Слава богу, в руке моей уже был носовой платок, хотя очевидно было, что к концу службы понадобится новый, поскольку первый промокнет насквозь.
Тут Томми расправил плечи и продекламировал:
– Ло марбечем микол ха’амим чашак Хашем ба’чем, вайичбар ба’чем ки атем хахмат микол ха’амим…
И не было в голосе его неуверенности. Не было и малейших признаков страха. А услышан нами был лишь чистый, молодой голос, достигающий Небес и ушей Бога.
«…Не потому, что вы самый многочисленный из народов, ГОСПОДЬ положил на вас Свое сердце и избрал вас – действительно, вы самый малый из народов…»
Мне сразу же понадобился еще один носовой платок, который, к счастью, при мне уже имелся.
Вечеринка семейству моего брата, должно быть, обошлась в целое состояние. Мы с Гершелем сидели за столиком под навесом рядом с арендованным банкетным залом, Дорис на противоположном конце зала разговаривала с одной из своих многочисленных кузин, а посреди танцпола беззаботно кружился со стайкой своих друзей и подруг Томми в белоснежной тройке.
Он, да и все вокруг него выглядели совершенно счастливыми и были, разумеется, иным на зависть, беззаботны и молоды.
Да только какой мир они унаследуют?
Гершель спросил меня:
– Что так тяжко вздыхаешь?
Я махнула рукой, другой же поднесла к губам свой бокал с шампанским. Не спеша отхлебнула и ответила ему:
– О Судном Дне размышляю.
– А, понятно… Тоже смотришь на детей и строишь прогнозы погоды на сорок лет вперед? – Он кивнул и, подняв свой бокал, произнес тост: – За долгое лето.
– За космос. – Я чокнулась с ним и снова отхлебнула из своего бокала. Затем спросила: – Как думаешь, в памяти у них останется то, как выглядят звезды?
Он покачал головой:
– Вряд ли. Рейчел их вообще уже не помнит.
У меня перехватило дыхание. О том, что нынешней молодежи ни разу не доводилось видеть звезды, я, признаюсь, прежде даже и не задумывалась.
Конечно же. Конечно!
Когда упал Метеорит, Рейчел было всего пять. Спустя некоторое время поднятая им пыль осела, но в воздухе оказалось столько пара, что небеса стали вечно застланы облачным покровом.
– Ужасно трагично.
– Не для нее. – Он указал своим бокалом с шампанским туда, где Рейчел активно общалась с друзьями, от чего ее вечернее платьице из тафты развевалось вокруг нее. – Она полагает, что именно таков и есть нормальный мир.
– Несмотря даже на то, что ее отец – метеоролог?
– Да умом-то она все понимает, но ты спрашиваешь, помнит ли она… Вот и я умишком своим понимать все понимаю, да только как ходить без подпорок уже не ведаю. – Он положил руку на свои костыли, прислоненные к столу. – Полиомиелит поразил меня, когда я был совсем молод, знаешь ли.
Странно, но мне это прежде даже и в голову не приходило. Мой брат пользовался костылями еще до моего рождения, и мне это всегда казалось совершенно естественным. А нынешние дети, судя по всему, и понять не смогут, насколько сильно изменился окружающий их мир всего за несколько последних лет.
– Как… Насколько серьезны уже теперь изменения глобального климата? Я в последнее время, признаюсь, была всецело сосредоточена на текучке, которой меня и моих коллег неустанно озадачивает МАК, так что данную проблему вовсе не отслеживаю уже давненько.
– Ну… Похолодание длится уже ощутимо дольше, чем было спрогнозировано, но, полагаю, несоответствие вызвано лишь тем, что все наши модели изначально были основаны на статистике изменений климата, вызванных извержениями вулканов, но в нашем же случае мы имеем дело с совершенно иной, доселе не исследованной первопричиной. Кроме того, толком не были учтены объемы вызванных падением Метеорита пожаров, поскольку данные о таковых довольно скудны и противоречивы… – Он пожал плечами и глянул на потолок, от чего стекла его очков пронзительно блеснули. – В общем, усиление парникового эффекта на изменении климата сказывается пока в меньшей степени, чем считалось прежде, и причина, похоже, в том, что озоновый слой атмосферы пострадал в значительно меньшей степени, чем предполагалось, а предположения те строились исключительно на основании моделирования подобных последствий исходя из испытаний атомных бомб.
– Так что же… Вымирание нам уже не грозит?
Он вытер тыльной стороной ладони уголок рта и продолжил свои откровения:
– С прессой мне общаться не разрешают. Тебе же скажу, Земля нагревается и будет нагреваться и впредь, но если мы радикально, подчеркиваю слово «радикально», ограничим выброс парниковых газов, то все же сохраним матушку Землю пригодной для жизни.
– Ну… Рада слышать хоть что-то позитивное. – Я помолчала, любуясь танцующими парами в зале. Затем, прочистив горло, посетовала: – Жаль, что Натаниэль не смог присоединиться к нам.
Гершель, бездумно махнув рукой, сказал:
– Чего уж там. Понимаю – катастрофа. А как у него вообще дела?
– В общем-то ничего.
В зале джаз-бэнд стал исполнять новую композицию. Какую именно, внимания я не обратила, поскольку понимала, что Гершель задаст свой следующий вопрос. И он, конечно же, пристально глядя на меня, тихим голосом его и задал:
– А как дела у тебя, сестричка?
Я могла бы отделаться ничего не значащими словами. Могла бы соврать. Но сегодня была бар-мицва моего племянника, а сидела я напротив единственного оставшегося у меня ближайшего родственника. И я, не отрывая взгляда от танцоров и сохраняя безмятежную улыбку, которой меня научила мама, призналась:
– Чем дальше, тем больше я боюсь людей. Боюсь их скопления. Боюсь публичности. – Я, пытаясь снять напряжение, сделала глубокий вдох, задержала дыхание и выдохнула. – Так, к примеру, перед первым шоу с мистером Волшебником меня многократно рвало.
– Боже! Элма. Надеюсь, ты все же сейчас шутишь и уж точно не пыталась сотворить подобное тому, что произошло в том семестре.
О каком семестре шла речь, я спрашивать, разумеется, не стала и лишь покачала головой.
– Не пыталась, но я все же сломалась, и Натаниэль меня такой видел. Он также знает, что в колледже у меня был срыв. Знает и почему, хотя подробности ему и неведомы. Пожалуйста, не говори ему. Пожалуйста, пожалуйста, не говори ему.
– Не скажу. – Он сжал мою руку. – Никогда никому не скажу. Обещаю быть нем, как могила.
Мой собственный громкий смех удивил даже меня саму. Он пронесся через банкетный зал, растолкав все прочие звуки, и отразился от дальней стены. Головы почти всех собравшихся повернулись в нашу сторону, но уверена, что увидели они лишь сидящих вместе брата и сестру.
Разумеется, наши воспоминания о том, что незадолго до окончания колледжа я пыталась повеситься, остались им недоступны.
24
СКОРОСТЬ – КЛЮЧ К УСПЕХУ ВСЕЙ КОСМИЧЕСКОЙ ПРОГРАММЫ
ВРЕМЯ – сейчас самый дефицитный и самый важный из всех необходимых человечеству для покорения космоса ресурсов. Поскольку увеличить этот ресурс не представляется возможным, то, очевидно, единственной разумной моделью поведения для нас является наиболее эффективное использование того небольшого, доступного пока нам и быстро сокращающегося его количества.
Контраст между интерьерами полностью покрытого светло-голубой штукатуркой и позолотой банкетного зала, арендованного для бар-мицвы Томми, и залом для слушаний конгресса в Новом Капитолии – здоровенные гранитные квадраты по стенам, обрамленные полосами из сияющей нержавеющей стали – разительнее и быть не мог. Да и вообще весь Новый Капитолий являл собой идеал строгой, современной эстетики постметеорного стиля.
Я очутилась в том зале слушаний вместе с Натаниэлем во время рассмотрения специально созданной правительственной комиссией причин крушения «Ориона-27».
Едва я вернулась из Калифорнии, как Натаниэль временно востребовал меня из отдела вычислений в помощь себе для обработки данных, необходимых для предстоящих слушаний. Разумеется, и другие вычислительницы справились бы с той работой меня не хуже, да только выбор Натаниэля не вызвал ни у кого возражений, поскольку мне единственной из всех был отлично знаком его весьма замысловатый почерк.
В итоге за два месяца мы подготовили исчерпывающие отчеты со множеством графиков и алфавитных указателей. Кроме того, было решено, что если конгрессмены запросят конкретные числа, которыми не располагал Натаниэль, то их предоставлю им я. Во всяком случае, таков был наш план.
На второй день слушаний Мейсон – сенатор от Северной Каролины, – нахмурившись, потребовал разъяснений.
– Подождите минуточку, сэр, – неспешно произнес он. – Подождите минуточку. Я правильно понимаю, что вся ракетная Программа настолько хрупка… Настолько хрупка, сэр, что одна-единственная циферка может подорвать ее всю?
Директор Клемонс не спеша перетасовал бумаги.
– Нет, сэр, циферка, как вы выражаетесь, подорвать ее не способна. Хотя признаю, что в данном конкретном случае мы и в самом деле стали жертвой всего лишь единственной ошибки в транскрипции.
– Я нахожу это… Да, сэр, мне трудно в это поверить, сэр. Мне трудно в это поверить. – Хмурясь пуще прежнего, заявил Мейсон, и мне вдруг даже представилось, что на голове у него – один из тех нелепых париков, какие и сейчас вроде бы носят судьи в Англии. Вообще же, по-моему, возьмись Марк Твен описывать идиота, то идеальнейшим прототипом для него и послужил бы этот самый сенатор Мейсон. – Мне очень трудно в это поверить.
Сенатор Уоргин, являвший собой одно из немногих светлых пятен в комитете, откашлявшись, предложил:
– Может, все же позволим представителям МАК разъяснить нам их мудреные уравнения.
Сердце у меня в груди неистово сжалось, а к позвоночнику будто подключили провод под высоким напряжением, и через все мое тело пошел нестерпимо болезненный ток.