Под Бэйдахуаном в Китае понимали заболоченное междуречье рек Сунгари и Уссури. Вот только насколько эта область простирается еще и на юг по мнению русских, теперь следовало спрашивать именно русские власти, а не китайцев. Само междуречье хороших земель имело мало, часто при наводнениях подтоплялось и потому было слабо заселено. Причем «слабо» не только по китайским меркам, но и отчасти по русским.
В европейских столицах сразу попытались расшифровывать то, что имели ввиду русские в Петербурге. наверняка это была цена, которую хотят получить русские за урегулирование нового марокканского кризиса. Более того, своим ходом русские явно показывали, что могут в случае чего отвлечься от европейских дел на дела дальневосточные. А это выходило для стран «Сердечного согласия» совсем грустно, поскольку самостоятельно заниматься Дальним Востоком русским придется очень долго. А в Европе в это время Англии и Франции будет противостоять Германия с Австро-Венгрией. Расклад получался так себе. Более того, если не отдать по-хорошему русским новую игрушку, которой они заинтересовались, то потом ее все равно придется отдавать по-плохому, если в Европе запахнет порохом. А впридачу к ней что-то еще. Поэтому затребованное лучше отдать сразу. Ну, может поторговаться немного и недолго. Именно недолго, пока русские не сцепились с китайцами. В конце концов для европейцев это не свое, поэтому не столь жалко, и это не так уж и много за Марокко. И, наконец, это все скорее всего означает, что русские не намерены прибирать к рукам всю Маньчжурию, если, конечно, тем самым русские не провоцируют конфликт, чтобы отхватить что-то большее. Но для того, чтоб замахнуться на большее нужны войска, а Россия их на Дальнем Востоке не концентрировала.
Первым на дальневосточную интригу отреагировал германский Кайзер. Вильгельм II в присущей ему манере заявил, что человеческого отношения узкоглазые к себе не понимают и вечно стараются обмануть европейцев, несущих Китаю плоды цивилизации и просвещения. Поэтому он всячески поддерживает своего русского брата-императора в стремлении обезопасить свои границы. А русскому царю нужно обязательно твердо отстаивать в Китае свои интересы. Но в том же духе он говорил про японцев в 1904 году, и после этого преспокойно торговал с ними всю войну. Так что на Вилли обращать внимание не стоило. Ему явно хочется, чтобы русские в марокканских разборках не участвовали.
Первым, кто докопался до того, что в Петербурге понимают под Бэйдахуаном, был английский посол в России Джордж Бьюкенен. Размеры русской претензии на Дальнем Востоке ни ему, ни Форейн Оффис не понравились. Русские нацелились на очень большой кусок, хотя и для всех прочих почти бесполезный. От самой северной точки корейско-китайской границы граница желаемого русскими шла почти на север по необжитой гористой местности до станции КВЖД Муданьцзян, потом по реке Муданьцзян до её впадения в Сунгари, а потом по Сунгари до впадения в Амур. А вот все, что восточнее этой линии русские хотели заполучить себе. Британцы сразу же запустили свою обычную пластинку об ответственности их нации перед всем остальным миром, о том, что английский парламент не потерпит столь вопиющего нарушения международного права и так далее. Все это, дабы не отдавать русским даже то, что англичанам вовсе не принадлежит и никогда не понадобится. А немцы, увидев, что британцы теперь решили выступить еще одновременно против русских, сразу взбодрились и вновь приподняли свои претензии к Парижу. Потом в прессу попали слова Великого Князя Николая Николаевича, заявившего, что если коалиция Британии и Франции вдруг решила, что именно она будет в мире решать что и кому достанется, то очень быстро дождется противостоящего ей союза. И тогда делиться придется не только и не столько Франции. Предупреждение сердечносогласникам было явно суровое. Потом на эти слова откликнулся Вильгельм II, поведавший миру, что он давно ратует за справедливое распределение ресурсов и всегда готов… Ну и так далее…
Вообще претензию Китаю в Петербурге копили давно. Еще с 1902 года. А кусок китайской территории был давно присмотрен, обоснован и «обнюхан» со всех сторон. Потом только его границы несколько менялись. Немалую роль в окончательном варианте сыграли Русская Дальневосточная компания, ее глава Игорь Дымков и лично князь Агренев. Состояла желаемая территория из трех кусков: северного, южного и то, что попало между ними просто для их связи.
На 1911 год граница между Китаем и Россией в Приморье проходила по реке Уссури. К реке жались железная дорога, имеющая стратегическое значение, Хабаровск, казачьи станицы и поселки на русской территории, а также проезжие дороги между ними. Фактически железная дорога на протяжении от озера Ханка до Хабаровска находилась в зоне обстрела дальнобойной артиллерией с китайского берега. Ну, или в пределах однодневного перехода вражеских войск от границы. То есть перерезать чугунку и все сообщение с Приморьем можно было за один день. Тут никакие войска среагировать не успеют. Поэтому крайне желательно было границу отодвинуть от Уссури и от железной дороги, но при этом также было желательно, чтобы граница опять проходила не по суше, а по реке. Так что выбор рек Сунгари и Муданьцзян для этой роли сразу становится понятен. Какую-то часть междуречья этих рек потом можно будет использовать для пашни. Остальной территорией тоже найдется применение.
Южный часть сформирована из того принципа, что граница также как и до этого будет проходить по мало доступной и почти не заселенной гористой местности, но «несколько» западнее. Все-таки тут границу было желательно отодвинуть от хоть немного обжитого побережья. Обжитого русскими и русскими корейцами. Кроме того добавляемая на южном участке территория — горная. А, значит, наверняка таит в своих недрах полезные ископаемые. Какие? Да какая разница? Потом разберёмся. Но одно месторождение угля и графита в тех места уже обнаружено. Ну, и наконец при данной конфигурации границы чисто сухопутная ее часть, проходящая не земле, а ее по рекам даже немного сократится.
Исходя из соотношения сил в Европе быстро стало понятно, что англичанам на испуг пару Германия плюс Россия не взять, и делиться придется несмотря на громкие заявления. Но градус публичных высказываний постепенно стал снижаться. Явно пошел обычный заочный торг, в котором пушки скорее всего ни разу не выстрелят. А потом стороны принялись за торг непосредственный. Немцы, не торопясь, торговались с французами, а русские предъявляли претензии Пекину. Причем Россия начала таки подвозить на Дальний Восток войска, но как-то демонстративно и в небольших количествах. Зато русские корабли у китайских берегов стали появляться намного чаще.
А потом в сентябре случился итальянский ультиматум Порте. Рим вдруг обнаружил, что в мире всем сейчас не до Италии, и справедливо решил именно сейчас лучше всего предъявить свои претензии к Оттоманской Империи. Итальянцы и предъявили. Претензия, правда, вышла у Рима довольно смешной. Сначала в ней говорилось, что итальянцев и итальянские компании в Триполитании и Киренаике вовсю обижают османские власти. А потом в том же ультиматуме османам предлагалось самим способствовать итальянской оккупации ливийских земель. Это было как раз то, чего ждали в Санкт-Петербурге.
Кроме прочих причин поторопиться с решением ливийской проблемы у Рима появилась и новая. В Триполи началась серьезная активизация германских торговых агентов. Дать этим агентам осесть и развить свою деятельность значило вызвать над Триполи призрак «германских торговых интересов». А это грозило Италии, если не потерять Триполи, то значительно повысить расходы по его приобретению. «Торговые интересы», как известно, в таких случаях требуют компенсаций.
Глава 11
Итало-турецкая война началась как ей и положено с утопления итальянцами нескольких мелких военных османских посудин в Адриатическом и Средиземном морях и обстрела ливийских портов итальянским флотом с высадкой десанта в Триполи. Но даже первые очевидные действия у итальянцев выходили какими-то чересчур медленными. Поначалу для вторжения итальянцы задействовали экспедиционный корпус в 35 тыс. человек при 72 орудиях и флот. У осман в Триполитании была Триполи-Африканская дивизия сокращённого штата численностью в 6,5 тысяч штыков, и перебросить еще войска на ТВД Стамбул не мог, потому как османский флот с итальянским тягаться в море был не в состоянии. Слишком велико было преимущество Regia Marina даже несмотря на то, что меньше года назад Стамбул прикупил из германского резерва два старых броненосца типа «Бранденбург». Пару недель война шла в одни ворота, а потом у римлян начались проблемы в Африке и дома.
Одной ветренной ночью на главной базе Королевских военно-морских сил Италии на одном из складов боеприпасов начался пожар. Да так начался, что ничем кроме умышленного поджога это быть не могло. Самые патриотичные жители базы попытались было пожар потушить, а самые дальновидные убегали и уезжали куда подальше. И в целом, как оказалось, были правы последние. Стоило взорваться одному снаряду и всему персоналу базы оставалось только спасаться по способности. Ну, кто успеет. Склады горели и взрывались 9 дней. Все, что возможно, к этому времени уже взорвалось и засеяло неразорвавшимися снарядами окрестности. А у осман появилась надежда на то, что в одну калитку их не вынесут. Да, у итальянцев остались заводы по производству боеприпасов. Снаряды даже можно купить у британцев, но итальянский флот временно остался без главной базы.
Итальянцы естественно обвинили злобных аскеров в подлой диверсии и в бесчестном способе ведения войны. Османское правительство этот выпад решительно отвергло, но потом публично пообещало миллион медждисов (1 медждис = 85 коп.) бесстрашному турецкому патриоту, совершившему данный подвиг. Оно и понятно. Если война идет для страны неудачно, то нужны мужественные герои, чтобы воспеть их подвиги. А если героев нет, то их стоит создать. Как потом выяснилось, несколько десятков человек действительно обращались за вознаграждением, но никто не смог доказать свое участие. Ну еще бы. Их ведь там не было, а дело сделали совсем другие люди.