И кто может знать, чему мирмикантропы научились за последние тридцать шесть лет? Отнюдь не исключено, что при любом мыслимом раскладе им не придется обращаться к кораблю за огневой поддержкой.
Держась невысоко над землей, мирмикантроп выписывал широкие зигзаги. На несколько секунд его заинтересовало стадо некопытных травоядных, вечно кочующее по нагорью Бранда, и он покружил над ним, совершенно не напугав животных, ничего не ведающих о хищных птицах, да и о птицах вообще, отсутствующих на этой планете. Чуть дольше чужак покружил над неприметным местом, где прятался один из дальних входов в Дом. Затем потянул к востоку и бегло исследовал двуглавый холм километрах в полутора. Осмотрел отдельно лежащий валун. Снизился над глубокой промоиной. И наконец, свернул прямо к Дому.
Солнце, сегодня желтое и яркое, слепило глаза – пришлось притемнить и поляризовать изображение. Руки заметно дрожали. Нарочито спокойно Бранд уселся перед экраном поудобнее, приблизил изображение мирмикантропа и стал смотреть. Сердце стучало слишком уж сильно, и тянущая тупая боль поселилась под лопаткой. Глупо, с беспокойством подумал он. Глупо загнуться от инфаркта, еще не встретившись с врагом лицом к лицу. Лапки кверху… Глупо и стыдно. Похоронить сына, жену и Гектора, устать от жизни, ежедневно рисковать собой на ненужной охоте, рисковать сознательно, зная, что когда-нибудь теория вероятностей сыграет в пользу какого-нибудь клешняка или любого из здешних плотоядных, столь же безмозглого, сколь алчного, – и дрожать при виде мирмикантропа! А в чем разница? В том, что мирмикантропов ждали столь долго, что в восприятии людей, и не только детском, они успели заменить собой страшного буку?
Но разве этого мало? Нет. В особенности для того, кто покинул Крепость еще мальчишкой и никогда не видел живого мирмикантропа иначе как в учебных пособиях да спецвыпусках новостей.
Что-то явно тянуло чужака к округлому гранитному куполу, рассеченному тремя расселинами, – но что? Бранд не знал. Утечка в системе регенерации воздуха? Быть не может. Ничтожная разница в температуре этой горы и соседних? Возможно. Глаза мирмикантропов перекрывали куда больший диапазон длин волн, нежели человеческие. Бранд вдруг понял, что эти глаза могут увидеть узкий луч инфракрасной связи через спутник, частично рассеянный на молекулах воздуха, и взмолился о том, чтобы никто сейчас не вздумал выйти с ним на связь. Ладно, что еще?.. Слабые электрические поля от работы многочисленных систем Дома? Тоже возможно – если отвечающие за это дело электрорецепторы создатели «хомо галактикусов» содрали у акул. Конечно, толща гранита неплохо экранирует любые излучения, но ведь абсолютно все под гранит не спрячешь. Те же «глаза».
Вообще-то Дом строился так, чтобы его внешний «фон», какой бы природы он ни был, не превосходил порога чувствительности семи – или сколько их там? – органов восприятия мирмикантропов. Правда, порог этот был известен отцу Бранда довольно приблизительно – да и что можно сказать о биологии и технологии молодой, пластичной, быстро развивающейся расы сейчас, спустя тридцать шесть лет? Вряд ли очень многое…
Мирмикантроп бегло осмотрел гранитный купол и детально – расселины. Постоял возле валуна, прикрывающего ближний вход, вытащил было из-за спины плазменник, но передумал. Взлетел, покружился немного над куполом – и целеустремленно потянул к дальнему входу в Дом.
– Сволочь, – скрипнув зубами, сказал Бранд. Мучительно хотелось срезать чужака в полете – так, чтобы брызнуло и зашкворчало, – но было понятно, чем это кончится. Теперь, когда окончательно стало ясно, что маскировка Дома никуда не годится, на Бранда снизошло холодное спокойствие. Взять жизнь только одного мирмикантропа – баш на баш? Ни в коем случае. Иное дело – прихватить с собой хотя бы десяток чужаков, ну в крайнем случае полдесятка. Пусть в этом нет никакого практического смысла, но умирать не даром все же приятнее…
Прихлопнуть чужака, содрать с него чудо-скафандр и рвануть к чужому кораблю с ядерным зарядом под мышкой?.. Чушь, номер не пройдет. Систему «свой – чужой», притом работающую неизвестно на каком принципе, не обманешь. Кажется, во время последней войны это не удалось ни разу. Смельчак-камикадзе будет испепелен еще в атмосфере вместе со своим фугасом.
Многие биологические существа падки до хмельного. Человек, как правило, не откажется пропустить стаканчик. Копытные едят мухоморы, коты лижут валерьянку. Даже насекомые, в частности те же муравьи, ищут и находят способы одурманиться. Может, сыграть на этом?
Каким образом? Отбуксировать на орбиту цистерну самогона? Открыть на планете полдюжины бесплатных забегаловок?
Но должен же быть выход! Должен!
Бранд подумал о том, сколько людей до него в свои последние минуты свято верили: должен быть выход, надо только его найти…
Может, самому напоследок напиться в стельку?
Тоже выход.
Мирмикантроп топтался возле входа минут пять-семь. Затем – Бранд не уследил как – открыл его. Кусок поросшей травой земли мягко поднялся на гидравлическом штыре и столь же мягко лег на место, впустив пришельца. Чертыхнувшись, Бранд переключил изображение на входной кессон.
По-видимому, гость чувствовал себя здесь как дома. И еще: по-видимому, он сообщил своим сородичам о находке, но не вызвал подкрепления. Найдено подземное убежище – ну и что? Оно запросто может оказаться пустым. Нерационально гонять разведчиков с места на место, пока в этом нет настоятельной необходимости. То, что по человеческим меркам было отвагой, граничившей с безрассудством, для мирмикантропа казалось естественным, как дыхание.
Лепестковая заслонка перед туннелем-трубой раскрылась обманчиво медленно. Закрываясь, она схлопывалась быстрее, чем капкан, – милый сюрприз для незваных гостей. Легированные края лепестков были отточены достаточно остро, чтобы рассечь пополам всякого нетерпеливого, сунувшегося в открывшуюся нору ранее, чем через три секунды, и всякого копушу, замешкавшегося у норы более шести секунд. Если бы гость, подозревая ловушку, повернул назад, кессон был бы немедленно залит градом пуль.
В былые времена все обитатели Дома, особенно дети, периодически проходили тренинг на симуляторе. Ошибка наказывалась ударом тока. Все возможные варианты входа в Дом и выхода из Дома отрабатывались до абсолютного автоматизма.
Мирмикантроп остановился перед заслонкой. Бранд считал секунды: одна, две, три…
На пятой секунде чужак полез в нору. Он не пользовался антигравом и полз на четвереньках. Неужели ему так удобнее, с беспокойством подумал Бранд. Быть не может. Узкая труба, отполированные стенки – включи антиграв, дай малую тягу и скользи себе…
При включении антиграва на участке от заслонки до развилки срабатывал станковый плазменник, некогда снятый с планетарного катера, и по трубе проносился ревущий шквал огня. Любое живое существо в таком пламени взвилось бы облачком пепла и пара. Отключить эту ловушку, как и любую другую, можно было только с центрального пульта, но Бранд, разумеется, этого не сделал.
Мирмикантроп миновал ловушку и остановился у развилки. Нора слева почти сразу делала крутой поворот и вела назад. Правая нора в двух шагах от развилки расширялась до кондиции настоящего коридора и полого вела вниз. Оттуда шел легкий поток теплого воздуха с небольшим избытком влаги, углекислоты и более тонких продуктов человеческого дыхания, там по стенам змеились толстые черные кабели и угадывалась массивная металлическая плита, преграждающая дальнейший путь, и панель управления рядом с ней. Выглядело все это заманчиво, но Бранд отдавал себе отчет в том, что не прожил бы в правом коридоре больше десяти секунд, даже зная наизусть все тамошние ловушки. Шагнул направо – пропал и, что самое неприятное, успеешь перед смертью осознать как свою ошибку, так и полную невозможность ее исправить.
Путь прямо оканчивался тупиковой камерой в трех шагах от развилки. Надо было напрячь зрение, чтобы заметить крохотный выступ под потолком, и надо было догадаться, что он не случаен. По виду – сенсор, открывающий дальнейший путь. Однако при нажатии на выступ раскрывался эрзац-потолок и на чужака опрокидывался чан с плавиковой кислотой; без нажатия это происходило автоматически по истечении семи секунд. Если бы чужак, будь то мирмикантроп или человек, вошел в камеру и, заподозрив неладное, быстро покинул ее, на развилке его ждал бы еще один славный сюрприз, насладиться которым ему вряд ли удалось бы, потому что раздавленное в лепешку тело, даже тело мирмикантропа, не умеет наслаждаться. Словом, оставался только левый, с виду наименее заманчивый путь.
Бранд не особенно удивился, когда после секундного колебания мирмикантроп свернул влево. Возможно, так поступил бы и искушенный человек, а уж в искушенности мирмикантропов сомневаться не приходилось – за сотни лет войны с людьми они накопили колоссальный опыт противодействия человеческим хитростям. Делай то, что неудобно, делай то, что делать не хочется, что кажется неперспективным – и в девяти случаях из десяти не ошибешься. По правде говоря, Бранд не особенно рассчитывал на автоматические ловушки.
Западни, управляемые с центрального пульта, – иное дело. Сейчас мирмикантроп приближался к первой из них.
Раздражающе пищал тревожный сигнал, и в углу экрана мигала красная надпись «Незаконное проникновение!». Бранд поморщился, выключил сигнал и, взглянув на надпись, усмехнулся. Когда-то он помогал отцу отлаживать охранную систему Дома, но все же основную работу делал отец. Он-то и был автором трогательного словечка «незаконное» – как будто все еще продолжал жить в мире, где действовали законы и кодексы, где права личности свято охранялись и где полицейский наряд мог быстро и эффективно пресечь любое посягательство на частную недвижимость.
Куда там! Еще до рождения Бранда от всего этого остались одни руины; теперь же писаные законы исчезли за ненадобностью, заменившись простыми обычаями маленькой общины. Разве обычаи не лучше законов? И разве прежние законы о неприкосновенности жизни, имущества, прав и еще много чего помогли человечеству уцелеть?