И дошли. Час ли, два ли боролись с топью – кто знает? Несущественная информация. Существенно то, что болотный ковер вновь стал упруго пружинить под ногами. Эрвин проткнул его шестом, дна не нашел, но выглядел приободрившимся.
– Теперь смотри в оба, – сказал он, объявив короткий привал и дав Иванову время слегка отдышаться.
– На что смотреть?
– На скалу. Где-то недалеко должна быть скала, если только мы не сильно взяли к западу. Я видел эту скалу издали, когда плавал на пироге. Вполне подходящее место для ночлега.
– До следующего острова, значит, сегодня не дойдем?
– Дойдем завтра. Остров – молодой вулканический конус, все время курится. Запашок там… Зато обсидиан есть.
– Дичи нет?
– Вообще ничего съедобного.
– Возможно, ты не заметил, но я последнее время недоедал, – сказал Иванов.
– Привыкай к подножному корму. – Эрвин пошарил в ближайшей луже и предъявил Иванову на ладони двух извивающихся головастиков. – Будешь?
– Ты что, с ума сошел?
– Ну, как хочешь.
Отправив головастиков в рот, он заглотнул их, не жуя, наблюдая на грязном лице Иванова смесь любопытства с гадливостью.
– И как оно? – спросил тот.
– Не блаженствую. Зато наловишь еще раз десять по столько – и сыт. Что у тебя была за подготовка – без курса выживания, что ли?
– Был курс, только давно, – сказал Иванов. – На Тверди.
Эрвин фыркнул.
– Это не курс, а санаторий. Твердь – почти Земля. Что поймал, то и съел, половина того, что растет и бегает, годится в пищу.
– Если сам не сгодишься в пищу лесному коту. Сунуть бы тебя в тамошние джунгли…
– Выжил бы, если бы не погиб сразу. Я хорошо считаю, а значит, быстро учусь.
– Да я уже понял… Я просто так.
Эрвин не стал развивать тему. Упоминание о Тверди неприятно царапнуло. Кристи была родом с Тверди…
Вместо слов он вытянул руку, указывая направление.
– Туда? – спросил Иванов. – Ты уверен?
Не дождавшись ответа, он заспешил следом. И когда из пелены дождя проступили контуры остроконечной, похожей на клык скалы, он даже не стал допытываться у Эрвина, вело ли его чутье или вел расчет.
На верхушке каменного зуба не хватило бы ровного места и на то, чтобы стоять на одной ноге, зато у подножия скалы нашлась тесная полочка – как раз для двоих, если тесно сидя. Эрвин побродил перед ней, потыкал шестом в зыбун.
– Годится. Тут мель, язычник не достанет. Если только не очень крупный.
– А спать как? – поинтересовался Иванов, ерзая задом по площадке.
– Разве ты не выспался?
– Предпочитаю спать каждую ночь.
– Я тоже, – через силу ухмыльнулся Эрвин. – Не знаю только, как довести до сведения болота наши предпочтения. Не подскажешь?
– Юмор у тебя плоский, – буркнул Иванов.
Эрвин смолчал. Что толку просвещать новичка о том, что Саргассово болото может сделать с человеком? Сам поймет. Юмор – это очень хорошо, плоский он или объемный. Это безошибочный индикатор: болото только-только начало работать над жертвой. Все еще впереди.
Дождь не прекратился и после заката, да и заката как такового не было: сумрак плавно перелился в темноту. Иванов ерзал и скреб себя пятерней до тех пор, пока Эрвин не осведомился, не чесотка ли у него.
– Оцарапался. Наверное, о панцирь той твари, когда вылезал из него. Бок саднит и голень.
– Потерпи до острова. Попробуй поспать.
– Все хотел спросить, – сказал Иванов. – Не хочешь – не отвечай, но мне любопытно… Эти твои способности – они тебе дают что-нибудь, кроме профессии и этой… ну, востребованности?
– Конечно. Они дают важную, но нерадостную вещь. Понимание.
– И что же ты понял?
– Многое.
– Может, поделишься?
– Например: мир состоит из великой сложности и столь же великой простоты. Эти две крайности не правят миром – они и есть мир. Так называемые нормальные люди воображают, что истина скрыта не в простоте и не в сложности, а где-то посередине, что она непроста, но логична и готова открыться им, если усердно думать. Это заблуждение. Мир как он есть слишком груб и жесток для них и точно так же непостижим. Все люди строят иллюзии. Самый прожженный рационалист – и тот наивный мечтатель. Я – нет. Никогда не подгонял «требуется вычислить» под «хочу, чтобы было так, а не иначе», понятно?
– Ну… более или менее. В тебе правда нет никаких электронных добавок?
– Правда.
– Ладно, я просто так спросил… Вообще-то я читал твое досье. Необычное такое…
– Могу себе представить…
– Не видел его, значит? С твоими-то способностями – и не видел?
– Мне незачем.
– А, ну да, ну да…
– Не заговаривай мне зубы, – сказал Эрвин. – Как там твой канал связи со штабом Большого Лю? Или еще одно непредвиденное обстоятельство?
– Не знаю… По идее, нас слышат.
– Замечательно. Значит, ты не уверен? А экстренный канал связи у тебя есть?
– Я уже раз десять попросил забрать нас отсюда, – сознался Иванов. – Понятия не имею, что там случилось…
– Ответ был?
– Этот канал односторонний…
Эрвин мысленно вздохнул. Похоже было, что в штабе Лю дорожат Ивановым не более, чем мальчиком на побегушках. Но… кем тогда считают там Эрвина Канна?
– Тогда расскажи мне о том, что в мире делается, – сказал Эрвин. – Теперь ведь тебе можно. Как там Прай?
– Торгует планетой, как все до него, – хмыкнул Иванов. – Сидит пока прочно. Но рейтинги падают.
– А Сукхадарьян?
– Умер год назад. Сердечная недостаточность.
– Понятно.
Эрвин зевнул, поежился и сделал вид, что спит. Спать и вправду хотелось, но не настолько, чтобы уснуть сидя на камне под холодным дождем. Иванов грел бок, сопел и почесывался. Потом вроде уснул, поскольку перестал шевелиться и засвистел носом.
Эрвин размышлял. Ясно было, что Иванов не врет – иначе бы он уже попался на лжи, – но почему тогда не видно никаких признаков тайной спасательной операции? Объяснений могло быть несколько: от «в штабе Лю полагают, что еще рано» через «операция пошла нештатно» до «Лю Цаоши получил более интересное предложение». Последний вариант заслуживал подробного рассмотрения.
Разбить задачу на части, представить систему отношений банды, которая у власти, с бандой, которая в оппозиции, в виде системы нелинейных уравнений, подставить наиболее вероятные коэффициенты, получить решение, использовать полученные результаты как параметры для следующего расчета и так далее, и так далее… Привычное занятие не мешало течь мыслям. Ты хотел Игры, вычислитель? Вот она, играй. Ставка тебе известна, а что до условий, то разве кто-нибудь обещал тебе комфорт?
Иванов всхрапнул и навалился сильнее, потеснив Эрвина. Дождевая вода, стекающая струйкой по скале, полилась ручейком под куртку. Злобно рассмеявшись, Эрвин толкнул Иванова – тот забормотал, но не проснулся.
Все правильно! Пусть сырость и холод. Зато Игра!
На острове он вел бессмысленную и бесцельную жизнь. Она была ничуть не лучше той жизни, какую ведут миллионы человеческих существ на Хляби и десятки миллиардов подобных же существ в Галактике. Жить, чтобы только жить, коротать свой век в погоне за простыми человеческими радостями и в попытке убежать от горестей – какой в том смысл? Игра – вот что делает жизнью насекомое прозябание. Игра с силами природы или с другими игроками – конкретика в общем-то неважна. Просто-напросто человеку необходима Игра.
Другой бы назвал Игру как-нибудь иначе. Эрвин называл ее Игрой.
На Счастливых островах Игры не было.
С появлением Иванова проклюнулся шанс начать ее хотя бы в упрощенном, примитивном варианте.
С появлением дрона Игра пошла уже по-взрослому.
Эрвину казалось, что тревога, усталость, холод отступают перед радостным возбуждением: он снова в Игре! Козыри у противника, но могло быть хуже, да и вообще так ли уж это важно для игрока высокого класса? В Игре, где правила не прописаны, не бывает ни гарантированных выигрышей, ни гарантированных проигрышей.
А значит, шансы есть. Рано бросать на стол карты рубашкой вверх.
Он старался не думать о Кристи, выжившей вопреки всему, чтобы стать симбионтом и частью кошмарного создания. Спасла – спасибо, а что еще? Разве можно что-то сделать, кроме как подкормить язычника в знак сочувствия и благодарности?
Ничего тут не рассчитаешь, не решишь и не выполнишь. Задача, вероятно, не имеющая решения.
И не самая срочная – это уж наверняка.
Глава 10Брошенные
Будь ты хоть железным, тренируй хоть с пеленок волю и терпение, а если коротаешь ночь на холодной скале под нескончаемым дождем, то будь уверен: к утру измучишься сильнее, чем был измучен вечером. Ночь никуда не торопилась и, казалось, не собирается кончиться никогда. Иванов злил то храпом, то шевелением, то стонами в дреме. Иногда Эрвин ненадолго проваливался в подобие сна, просыпался от холода, стучал зубами, кашлял, ежился, старался плотнее запахнуться в куртку и вновь пытался уснуть. Изредка это получалось.
За час до рассвета дождь ослабел, хотя и не прекратился. В болоте вспыхнул крохотный алый огонек, задрожал и погас было, но сейчас же загорелся вновь. За ним – еще один. Третий… Десятый… И еще, и еще… Огоньков становилось все больше, и они двигались. На первый взгляд – хаотично, но если присмотреться, то видно было, что некоторые из них избегают соседства с другими, а иные, напротив, льнут друг к другу, сами складываясь в причудливые движущиеся узоры. И еще видно было, но опять-таки если хорошенько присмотреться, что огоньки мало-помалу стягиваются к скале.
На сей раз Эрвин не просто оттолкнул навалившегося Иванова, но и хорошенько потряс его за плечи. Тот замычал и невнятно выругался.
– Подъем! – крикнул Эрвин ему в ухо. – Глаза продери. Видишь?…
– Что за… – Иванов на мгновение затруднился с подбором подходящего слова, но тут же подобрал его, и очень грязное.
– Не знаю, – сказал Эрвин. – Я о таком не слышал и не читал. Возможно, что-то безопасное вроде земных светлячков… Ты бывал на Земле?