— Да, мама, — ответила Тереза, — да, мне позвонили. Я еще толком сама ничего не знаю, еду… Ты тоже? До встречи. Да, в травме.
— Надеюсь, — сказал Владимир, — с ним все будет хорошо.
— Я тоже на это надеюсь. Спасибо вам.
— Пустяки. Только бы все обошлось.
И они опять замолчали.
— Знаете, ведь это я ему разрешила заниматься спортивной гимнастикой. Он когда маленький совсем был, любил книжки слушать, стоя на голове. Ну, знаете, когда стишки детские на ночь читаешь… Или сказку. Иван лежал или сидел. А Яков… на голове стоял или мостик делал. Мы ему говорили: «Ты как обезьянка». А он отвечал: «Я не обезьянка — я гимнаст». И лет в пять решил, что все — пора. Сам решил. А человек он упрямый ужасно. Мои были против: и мама, и Саша. А я разрешила. И ведь до сих пор травм особых не было. Как-то благополучно складывалось…
— Не переживайте. То, что случилось, — не ваша вина. Вы думаете, если бы вы ему не позволили заниматься гимнастикой, он был бы счастлив?
Опять зазвонил телефон.
— Да, — ответила Тереза.
Владимир сидел рядом. Ему был слышен не только обвиняющий голос, но и то, что этот голос вещал. Он уже знал этот голос, он знал, кто это. И уже успел возненавидеть эти прокурорские нотки.
— Я узнал! От чужих людей! Почему ты мне не позвонила?!
— Прости, я пока договорилась с врачом, сейчас еду туда.
— Я ведь говорил! Я всегда был против!
— Саша, пожалуйста!
Владимир не мог слышать эти умоляющие нотки в ее голосе. Больше всего ему хотелось вырвать у нее телефон, закричать туда дикую нецензурщину — и выкинуть трубку в окно. Но он не посмел. Он только протянул ей правую руку — пробка ползла не больше пяти километров в час и переключать передачи было не надо.
Тереза, не глядя на Владимира, с силой вцепилась в протянутую руку, причиняя ему боль. Монолог в телефоне наконец закончился. Тереза дослушала и нажала отбой. Впервые вдохнула и выдохнула.
«Я думал, что муж должен поддерживать жену в трудные минуты», — хотел сказать Владимир, но промолчал. Зачем добивать бедную женщину?
— Он — хороший человек, — вдруг выговорила Тереза.
— Не мне судить, — буркнул Владимир и высвободил руку. Пробка чуть рассосалась и получилось увеличить скорость. Он переключил скорость.
— Да, — сказала она вдруг с каким-то странным сожалением, — не вам…
После того как они въехали на мост, дело пошло веселее. Через минут десять они повернули к Академии.
— Вот этот корпус, — указала Тереза. — Осталось дождаться.
— Подождать с вами?
— Спасибо вам, — она посмотрела на него так внимательно, будто хотела запомнить навсегда. — Спасибо, но не стоит.
— Если нужно еще что-нибудь…
— Спасибо, — она отрицательно покачала головой.
— Я приехал только, чтобы повидаться с вами. Мне надо уезжать. Жаль, что все так получилось…
— И мне.
— Сообщите мне, как ваш сын, — я буду волноваться.
— Непременно.
Он поцеловал ей руку — и ушел…
Следующим днем, часов в двенадцать, в московской квартире Зубова раздался звонок в дверь. Это была она.
— Ты один? — спросила Тереза, расстегивая пальто.
— Что случилось? — он был так удивлен, что встал столбом на пороге квартиры, не давая ей войти.
— Ничего, — рассеянно отвечала она. — Абсолютно ничего не случилось.
— Как Яков?
— С ним все в порядке. Перепугал всех страшно. Просто ушиб — ни растяжений, ни переломов, ни сотрясения. После полного обследования послезавтра домой. Ты позволишь?
— Не понимаю, — растерянно произнес он, давая ей дорогу. Вид у Терезы был очень странный, может быть, она сошла с ума?
— А не надо ничего понимать, — улыбнулась она. — Где у тебя ванна? А то я с дороги.
В ванну он ее проводил…
Но не сразу.
Глава пятнадцатая
«Человек сам виноват в своих бедах», — размышляла Тереза, когда скоростной поезд бешено несся обратно на север, словно не касаясь рельсов. Она разложила перед собой листы белой бумаги и отрешилась от окружающих. Листы белой бумаги — лучшие собеседники и попутчики. И слушают они внимательнее, чем люди, и сочувствуют беззвучно. А что не говорят — так это же прекрасно…
Итак, ровно сутки назад она села в такой же скоростной поезд, только шедший в Москву. К Владимиру.
«Не понимаю, зачем ты…» — сказал ей Владимир. И она не понимала…
Вечером того дня, как сын рухнул с перекладины, она узнала об измене мужа. Узнала, как водится, в самое неподходящее время. Но разве время для того, чтобы узнать о таком, может быть подходящим?..
— Я прописываю вам по сто грамм коньяку, — говорил Терезе с матерью старый доктор, заведующий отделением травматологии, тоже дедушкин ученик. Был поздний вечер того дня, как в Военно-медицинскую академию привезли Якова. — А вы не против такого курса лечения, уважаемый Петр Иванович?
Ректор, все время просидевший рядом с ее матерью, торжественно произнес:
— Ни в коей мере. Коньяк в небольших дозах — прекрасное лекарство. Он стабилизирует кровяное давление, снимает спазм сосудов. Благодарю, коллега, — и он принял рюмочку напитка.
— За здоровье! — проговорил заведующий отделением. — У наших дам был тяжелый день. Да и мы распереживались… Хорошо, что у мальчика не обнаружено ничего страшного. Его осмотрели все. Вызывали даже Федора Евгеньевича, вы знаете, какой он диагност… Ренген, томограмма мозга. Слава Создателю, всё в порядке. Завтра покрутим еще, по полной. Так что пара дней — и забирайте эту надежду российской гимнастики.
Мать улыбнулась:
— Как хорошо, что у нашей семьи есть такие друзья!
— Ах, Анночка Яковлевна, — со вздохом произнес ректор, — как же я мечтал в свое время, чтобы мы с вами были не только друзьями…
— Ах, — заведующий отделением явно передразнил его, — разве только вы хотели? Все — и я тоже, каюсь, — были влюблены в Анну Яковлевну!
Тереза выпила коньяк, и под мягкий, спокойный разговор о преданьях старины глубокой начала задремывать. Доктора вспоминали деда, молодость, кто кем стал… Терезе потихоньку подложили подушку и укрыли пледом.
— Пусть поспит, — услышала она, засыпая. — Вы ей давление не мерили? Не нравится она мне…
Ее выдернул из сна телефонный звонок. Тереза потянулась и поняла, что выспалась. Посмотрела на часы — прошло чуть более часа. Звонил муж.
— Привет, — она откинула плед, покачала головой в ответ на встревоженный мамин взгляд: «Все в порядке, не переживай». Потом вышла из кабинета в коридор. — Ты приехал? Попросить, чтобы тебя пропустили?
— Нет, я еще в Петродворце. Хотел тебя попросить, чтобы ты забрала меня.
— Как в Петродворце? — опешила Тереза. — Сколько же часов прошло с тех пор, как Якова привезли!..
— Так получилось, прости. Так ты приедешь за мной?
— Я не могу… Я выпила с докторами. К тому же мне нехорошо. Я не могу сесть за руль.
— Ты еще и пьяная? — презрительно протянул муж.
— Саша, что за тон?
— Нормальный тон для женщины, которая мне изменяет, да еще и напивается, когда с сыном беда.
— Саша, ты с таким удовольствием муссируешь слухи о моей якобы измене, что это заставляет меня задаться вопросом: а ты сам?
— Да что ты… — в голосе его прорезался язвительный сарказм. Голос стал истекать ядом, не хуже воспетого Пушкиным анчара, дерева смерти. — Ты, наконец, отвлеклась от собственной персоны и вспомнила обо мне? Обратила внимание, что со мной что-то не так? Поздравляю! И двух лет не прошло.
— В каком смысле? — Тереза слушала и не верила. Нет, так не бывает. Нет, с ней подобного произойти точно не может.
— В каком смысле? В прямом — у меня есть любовница! И я с ней счастлив. И у нас два месяца ребенку.
— Поздравляю, — машинально ответила Тереза. Что тут еще скажешь?
— Поздравляю? — взвился муж на яростный крик. — И это все? Я тебе настолько безразличен, что ты два года никак не реагировала на мою любовную связь. И сейчас говоришь всего лишь «Поздравляю»?! Нет, это я поздравляю себя. Это я правильно сделал! Чтобы там ни говорили наши сыновья и Анна Яковлевна!
— Постой… как сыновья? И при чем тут мама?
— Да все знали. Все. И твои друзья тоже.
— Нет, — Тереза помотала головой, — этого не может быть.
— Все твои друзья знали, — еще раз, теперь уже с явным удовольствием проговорил он.
— Нет, — выдохнула она, — нет…
— Нет? — он понял, что задел за живое, и уже радостно добивал. — Все знали и уговаривали меня одуматься… Ты одна знала и молчала. Тебе одной было все равно.
Тереза нажала на отбой и пошла по коридору до палаты Якова. Тот дремал. Иван у его кровати играл в PSP.
— Привет, мам, — прошептал он.
— Тише, пусть поспит, — машинально ответила Тереза. — Иван, выйди в коридор. Мне надо тебя кое о чем спросить.
Сын вышел с ней. Тереза помолчала — ей было неловко начинать такой разговор с ним.
— Мама, — понял вдруг он, — мама, тебе что, папа звонил?
Тереза кивнула.
— И он тебе во всем признался?
Тереза опять кивнула. Она заметила, что сын был расстроен, но не удивлен. И явно понимал, в чем дело. Значит, все это правда… Два года все знали о романе ее мужа. Все, кроме нее. Как странно…
— Мама, что ты будешь делать? — встревожено спросил Иван.
— Сынок, я пройдусь. Вот деньги на такси — езжай домой. А мне надо подумать. И побыть одной.
Где-то через час ей позвонила мать:
— Ты что, правда, ничего не знала? А мы-то изумлялись твоей выдержке.
— Да, не знала, — выговорила Тереза.
— А что ты собираешься делать?
— Я собираюсь попросить тебя, мама, пару дней присмотреть за детьми. Потом я собираюсь выключить телефон. И, пожалуйста, не перебивай меня. Потом я собираюсь ненадолго исчезнуть, и за меня не надо переживать. Мне надо просто дать эти два дня — и все. Мне надо себя уговорить, что с вами всеми можно продолжать общаться…
Тереза дошла пешком до офиса, улеглась в кабинете на диван, подремала несколько часов. Потом поднялась, забрала ноутбук. Это было на рефлексе, она, скорее, зубную щетку бы не взяла, чем оставила любимую вещь со всеми текстами. Как только рассвело, Тереза пошл