Замечу, кстати, что если бы я и захотела непременно повидать своего дорогого друга, то мне пришлось бы его долго разыскивать: в толпе допущенных к телу, вернее, к двум, он ни разу мне не попался.
Зато я была неприятно поражена тем, что буквально на каждом шагу сталкивалась с Белоконем. Вот уж без таких сюрпризов я бы точно обошлась, только их мне в жизни для полного счастья и не хватало.
В первый раз я увидела его во Внуково, где теплая компания проверенных-перепроверенных отечественных журналистов дожидалась приземления президентского лайнера. Севочка, как всегда, выделялся из общей массы своим ростом, так что не увидеть его было просто невозможно. Мне же рост и комплекция позволяли оставаться практически незамеченнной, чем я в сложившейся ситуации и не преминула воспользоваться. И тут кто-то потянул меня за рукав.
Я обернулась. Рядом стояла смутно знакомая мне девица, но кто она такая и чего ей от меня нужно, было пока непонятно. Впрочем, туман неизвестности скоро рассеялся.
— Майя! Какая встреча! Не узнаешь? Я — Лариса.
Господи, как я могла её забыть! Та самая, «дочь ОВИРА», притча во языцех не только нашего курса, но и всего факультета. У Ларисы проблем с распределением, естественно, не было, ещё не поступив в высшее учебное заведение, она уже знала, что работать будет в АПН, и только в АПН. Мы, зеленые, желторотые и вообще неискушенные абитуриенты даже аббревиатуру-то эту толком не знали. Лариса же со знанием дела растолковывала нам, что уважающий себя журналист только там и может проявить себя во всем блеске, причем за соответствующие деньги.
Значит, во Внуково судьба свела меня с той самой Ларисой, которая благоденствовала в АПН. В университете она меня и не замечала — с чего бы сейчас такое внимание? Новообретенная знакомая не дала мне много времени на размышление: Лариса всегда говорила вслух о том, о чем остальные только думали, причем даже думать старались дома за плотно закрытой дверью.
— Говорят, ты обзавелась каким-то шикарным покровителем? Из компетентных товарищей…
— Говори тоже, — сдержанно отозвалась я, чувствуя, что внутри рождается какое-то странное чувство — смесь страха и легкого тщеславия.
— Да брось скромничать! Уж если эти ребята тебя заметили… Они абы кого не подбирают, можешь мне поверить. Ну, если не хочешь говорить, и не надо. В конце концов, ты наверняка давала подписку.
К счастью, мне не понадобилось отвечать — прибыл целый автобус иностранных корреспондентов. Лариса тут же углядела кого-то из своих знакомых и умчалась крепить мир и дружбу, бросив мне на прощание многообещающее:
— Еще увидимся!
Обязательно! Пока у меня не появился, как она изящно выразилась, «шикарный покровитель», я ей даром была не нужна. Разве что как бесплатное приложение к Белоконю, который и её, кстати, в свое время не обошел своим благосклонным вниманием. Вот теперь и пусть общаются на доброе здоровье, а я «пешком постою». И вообще, все это не стоит выеденного яйца. Как говорят французы, «cela ne vaut pas un sou».
Забывшись, я произнесла последнюю фразу вполголоса и тут же услышала:
— Мадемуазель — француженка?
Я круто обернулась и уперлась взглядом в блестящую пуговицу так называемого «клубного» темно-синего пиджака. Подняв глаза — ибо обладатель всего этого великолепия никак не кончался, я обнаружила высоченного — под стать Белоконю! — мужика с безусловно и безоговорочно европейской внешностью. Потрясли меня, правда, не столько внешность и «прикид», сколько глаза. С абсолютно незнакомого иностранного лица на меня смотрели глаза… Владимира Николаевича. А ещё говорят, что совпадений не бывает!
Я потеряла дар речи и смогла только неопределенно помотать головой, что с одинаковым успехом могло служить и подтверждением моей принадлежности к галльской нации, и отрицанием оного факта. А сама продолжала пялиться на этого субъекта, причем делала это откровенно неприлично.
Но и он вел себя не лучше! Тоже уставился на меня так, как будто перед ним Кентервилльское привидение. Возможно, и я ему кого-нибудь напомнила. Или он просто-напросто пытался определить, какой разновидностью душевной болезни я страдаю.
Первой опомнилась все-таки я.
— Вы что-то сказали?
— Я спросил, не француженка ли мадемуазель. Но кажется…
Разумеется! Если первая фраза ещё могла породить какие-то сомнения, то во второй мой замечательный русский акцент не мог не проявиться во всей своей красе!
— Я русская, — честно развеяла я остатки его сомнений.
— Советская русская?
Такого вопроса я не ожидала. Точнее, представить себе не могла, что он вообще у кого-нибудь может возникнуть. А какие же ещё могут быть русские?! До этого момента в мою прелестную голову как-то не залетало, что русские живут, где угодно, а не только на своей, так сказать, исторической родине. Впрочем, я с настоящим иностранцем столкнулась впервые в жизни.
Мой утвердительный кивок был воспринят с неожиданным энтузиазмом.
— О, мне повезло! Мадемуазель — советская русская и говорит по-французски! Великолепно! Потрясающе!
Что именно его так потрясло — мое происхождение или владение иностранным языком, — я выяснять не стала. Да и времени у меня на это не было. Поднялась суматоха: президентский лайнер, оказывается, благополучно приземлился, и журналистам разрешили заняться своим непосредственным делом. Так что приятное знакомство оборвалось, едва завязавшись.
После церемонии встречи я собралась было отправиться к резиденции американского посла, где намеревались остановиться президент с супругой, но более компетентные коллеги быстро объяснили мне, что список допущенных туда журналистов был составлен и утвержден давным-давно, похоже, тогда, когда Рейган ещё и президентом-то не был. Меня в этом списке не могло быть просто по определению, так что я с чистой совестью поехала обратно в пресс-центр АПН. Во-первых, положение обязывало, а, во-вторых, меня очень согревала надежда выпить там кофе. Настоящего, крепкого, горячего, такого, какого тогда во всей Москве днем с огнем невозможно было отыскать.
К сожалению, об этом мечтала не только я, потому что первой же знакомой физиономией, которую я там узрела, была, конечно же, Лариса. И чуть ли не единственное свободное место оказалось — конечно же! — за её столиком. Увильнуть было практически невозможно, и я, мысленно чертыхнувшись, водрузила свою чашку на пластиковую поверхность модернового столика в непосредственной близости от переполненного окурками блюдца. И я, грешна, злоупотребляю табачными палочками, но рядом с Ларисой я просто отдыхала — та прикуривала одну сигарету от другой.
— Переживаешь, что не попала в посольство? — с усмешкой посвященной осведомилась у меня Лариса. — Напрасно. Там ничего интересного не будет, а если и будет — то не для нас. Вся информация — «дсп».
— Рейган будет встречаться с нашими диссидентами.
Я поперхнулась. Они совсем дураки что ли, диссиденты эти? Соваться туда, где полным-полно кагебешников, просто напрашиваться на арест и последующие неприятности. Все эти мысли, наверное, отразились на моем лице крупными печатными буквами, потому что Лариса тут же откровенно развеселилась:
— Майка, ты как была наивной дурочкой, так и осталась. Этих диссидентов специально подобрали для встречи с американским президентом. Их же пятьсот раз проверили, прежде чем допустить до встречи.
— Возможно, я дурочка. Спорить не буду, тем более что не ты одна так считаешь. Но ты-то сама что несешь? Как диссиденты могут быть проверенными?
Мне, убежденной комсомолке, давно и искренне мечтавшей вступить в стройные ряды КПСС, такой казуистический расклад не мог привидеться даже в страшном сне. Так что изумление мое было абсолютно неподдельным. Но Лариса, по-видимому, сочла меня много умнее, чем я на самом деле в то время была, а мои развешенные уши приняла за какую-то более тонкую акустическую аппаратуру. Или вовремя вспомнила о моем «роскошном покровителе». Так или иначе тему разговора она резко переменила и, наклонившись поближе ко мне, сказала вполголоса:
— Твой-то, бывший, не иначе девочек разлюбил.
И указала подбородком куда-то в сторону. Я бросила туда короткий взгляд, через несколько столиков от нас сидел Севочка в компании с какими-то тремя мужиками. Один из них был мне определенно знаком, к тому же пристально смотрел на меня. Наши взгляды встретились…
— Какие мальчики! — услышала я восхищенный голос Ларисы. — Надо брать инициативу в свои руки. Иначе уведут на раз.
— Ты о ком? — с трудом отвела я глаза от «знакомого незнакомца».
— О всей компании, господи! Пойдем, закадрим. Вечер только начинается…
Только такого развлечения мне ещё и не хватало: кадрить иностранцев плюс Белоконь.
Но Лариса не унималась, а со мной воздух относительной свободы, по-видимому, сыграл недобрую шутку, как это у него, воздуха свободы, водится, иначе я ни за что не поддалась бы на Ларисины провокации и близко бы не подошла к этому злополучному столику. А тут я размагнитилась, засмотрелась на человека, невероятно похожего на моего любимого, Владимира Николаевича, и поверила, что известный сердцеед и злыдня Белоконь вот так просто и оставит в покое нагло бросившую его девушку. Размечталась…
Первое, что сделал Севочка, когда я оказалась в опасной близости от него, это крепко взял меня за локоть и коротко, вполголоса бросил:
— Надо поговорить!
— Не надо! — пискнула я, ощущал себя мышкой, которая попала в лапы к матерому коту. — Не хочу! Не о чем!
— А тебя спрашивают? — искренне изумился Белоконь.
Действительно, что это я? Хотя… Нет вопросов — нет ответов. Нет ответов — нет диалогов. Нет диалогов — о чем разговаривать-то? Так или примерно так шел ход моих мыслей, но Севочка мгновенно расставил все акценты по местам.
— Где твой хахаль?
Ну, это уже был явный перебор по взяткам. Моя личная жизнь Белоконя теперь уже совершенно не касается. Да и выражения, мягко говоря, непарламентские.