– Ненавижу навязываться… Да только вы выглядите знакомо.
Я пожала плечами и потянулась к Натаниэлю, но, как назло, он был вне досягаемости; оказалось, что муж незнакомки закончил свои дела у окошка кассы, и его место занял мой муж.
Я, не желая выглядеть сердитой, изобразила на лице абсолютно нейтральную улыбку. Столь же нейтральным голосом предположила:
– У меня, должно быть, одно из тех лиц, которые многим кажутся знакомыми.
– Вы, случайно, не Элма Векслер?
Векслер. При звуке своей девичьей фамилии я во все глаза уставилась на незнакомку, и тут же невольно призналась:
– Да. Да, я – Элма Векслер. – Я ее по-прежнему не узнавала. Пухленькая, светловолосая, начинающая седеть… – Мне жаль, но…
– Понятное дело. Прошли годы. Я – Линн Вейер. Мы два года жили по соседству. В Уилмингтоне. Помнишь?
– О боже мой, – вскричала я. – Линн Вейер?
– Ну, теперь – Линн Броменшенкель. – Она повернулась к мужчине, стоявшему рядом. Произнесла: – Лютер, это – Элма Векслер…
– Сейчас уже Йорк, – сообщила я.
Она тут же затараторила, как делала это, когда мы были еще детьми:
– Те два года были самым долгим временны́м отрезком, когда я жила на одном месте. Мы постоянно переезжали, а причиной тому была служба моего папы. – Она улыбнулась, а вдоль ее носа, как и в детстве, пошли морщинки. – А ты помнишь «Грязевой пирог»?
– Еще бы не помнила! Ведь у меня из-за того пирога потом была куча неприятностей. А ведь еще была и история со «Стеклянным Домом». Тогда Гершель споткнулся и основательно расшиб себе колено.
Смех Линн совсем не изменился. Он вырвался из нее, как звуковые колебания из сопел взлетающей ракеты.
– О да, тогда была кровь. – Она положила руку на плечо мужа. – Честно говоря, я и не знаю, почему смеюсь. Видимо, просто рада тому, что снова вижу тебя.
Спрашивать о родителях другого ни один из нас не осмелился.
Тут Натаниэль отвернулся от окошка кассы с билетами в руке, и нам пришлось представляться по полной программе. Один из мальчиков поблизости оказался сыном Линн, но он не отрывал носа от книги, из чего я заключила, что он едва ли видел меня в «Мистере Волшебнике», и это было воистину замечательно.
Вскоре судно наше отошло от причала, мы с Натаниэлем вместе, а также с Линн и ее супругом обосновались во внутренней обзорной надстройке. Я устроилась на сгибе руки Натаниэля и принялась рассматривать чинно проплывающие за окном красоты Чикаго.
Вскоре из громкоговорителей на потолке, потрескивая, раздался голос капитана:
– Добрый день, мои любезные. Посмотрите направо, пожалуйста. Там глазам вашим откроется спроектированный Джеттом Брайни отель «Мурано». Все его округлые балконы, несомненно, напоминают вам лепестки цветов на ветках дерева. И подобно дереву отель этот уходит под землю целой сетью корней-бункеров, которые спроектированы так, чтобы обитатели их в достатке имели тепло и уют. Имейте в виду, что сам я в том отеле никогда не бывал, поскольку дневное гостевание там превышает годовой заработок капитана такого судна, как мое. – Он рассмеялся собственной не слишком искусной шутке.
Я откинула голову и посмотрела на Натаниэля. Тот, обменявшись со мной взглядами, слегка качнул головой. Несомненно, у него была та же мысль, что и у меня, и мысль эта заключалась в том, что подземные бункеры, расположенные непосредственно у реки, хороши лишь на случай падения нового Метеорита, а никак не при глобальном потеплении. Ясно же, что, как только слегка повысится среднегодовая температура, повысится и уровень грунтовых вод, а те неминуемо разрушат и подземные бункеры. В общем, строить таковые – глупость несусветная!
– А теперь вам предстоит незабываемое: мы покидаем реку и отправляемся в круиз по озеру, – продолжал звучать голос из динамиков.
Лодка замедлила ход. Мы добрались до шлюза между рекой и озером Мичиган.
Натаниэль поерзал на своем сиденье. Ему хотелось понаблюдать за действием шлюзов.
Инженер – он инженер и есть, и быть ему таковым до скончания его лет!
А капитан продолжил вещать, да так громко, что разговоры между пассажирами стали совершенно невозможны:
– В прошлом году озеро замерзло, и мы в него вообще выйти не могли, но нынешняя зима – весьма мягкая, и мы с вами совершим круиз вокруг Военно-морского пирса и планетария Адлера[19], а вам представятся великолепные виды на Чикаго. Кстати, знаете ли вы, что наши славные астронавты используют именно наш планетарий для овладения навыками навигации?
Мы с Натаниэлем обменялись понимающими взглядами, и я, давясь смехом, спросила:
– Где здесь выход?
В притворном ужасе Натаниэль сказал:
– Да уж, от космической Программы нигде уже не укрыться.
На другом конце салона муж Линн проворчал:
– И то верно. Чертова космическая Программа сейчас повсюду.
– Лютер. – Линн шлепнула мужа по руке. – Язык свой попридержи.
Натаниэль рядом со мной замер.
– Что вы имеете в виду?
– Всего лишь два-три года не самой благоприятной погоды, и нам уже вовсю твердят, что всем следует отправляться в космос. – Он пожал плечами, от чего мышцы на его шее вздулись. – Чушь несусветная! Деньги следует тратить только здесь, на Земле, и тратить их нужно на улучшение жизни обычных людей.
– Так и происходит. – Я положила руку на колено Натаниэля, давая ему понять, что проблему осилю сама. – Оттого-то повсюду и стремятся устранить все, что усиливает парниковый эффект.
– «Вечная зима»! О ней в последние годы нам уже все уши прожужжали. Но вы теперь только полюбуйтесь! – Лютер махнул рукой в сторону переднего окна. – Да и капитана вы слышали.
– Полагаю, его слова вы неправильно истолковали. Разумеется, долгая зима была временной, и проблема состоит в том, что температура скоро начнет неуклонно повышаться. «Вечное лето» – вот о чем нам следует вовсю беспокоиться. – Находясь в Канзас-Сити, в составе команды МАК, мы уже основательно попривыкли к тому, что всякий день окружены людьми, которые отчетливо понимают неизбежность прихода «Вечного лета» и что есть сил стремятся к одной и той же цели. Соприкосновение же с иным – обычным, житейским миром показало нам вдруг, что мир этот дремуч и невежественен и что давно уже доказанная истина здесь истиной вовсе не является. – Кроме того, держать все яйца в одной корзине – идея далеко не из лучших, – продолжила я свою мысль. – Ведь верно? И космическая Программа создает лишь дополнительную, страховочную корзину для яиц.
– Мэм. Я высоко ценю ваше мнение, но в данном конкретном случае вы, очевидно, позабыли об экономике, а речь прежде всего идет именно о ней. Все дело в том, что на нас, прикрываясь космической Программой, вовсю наживается крупный бизнес, и «Вечное лето», говорю вам я, – ни больше ни меньше чем заговор, и во главе его, несомненно, стоят руководители МАК.
Натаниэль перевел дыхание и начал было:
– Я тот самый…
Я, уронив сумочку на пол, вовремя тормознула его.
– Ой! Какая ж я недотепа. – Позволить ему сказать, что он – ведущий инженер космической Программы? Сказать, пока мы заперты на крошечном суденышке с недовольными той самой Программой людьми? Ну уж нет и нет. – Линн, ты помнишь, как я всегда роняла вещи?
Та охотно поддержала меня, благослови ее господь, и тема разговора изменилась, а далее он стал совершенно нейтральным.
О чем мы говорили? Ума не приложу, но помню лишь, что разговор в общем-то был… ни о чем.
Лишь столкнувшись с Линн, я поняла, насколько далека от нормальной стала в последнее время моя жизнь. У них подрастал сын, и они надеялись на то, что все перемены в дальнейшем будут только к лучшему. Ради бога, у них была ипотека.
Ипотека на десятилетия!
Мне же с Натаниэлем будущее представлялось таким, что более оптимального варианта для нас, чем наша крошечная съемная студия, как ни крути, пока сыскать было невозможно. Броменшенкели же, взяв ипотеку, планировали свою жизнь, по меньшей мере, на двадцать лет вперед.
Блажен кто верует, и лучше, увы, в подобном случае не скажешь!
На следующий день в телецентр вместе со мной прибыл и Натаниэль, что для меня оказалось неимоверным облегчением. Еще бы, ведь доктор Натаниэль Йорк из МАК был настоящей знаменитостью, и мне удалось на некоторое время оказаться на втором плане и побыть просто миссис Йорк, из чего следовало, что мне не было нужды вести с кем-либо светскую беседу.
В общем, перед шоу меня вырвало лишь раз, и я почти уверена, что никто, кроме Натаниэля, о том не прознал.
А потом пришло время для истинного моего испытания – у гримерного стола нарисовался ассистент, чье имя по-прежнему категорически отказывалось всплыть из глубин моей памяти.
– Доктор Йорк? Все готово для вашего выхода.
Натаниэль наклонился ко мне и поцеловал в щеку. На ухо прошептал:
– Помни. Простые числа – твои друзья.
Уж кто-кто, а он-то знал меня отменно. Я прошептала ему на ухо:
– Позже посмотрю, на что делишься ты.
Сдавленный смешок был мне наградой, и мой благоверный, слегка покраснев, пробормотал:
– Надеюсь, что только на себя самого да на тебя, моя дорогая единичка.
Выпрямившись, подмигнул мне и отступил назад.
На этот раз идти с ассистентом «Волшебника» было чуть менее страшно, чем впервые. Причиной тому, несомненно, было то, что я уже знала, чего ожидать. Так, во всяком случае, поначалу мне казалось. Но тут ассистент повернулся к Натаниэлю и сказал:
– Подождите меня, пожалуйста, здесь, доктор Йорк. Я вскоре вернусь и проведу вас туда, откуда вам будет удобно наблюдать за шоу.
– Нет! – само собой сорвалось с моих губ. Хотя почему бы и «нет»? Ведь пришел же он со мной, так почему бы ему не посмотреть и шоу? В конце концов, он уже видел другое, аналогичное шоу с моим участием, правда, по телевизору, а не вживую. Но теперь… Теперь я, опять же, ничего из ряда вон делать не намеревалась. Он прекрасно меня знал, и не было ни малейшего смысла перед ним красоваться. Бог свидетель, он много раз уже видел, как я порой вела себя донельзя глупо. Ну и пусть этот раз станет очередным. Пусть смотрит. – Я… Да неважно. Возражений не имею.