«Кому храм, а кому ветхое строение», — подумал Виктор, но вслух сказал только:
— То, что здесь намечено сделать, — не против вас и не против вашего храма. Никто не собирается лишать вас законного права собираться на молитву… Но почему именно здесь? Поймите, городу необходима вся эта территория. Здесь будет скоростная магистраль, парк и спорткомплекс для детей.
— Вы же не посягнете на здоровье детей? — вставил Лаптев.
— Я так думаю, что детям нужен не только спорткомплекс, — сказал парень, — а и о душе заботиться…
— А это уже демагогия, — подался к нему Лаптев, — и здесь, пожалуйста, не надо…
— Не будем, в самом деле, вдаваться в теории, — Виктору было жаль этих людей, искренне переживающих и наверняка беспомощных, — поймите: речь идет всего-навсего о замене одного здания другим. И кстати, с архитектурной точки зрения этот маленький крестово-купольный храм никакой ценности не представляет. Постройка поздняя, вторичная, фресок и мозаик здесь нет, а иконы вы можете забрать…
Верующие зашумели, наперебой пытаясь втолковать, что святые иконы это совсем не мебель и не картины, а храм Божий — совсем не маленькое здание без архитектурных достоинств, что действительная ценность — в человеческих душах…
— Богу так угодно! — выкрикивали одни.
— Здесь наши отцы и деды молились! — не унимался старик со шрамом…
«Деды? — подумал Кочергин. — Да, наверное. Кто это говорил, что религиозность в основном опирается на семью? Фейербах, кажется, доказывал, что святое семейство — производная от земной семьи… Все помнится кое-как… А эти — вот переживают… Почище, чем те старики, что не дают сносить свои старые хибары. Даже обидно: дело-то пустяковое…»
— Подождите! — лоднял он руку. — Сейчас не время об этом говорить. И почему, собственно, вы занимаетесь этим делом? Какому ведомству… — начал он, но сообразил, что это по меньшей мере неправильный вопрос, перефразировал: — Кто руководит этой церковью?
— Епархия, — подсказал Валентин Семенович.
— Ну и что? — хмуро отозвался парень в куртке.
— Вопрос о переносе уже с ними решен, не так ли?
По глазам Лаптева Виктор вдруг понял, что нет, не решен, не согласован еще вопрос, во всяком случае, что-то важное в этом деле еще не сделано. Однако Виктору не хотелось ни отступать, ни показывать посторонним разобщенность позиций.
Щелкнув с досадой пальцами, он продолжал:
— Если вы с чем-то не согласны, обращайтесь в епархию. Полагаю, там лучше смогут объяснить, в чем правы мы, а в чем — вы.
Это прозвучало на удивление веско, и на несколько мгновений воцарилось молчание. Стало слышно, как перекликаются кладбищенские воробьи, как гудят дальние машины на объездной дороге; можно было расслышать и невнятную перебранку сварщиков у дощатого барака.
— Вы не люди, — вдруг произнес старик с перекошенным ртом, — у вас только слова и облик человеческий, а сами вы…
— Послушайте, гражданин, — резко перебил его Лаптев и даже шагнул к старику, — давайте не будем устраивать трагедию. Если мы не правы и какие-то неучтенные, какие-то неизвестные ранее причины препятствуют реконструкции этой территории, изложите все это в установленном порядке. А то мы до новгородского вече докатимся!
— Конечно, пока все это «в установленном порядке» толочь, уже не о сносе, не о строительстве, а о ремонте бывшего нового «комплекса» говорить будем…
Виктор вскинул голову, но так и не понял, кто это сказал.
«Впрочем, неважно, — решил он. — Лаптев блефует, но эта церквушка и впрямь не стоит страстей. Ни снаружи, ни внутри ничего особенного. Та церковь на Мамаевке, которую им дают, архитектурно куда выразительней. Отремонтировать ее — игрушка будет. Епархия наверняка согласится…»
И вдруг спросил:
— Как мне встретиться с вашим священником?
Лаптев удивленно поднял брови, но только и сказал:
— А в шестнадцать исполком — вы в курсе?
Виктор кивнул и, ожидая ответа, посмотрел на парня в джинсовой куртке.
— Мы должны спросить у батюшки, захочет ли он с вами говорить… Как ему сказать, кто вы?
— Кочергин Виктор Михайлович. Главный инженер стройуправления, главного подрядчика на строительстве. Объясните ему, что необходимо срочно поговорить.
— Ждите здесь, — распорядился парень и, пригласив одного еще из своих, пошел к дому священника, возле церкви.
Виктор с Лаптевым, перейдя на боковую аллейку, заходили взад-вперед, аккуратно пропуская друг друга в узком месте у покосившейся ограды.
— Вот артисты, а? — усмехнулся Лаптев. — Ничего понимать не хотят. Сколько лет советская власть, а они все своей епархией живут…
Почему-то упоминание о советской власти в устах Лаптева показалось Виктору коробящим. Но Кочергин только бросил:
— Вы мне не сказали, что и снос церкви не согласован.
— Это не совсем так. В принципе вопрос обсуждался пять лет назад, когда принимали генплан реконструкции и развития города. И тогда особых трений не возникало. Ну а сейчас, конечно, многое не успели: вы же в курсе, дополнительные решения только что приняты. Сами-то мы эту работу планировали начать года через три… Никто и не торопился. Это вот согласование еще на контроль не поставлено. Все же практически за три дня переигралось. И вы тоже…
— Что — я? — неожиданно окрысился Виктор. — Я — строитель, мое дело маленькое: строить быстро, качественно и с наименьшими затратами.
Подражание голосу и интонации известного в городе диктора радио оказалось столь удачным, что сгладило ощущение резкости реплики.
Лаптев даже улыбнулся:
— Да вы не волнуйтесь. Не такие согласования «пробивали». Может, недельку и покрутимся, ну максимум две — и от этого добра… Поминай как звали.
— По мне так пусть и вовсе остается, — бросил Виктор, — мне она не мешает. На этом месте ни одного строительного объекта не будет.
— Не совсем так, — мягко поправил Лаптев, — я смотрел проект: здесь должна быть танцплощадка.
Они остановились у надгробия. Недавно подновленная бронзовой краской надпись гласила, что здесь покоится Василий Андреевич Белов, участник революции и гражданской войны, бывший председатель горисполкома.
— А епархия возражать не будет, — продолжал Валентин Семенович, — я давно заметил, что они стараются отношений не обострять. И потом, мы даем выгодную замену. Кстати, вот что я думаю: можно сразу сказать, что за ремонт и отделку на новом месте берется ваше управление. Пока что у вас ведь будут маляры свободны — а платит церковь хорошо, кто у них работал, остался доволен.
— Я поговорю, — неопределенно пообещал Кочергин, заметив выходящего из дома священника джинсового парня, — а сейчас, извините, я должен вас оставить. Если что понадобится — где вас искать?
— Сейчас обед, — Лаптев посмотрел на часы, — а потом я буду у себя. В шестнадцать — совещание… Вы приглашены?
— Начальник будет.
— А потом, возможно, заеду сюда.
— Хорошо, — кивнул Виктор, — до встречи.
— Танцплощадка, — негромко произнес чуть хрипловатый голос, тот самый, что бросил реплику о лаптевской казуистической уловке в разговоре там, на площадке. — Будут здесь прыщавые юнцы гоготать, прыгать и щупать своих сопливых девах.
Виктор стремительно оглянулся на голос.
На серой плите сидел, обхватив сцепленными в замок прозрачными пальцами согнутое прозрачное колено, знакомый уже по явлению в лаптевском кабинете некто в кожанке.
Видение продолжалось какую-то секунду и растаяло.
Виктор, ощущая в левой стороне груди непривычный холод и томление, пошел к главной аллее.
Глава 10
«Ну вот и поговорили, — подумал Виктор, выходя из дома священника. Странно… Как будто еще в одной канцелярии побывал…»
В руках у него был старый номер «Журнала Московской патриархии» со статьей об Осинецком. Естественно, он сразу же разыскал могилу архиепископа и остановился перед плитой с декоративной бронзовой «лампадой», возвышающейся над диоритом.
«Такой человек… — промелькнуло у Виктора, и вдруг на втором слое сознания прошла еще одна мысль:- Разве важно, какой человек был? Это же у Собакевича, кажется, мертвые души имели ценность в зависимости от профессии человека при жизни. Ценность в другом…»
И — тут же отогнав от себя эту мысль — присел на каменную скамеечку у могилы Осинецкого.
— Вы нервничаете, молодой человек, — раздался чуть надтреснутый голос.
Кочергин вскинул голову.
Прямо над ним, на лесенке, уходящей вниз, в темную прямоугольную глубину, восседал старик с пронзительными серыми глазами на лице аскета. Прозрачный, точно как все те, кто появлялся прежде.
— Есть немного, — признался Виктор, хватая открытым ртом внезапно сгустившийся воздух и одновременно силясь вспомнить, как называется это красивое одеяние из златотканой парчи.
— И все же, полагаю, вы не совсем правы, так оценивая ваш разговор с отцом Александром.
— Что тут оценивать. Ему все равно, в том числе…
— Склонен полагать, что вовсе не все равно. Ему выгодны происходящие пертурбации. Он человек опытный и хорошо усвоил, что все социальные катастрофы усиливают религиозность. И также не упустит случая оказаться в центре внимания.
— Катастрофа? — спросил Виктор и машинально пошарил в кармане, там, где обычно лежал портсигар. — Я думал, что здесь, в сущности, совсем небольшое событие…
— Да, пожалуй, — согласился Граф, — событие и в самом деле небольшое, однако же способное вызвать немалое смущение в умах.
— Так что же, ляжем поперек прогресса? — с вызовом спросил Виктор, как раз с облегчением вспомнив, что с курением завязано накрепко. Дыхание выровнялось.
— Зачем же, — удивился Граф. Мне кажется, только недалекие и эгоистичные люди могут призывать к остановка прогресса. Он дает пищу голодным, одежду нагим, кров бездомным. И что важно — не за счет такого труда, как в прошлые времена, — труда, недостойного человека. Прогресс заменяет прежний труд, доступный и скотам, а значит, достойный скотов, на новый, истинно человеческий, не так ли?