– Я отдам тебе оллиниум только, если буду знать, что ты не причинишь зла Арнорду.
– А тебя не смущает, что он наш главный враг?
Алиэль скрестил руки на груди, ожидая ее ответа.
– Его можно просто обезвредить, закрыть где-нибудь, – дрожащим голосом сказала Гелаэлла. – Чтобы он стал неопасен. Пожалуйста, Алиэль! Я не переживу, если с ним что-нибудь случится.
Алиэль с любопытством глянул на реакцию Крилона – аура того полыхала лиловым. А он ведь предупреждал, что вардоку не стоит слышать их разговора. Пусть теперь пожинает плоды собственного упрямства. Но сейчас Алиэля больше заботило, как подавить сопротивление матери.
– Что ж, я готов тебе пообещать это, – театрально вздохнул он. – Теперь ты отдашь мне оллиниум?
– Я не верю тебе, – она покачала головой. – Не считай меня идиоткой.
– Я никогда тебя и не считал таковой. Но на этот раз ты отдашь мне оружие оллинов, даже если мне придется вырвать его у тебя силой, – холодно сказал он.
– Ты причинишь вред собственной матери? – поразилась Гелаэлла.
– Матери, которая предала меня, оставила на верную смерть, отобрав единственное, что могло спасти. Да, причиню, – размеренно бросал слова Алиэль.
Видно было, какую боль причиняли эти слова Гелаэлле, она съежилась под его взглядом.
– Поверь, мне тяжело далось это решение, – попыталась вардонка оправдаться.
– Как и мне далось мое, – издевательски парировал Алиэль. – Но не сомневайся, на этот раз я пойду до конца.
– Тогда я умру, – Гелаэлла расправила плечи и с вызовом уставилась на него. – Я готова. Можешь убить меня.
Крилон глухо вскрикнул, начал что-то говорить неразборчиво и сбивчиво, но Алиэль остановил его взмахом руки.
– Ты готова умереть ради него?
– Без него я не смогу жить.
По обреченности в ее взгляде Алиэль с удивлением понял, что она и правда так считает. Ярость и протест колыхались в нем, желая выплеснуться наружу. Хотелось испепелить ее на месте, наказать, но более глубокое, бессознательное чувство не давало этого сделать. И самое ужасное, что Алиэль понимал ее. Он и сам любил так же сильно, что если бы пришлось выбирать, вряд ли сделал бы иной выбор. Власть над миром или Лиза? Зачем ему власть над миром без нее? Наверное, даже любовь к матери оказалась бы менее сильной, чем чувство к ней. Но сейчас от оллиниума зависело слишком многое. Алиэль колебался, не зная, как поступить. На этот раз слова Крилона заставили его прислушаться.
– Господин, вам необязательно владеть оллиниумом, чтобы вернуть власть над планетой.
– Поясни! – он поднял на ученого напряженный взгляд.
– Я сумел обезвредить вирус «неотмеченных», создал вакцину. Теперь у них нет преимущества перед нами. По всему миру у нас много сторонников, которые только и ждут команды. В тайных арсеналах хранится мощнейшее оружие: биологическое, ядерное, химическое, уже не говоря об обычном. Мы сумеем победить и так.
– Крилон, – у Алиэля перехватило дыхание. – Я правильно тебя понял? У тебя есть вакцина? Это же все меняет!
Он возбужденно схватил ученого за плечи и затряс.
– Ты молодец!
Отпустив Крилона, Алиэль презрительно бросил матери:
– Ты можешь идти. Но отныне за каждым твоим шагом будет вестись наблюдение, чтобы ты не вздумала передать оллиниум Золотому Богу. Подозреваю, что такая мыслишка промелькнула в твоей голове.
По тревоге в глазах матери Алиэль понял, что оказался прав. Он повернулся к Крилону:
– Проводи Гелаэллу в ее покои и вели поставить там пост охраны. Затем позови Эллингсена, Баренцева и возвращайся сюда. Нам нужно многое обсудить.
– Слушаюсь, мой господин.
Крилон виновато глянул на Гелаэллу, та поджала губы и двинулась к двери. Ученый последовал за ней. Оставшись один, Алиэль с ликованием потер ладони. Теперь только вопрос времени, когда он вернет власть над планетой, когда он вернет Лизу…
Глава 8
Арнорд старался двигаться как можно быстрее, ему хотелось поскорее оказаться подальше от всеобщего внимания. С тех пор, как его изображение заполонило собой страницы газет и журналов, новости, транслирующиеся по телевизору, – наверное, не осталось в мире человека, не знающего, кто он. Стоило выйти на улицу, отовсюду слышались взволнованные возгласы, на Арнорда устремлялось множество взглядов. В одних читалось обожание или симпатия, в других – настороженность или страх. Все, чего он хотел, – стать одним из них, жить обычной жизнью рядом с любимой женщиной. Но как бы Арнорд не старался, он – иной, не такой, как другие. С этим нужно смириться. Хорошо уже то, что больше не нужно прятаться, как отверженный изгнанник.
Люди приняли его присутствие, как само собой разумеещееся, они считали его символом свободы. Приходилось вести себя соответственно, хотя это коробило Арнорда. Он не любил публичности, и сознавал, что его вклад в общее дело не так уж велик, как все полагают. Не он, а «неотмеченные» взлелеяли это восстание, готовясь к нему долгие годы. И вирус, свергнувший бывших властелинов планеты, придумал не Арнорд, а Леонид Неверов, ранее скромный ученый, а теперь мировая знаменитость. Да, человечество признавало и заслуги Неверова, и предводителя «неотмеченных» – Михаила Верховского, и многих других, но почему-то выше всех ставило Арнорда. Наверное, те, кого он уже смело мог называть друзьями, слишком преувеличили его значение, давая интервью для газет и журналов. Неверов рассказал, что если бы не вмешательство Золотого Бога, он так бы и погиб в казематах Особого департамента. В подробностях расписал, как Арнорд исцелил его раны. А Пашка Верховский живописно обрисовал сцену на поле, когда Арнорду пришлось воспользоваться властью над огнем, чтобы позволить друзьям сбежать.
Все эти истории мало-помалу обрастали новыми подробностями. Люди во все времена были падки на чудеса, наверное, этим и объясняется то, как они теперь относились к Арнорду. Он пытался убедить их, что не достоин такого поклонения, но напрасно. Даже Михаил Верховский относился к нему не так, как к остальным соратникам. Несмотря на то, что именно он возглавлял теперь Совет планеты, но к мнению Арнорда всегда прислушивался и, если оно противоречило его собственному, охотно уступал.
Да, Арнорда любили и уважали, он, наконец-то, стал частью этого мира, но еще сильнее почувствовал одиночество. Наверное, одиночество в толпе ощущается еще больнее. В отношение к нему людей всегда примешивалось непонимание. Даже Лиза, девушка, которую он искренне любил, не могла его понять. Может, он и сам виноват в этом, старался держать чувства при себе, хотя видел, как это ее обижает. А ведь Арнорд всего лишь хотел уберечь ее. Зачем Лизе знать о его сомнениях, внутренней борьбе, том хаосе, который царит внутри?
Его сердце разрывалось между чувством вины перед сыном, которому он причинил столько страданий и боли, и любимой девушкой. Если бы Арнорд заметил в ней хотя бы искру глубокого чувства к Алиэлю, то, не задумываясь, пожертвовал бы собственным счастьем. Но Лиза любила его, она болезненно переживала невольное предательство. Если бы он тогда отвернулся от нее, девушка могла бы покончить с собой. Арнорд видел это по ее ауре, читал малейшие порывы ее души. Но также видел, как больно Алиэлю. Тот, кого привыкли считать отлитым из стали, существом без чувств и жалости, впервые любил кого-то так сильно, что это чувство заполоняло собой все.
Прикоснувшись тогда к Алиэлю на поле, он смог прочесть историю его жизни, одинокой, пустой и холодной. Арнорд ведь на собственной шкуре испытал, что значит быть не таким, как все. Но ему повезло больше, жрецы стали для него спасением. Да и погружаясь в глубокий сон из века в век, можно было забыться и не думать ни о чем. Алиэль же все это время продирался по жизни, с каждым днем черствея и смиряясь с собственным одиночеством. Сын осознавал свою непохожесть на других, считал, что больше таких, как он, не существует. Чужой среди вардоков и людей, в глубине души осознающий, что стал бы таким же чужим и среди оллинов. Когда же появилась Лиза, в его сердце что-то пробудилось. Все тепло и свет, что прятались в укромных тайниках души, прорвались наружу. Он потянулся к девушке, считая, что только она сможет понять и принять его. Ведь она такая же, как он, наполовину оллин. Но слишком глубокими оказались различия в их вторых половинах. Лиза не смогла бы полюбить вардока ни за что на свете. Одно из существ, благодаря которому ее народ превратился в бесправных рабов, кто ассоциировался у нее лишь с кровью и смертью. Если бы Лиза только понимала, какой переворот произвела в душе Алиэля, возможно, посмотрела бы на него по-другому. Но она боялась, изо всех сил отталкивала его.
Арнорд желал счастья им обоим. Для него сейчас Алиэль и Лиза стали самыми близкими на свете. Несмотря на то, что сын считал его злейшим врагом, Арнорд относился к нему с нежностью и пониманием. После последней встречи в подземном дворце он тревожился об Алиэле, не оставлял попыток найти его. Все напрасно, сын, как сквозь землю провалился. Сердце обливалось кровью, стоило представить, что он подхватил вирус, лежит сейчас где-нибудь одинокий и страдающий. Или еще хуже, Алиэля уже нет в живых.
Арнорд не мог поделиться этим с Лизой, она еще начнет считать себя виноватой в его страданиях. Ей и так нелегко. Как она может считать, что он ее не любит, когда даже его энергия говорит об обратном? В отличие от слов, энергия врать не может. Он попытался ей объяснить, что не винит ни в чем, даже приоткрыл завесу над тем, что хотел бы забыть навсегда. Но и тогда Лиза продолжала страдать, вбила себе в голову, что он все еще любит Гелаэллу. Арнорд горько усмехнулся – от того чувства в душе остался лишь черный пепел, иногда искрящийся болью и сожалением. Лиза помогла перебороть глухую тоску, одним своим присутствием даря покой и исцеление. Жаль, что она не может, коснувшись его, проникнуть в душу, как делает это он. Тогда бы поняла, как беспочвенны ее опасения.
Погруженный в свои мысли, Арнорд не сразу заметил, что достиг места назначения. Немного поморщился, как всегда, когда входил в это здание. Величественное, старинное, еще хранящее ауру страданий и крови – резиденция Особого департамента. По иронии судьбы, Михаил Верховский решил сделать его зданием Совета планеты. По крайней мере, временно. Сам занял кабинет бывшего начальника департамента – Дмитрия Баренцева. Каждый раз, входя туда, Арнорд мысленно возвращался в прошлое, кажущееся теперь далеким и нереальным. Он радовался, что ему самому достался другой кабинет, с которым не связано воспоминаний. Да и присутствие рядом напарника – искреннего и живого Пашки действовало благотворно. Они с ним очень сдружились, несмотря на разницу в возрасте и во многом другом.