвинулся ближе.
— Такой хорошенький, — проворковал он, изучая глазами лицо и тело Томаса. — Было бы обидно, если бы они заперли тебя за то, кто ты есть.
У Томаса перехватило дыхание. Этот мужчина насмехался над ним? Он гомосексуалист? Полицейский, переодетый джентльменом, чтобы выслеживать педиков в обществе? Неужели охота на ведьм уже началась?
Томас выпрямился, предпринимая попытку оттолкнуть руки мужчины.
— Сэр, я должен попросить вас отпустить меня. Вы, должно быть, ошиблись.
Лицо мужчины приблизилось, его глаза притягивали к себе.
— Никакой ошибки. — Его губы приоткрылись, и в лицо Томасу ударил мужественный запах, от которого у него подкосились ноги.
Его внутренности сжались, а ниже член дернулся в предвкушении. Незнакомец с понимающей улыбкой подтвердил, что полностью осознает растущее возбуждение Томаса.
— Да, никакой ошибки. — Одна рука медленно скользнула вниз по торсу Томаса.
Он слишком хорошо знал, куда направляется рука незнакомца, но не смог его остановить. Точнее, не хотел. По какой-то извращенной причине Томас ждал его прикосновений. Ему нужно подтвердить, кем он является — любителем мужчин, и что это приятно, независимо от того, что думала толпа перед зданием суда.
Когда горячая ладонь накрыла его уже полностью возбужденный член, Томас застонал и прижался к нему.
— Господи!
Мужчина мягко рассмеялся.
— Это не мое имя, но готов слышать его постоянно. — Затем он сжал сильнее.
Сердце Томаса бешено колотилось, его грудь напряглась, чтобы вдохнуть так необходимые воздух, а руки вцепились в лацканы пальто незнакомца, притягивая его ближе. С каждым ударом его дыхание становились все более прерывистым. И с каждой секундой самоконтроль ослабевал.
— Но я еще даже не начал.
В доказательство своих слов, незнакомец расстегнул брюки Томаса, отодвинул в сторону нижнее белье и взял в руку его член. Крепкая хватка на его плоти едва не сломила его. Голова Томаса ударилась о стену позади. Он закрыл глаза и отдался соблазнительному прикосновению, понимая, что не сможет сейчас бороться с собственным желанием.
Нежные слова долетали до его ушей, создавая иллюзию парения. Он никогда не чувствовал ничего подобного, даже во время самых сильных оргазмов. Но то, как незнакомец поглаживал его член и шептал сладкие слова на ухо, целуя Томаса в шею, заставило его отбросить осторожность.
Забыт был тот факт, что любой прохожий мог увидеть, как они совершают непристойный поступок, за которых обоих могли посадить в тюрьму. Забыл был факт, что он даже не знал имени мужчины. Ничего не имело значения. Ничего, кроме сиюминутного удовольствия, которое обещал этот мужчина, не прося ничего взамен.
— Больше, — взмолился Томас. — Жестче!
Его спутник подчинился без возражений, поглаживая его быстрее, сжимая все крепче, приближая его к завершению.
— Да, да, именно так.
Губы приблизились к изгибу его шеи, зубы нежно царапнули разгоряченную кожу Томаса. Откуда-то донесся голос.