– Полагаю, он перед Эйзенхауэром выслуживается. Пытается… В общем, любыми средствами старается продвинуться во власть.
Вот как… Продвинуться во власть!
Любой ценой!
Он ни на секунду не терзает себя никчемным вопросом, почему кто-то другой, а не я!
Недавно прошедшие выборы выявили, что во властных структурах, некогда отвергавших всякого извне, зияют обширнейшие бреши. И открытие это подтолкнуло многих к стремлению во власть, а население тем не менее уверовало в то, что скоро все пойдет, как и прежде. В общем, люди и думать позабыли, чего ради были срочно затеяны полеты в космос.
Но следует все же отдать правительственным чиновникам должное – они, пусть и не осознавая всю ее важность, пока не отвергали чертовски дорогостоящую космическую Программу.
Пока еще не отвергали. Но так ли будет и в дальнейшем?
Натаниэль частенько – правда, всегда по делу – принуждал нас, вычислителей, задерживаться в офисе допоздна, но в тот понедельник я и без его указаний настолько увлеклась расчетами транслунных траекторий, что даже и не заметила, как закончился рабочий день. И то было немудрено, поскольку решение серий уравнений, учитывавших изменение гравитационного поля при переходе космического корабля из сферы влияния Земли в сферу влияния Луны, занятием было в высшей степени увлекательным, а получаемые мною результаты определяли массу жизненно важных параметров движения космического корабля, включая, разумеется, и архиважный – расход топлива, и все их, несомненно, было необходимо учитывать заранее.
В общем, в нашу крошечную квартирку мы с Натаниэлем в тот день вернулись поздно, а в голове у меня тогда еще вовсю клокотала каша.
Бросив извлеченную из ящика почту на стол, я немедленно опустила свой зад на ближайший стул, а руки – на поверхность стоящего рядом стола. Мои пальцы были испачканы чернилами, но я все равно со вздохом уронила голову на руки.
Подумалось, что слово «космос» когда-то звучало для меня весьма романтично. Но то было когда-то, а теперь…
Позади сухо кашлянул Натаниэль и, наклонившись, поцеловал меня в затылок.
– Признаюсь, я сегодня уже и не надеялся, что вытащу тебя из офиса.
– Ну, понимаешь ли… В общем, Санчесу для корректировки параметров полезной нагрузки к завтрашнему дню позарез были нужны расчеты массы и объема топлива. – Я помассировала себе виски, пытаясь хоть немного снять напряжение от цифр, на которые пялилась напропалую весь день. – Над этим поначалу работала Бекки, но потом кто-то доверительно поделился с директором Клемонсом новостью, что она беременна, и… А живота у нее еще и видно-то не было. Да и вообще, мы из-за своих письменных столов почти не встаем. Так что вообще непонятно, чем ее беременность Клемонсу помешала.
– Тем не менее вы бегаете туда-сюда по лабораториям. И присутствуете на испытаниях экспериментальных двигателей. И на испытаниях топлива. И…
– Достаточно. Похоже, ты ничем не лучше прочих дарованных нам свыше администраторов.
Я выпрямилась на стуле и посмотрела на него в упор. Мой муж стоял, прислонившись к кухонной стойке. Он был уже без пиджака, и наполовину развязанный галстук болтался на шее.
– Ты ошибаешься, – возразил он. – Я бы ее от работы не отстранил, а лишь запретил бы появляться на испытательных площадках и в лабораториях. Тем не менее я понимаю, почему директор сделал то, что сделал.
– Да что тут понимать. Цитирую: «Беременность оказывает непосредственное влияние на женский мозг».
Натаниэль скривился.
– Директор Клемонс – политик, но ни разу не ученый. Считает, что если что-то случится с беременной женщиной, работающей в МАК, то это непременно отрицательным образом повлияет на общественное мнение. В общем-то он частенько перестраховывается, но все же в здравом смысле ему не откажешь.
Я открыла было рот, намереваясь возразить, но тут же прикусила язык. Мой муж был прав, разрази меня гром!
Чинуши из правительства, так до конца и не осознав масштабы надвигающейся катастрофы, уже неоднократно порывались отказаться от полномасштабного финансирования космической Программы, но пока все же не осмелились. Но ясно же, что им только повод дай!
Повернувшись обратно к столу, я взяла в руку первый конверт. Примирительным голосом предложила:
– Я, если не возражаешь, почту просмотрю.
– Может, оплатишь счета завтра?
– Завтра я вряд ли вернусь домой менее уставшей.
Один из пунктов нашего не закрепленного, разумеется, на бумаге брачного соглашения гласит, что мне надлежит своевременно и должным образом оплачивать все поступающие счета и, отслеживая записи в чековых книжках, ежемесячно сводить баланс нашего общего текущего банковского счета. Разумеется, в математике хороши мы оба, да только в уме отлично считаю лишь я, Натаниэлю же нехитрые, на мой взгляд, расчеты приходится производить на бумаге, из чего следует, что я – значительно проворнее. Вот и веду я месяц за месяцем всю домашнюю бухгалтерию.
Позади меня открылся шкаф, а затем последовал звон посуды.
– Печеный картофель и… У нас есть немного говяжьего фарша. Чили для тебя, дорогая, звучит, надеюсь, сносно?
Да, да! Готовит у нас в семье в основном мой муж, и делает он это весьма и весьма неплохо, хотя справедливости ради отмечу, что ассортимент у него не густ, но те блюда, что он выдает, вполне хороши, и, что весьма немаловажно, все они отменно соответствуют возможностям наших продовольственных книжек.
– Более чем.
В первом конверте оказалось письмо от Гершеля, и я его отложила в сторону, намереваясь ответить на него в выходные, поскольку понимала, что если попытаюсь сейчас, то он получит лишь цепочки цифр да еще и непонятные ему символы.
Во втором конверте оказался счет за электричество. В следующем – счет за телефон. Они отправились в стопку рядом – ими я займусь сегодня же, но чуть позже.
Далее мой взгляд привлек тяжелый белый конверт, который прямо-таки вопил о том, что в нем – приглашение.
Мы получили изрядное количество приглашений от разных людей, желающих на своей вечеринке лицезреть доктора Йорка. Он был в центре внимания на каждой пресс-конференции, где разъяснял конкретные задачи каждого из наших проектов и частенько вычерчивал мелом на классных досках траектории движения наших космических кораблей, да делал это так доходчиво, что понимал его почти каждый. Повторять подобное на званом сборище для Натаниэля было, очевидно, просто утомительно, и мы от всех приглашений обычно вежливо отказывались.
Но… Но на конверте с этим приглашением отправителем значился сенатор Уоргин. Я знала его жену, Николь Уоргин, которая во время войны, как и я, была пилотом «ОС». А сенатор Уоргин был ярым сторонником доктора Мартина Лютера Кинга-младшего. Я надеялась, что сочетание его прогрессивных политических взглядов и интересов его жены позволит ему с пониманием отнестись к моим собственным жизненным устремлениям.
Я вскрыла конверт и вытащила тяжелую белую карточку. Текст на ней гласил:
«СЕНАТОР КЕННЕТ Т. УОРГИН С СУПРУГОЙ ИМЕЮТ ЧЕСТЬ ПРИГЛАСИТЬ ДОКТОРА И МИССИС ЙОРК НА ЗВАНЫЙ УЖИН, КОТОРЫЙ СОСТОИТСЯ СЕДЬМОГО АВГУСТА В ПОЛОВИНЕ СЕДЬМОГО ВЕЧЕРА».
Я крутанулась на своем стуле.
– Натаниэль?
У него были закатаны рукава рубашки, и он вдохновенно натирал картофелину маслом.
– Что такое?
– Сенатор Уоргин и его жена приглашают нас на ужин седьмого числа. Следует ли мне ответить положительно?
Он, кладя следующую картофелину на поверхность кухонной стойки, решительно мотнул головой.
– Забыла, что ли? До следующего запуска – всего лишь неделя. Следовательно, седьмого я буду основательно измотан.
Я встала рядом с ним и оперлась о стойку.
– Быть измотанным – твое естественное состояние.
– Твое, замечу, тоже.
Он схватил очередную картофелину и принялся натирать ее поверхность маслом. Мышцы на его предплечьях при этом красиво перекатывались, а на левом запястье блестела маслянистая капля.
– Верно… – Я опустила указательный палец правой руки в масляную полоску на разделочной доске и провела им по внутренней стороне его руки вверх. – Так же верно и то, что ужин для нас тем вечером приготовит кто-то другой.
– Но мне придется вести там остроумную беседу.
– Вовсе не обязательно. Да и никто и не ждет от тебя остроумия. Ведь ты же у нас, неужели позабыл, освещаешь вполне солидную космическую Программу.
Он засмеялся, а затем наклонился и поцеловал меня.
– Почему ты избрала именно этот ужин?
– Раньше я летала с Николь Уоргин. – Я встала позади Натаниэля, провела обеими руками по его грудной клетке, наклонилась к нему. – И… И я надеюсь, что у сенатора вдруг, да и возникнут здравые мысли относительно того, что для основания колоний все же необходимы женщины.
– Ага. Твои помыслы мне стали понятны.
Он, все еще держа картофелину в руке, крутанулся в моих руках. Старательно держа свои перепачканные маслом руки подальше от моей одежды, поцеловал меня сначала в щеку, затем – в основание подбородка и наконец принялся торить дорожку своими поцелуями по моей шее вниз.
Между вздохами мне все же удалось из себя выдавить:
– Да и ты на званом ужине вполне бы мог использовать выдавшийся нам шанс. Попытался бы аргументированно убедить сенатора в том, что человечеству в ближайшее время просто необходимо покинуть родную планету.
– Ну что ж… Резоны в твоих умственных построениях, считаю, имеются. Так что быть посему. Но все же учти, что я окажусь на том званом ужине уже порядком измотанным. А прямо сейчас, знаешь ли, неплохо бы уже отправить картошку в духовку. Не возражаешь?
Смеясь, я отпустила его талию и, отступив на шаг, согласилась:
– Разумеется. Я вовсе не намеревалась отвлекать тебя от дел.
Он, наклонившись, открыл дверцу духовки, выдвинул противень и аккуратно разложил на нем картофелины, а вырвавшийся оттуда теплый воздух шевельнул прядь его волос, и я вновь позавидовала сама себе.