Был мой выход, и именно ради подобного случая я здесь и находилась.
Я попыталась глубоко вдохнуть, но вдох мне не дался. Я попробовала еще раз. Результат оказался столь же никчемным, и я принялась вытирать мгновенно вспотевшие ладони о юбку.
Тут поднялся Натаниэль.
– Позвольте мне дать вам все необходимые разъяснения.
Я подняла взгляд от полированной поверхности стола перед собой, Натаниэль же отошел в сторону, и взгляды всех в зале, оторвавшись наконец-то от меня, последовали за ним.
Он не… Ему не следовало поступать так. Я бы выкрутилась. Уж как-нибудь. Ведь готовила же я себя загодя к возможности выступления перед членами комиссии.
Я утерла со лба пот и принялась наблюдать, как муж мой пункт за пунктом разъясняет произошедшее. Рассказал он, как получилось, что работник, ответственный за перенос наших рукописных формул на перфокарты, пропустил точку над переменной[23], что в общем-то было вполне легко объяснимо. В результате переменная вместо второй производной от координат объекта во времени стала первой производной. Поинтересовался, следует ли ему растолковать физический смысл той злополучной точки над переменной. Предложил собравшимся ознакомиться с формулой в общем виде, поскольку, несомненно, для понимания частности совершенно необходимо понимание целого. И так далее, и так далее…
Я должна была бы быть тем, кто все произошедшее сенаторам и объяснит. Натаниэль сторицей выполнял мою миссию, и сделал он это лишь потому, что, взглянув на меня – потную, трясущуюся, – увидел во мне только досадную помеху нашему общему делу. Прижав руки к юбке, я склонила голову и принялась терпеливо ждать.
Наконец он сел, и на вопрос о непосредственных обязанностях руководившего запуском должностного лица отвечать в свою очередь взялся директор Клемонс.
Я наклонилась к мужу.
– Завтра тебе следует вместо меня привести с собой Хелен. Ведь именно она и написала бо́льшую часть той злополучной программы.
Торопливо разбирая на столе свои бумаги, он бросил:
– Хелен – китаянка.
– Она – родом из Тайваня.
– Да сенаторам это без разницы, а такие, как Мейсон, разобрать ее акцент не сумеют, да и не пожелают. – Он положил руку мне на колено. – Мне нужно… – Но тут он отвернулся от меня и принялся отвечать на вопрос Мейсона: – Да, сэр. Все наши ракеты оснащены устройством самоуничтожения на случай неисправности.
– Так подобное случается частенько, сэр? Выходит, катастрофы вами заранее запланированы?
– Мы были бы безответственными, если бы у нас не было планов на случай непредвиденных обстоятельств, пусть даже только теоретических, – елейным голосом сообщил Клемонс. – Сэр.
Далее вплоть до самого конца утренней сессии разбирательства я оставалась всего лишь наблюдателем, а к концу оного в зале появилась жена сенатора Уоргина, Николь, и когда наконец был объявлен перерыв на обед, ее лимонно-желтое платье оказалось единственным желанным ярким пятном на фоне гранита и нержавеющей стали зала слушаний.
– Ты неважно выглядишь, – заявила она мне и тут же крутанулась к Натаниэлю, и юбка ее, не поспевая за телом, взвилась у ее колен веером. – Да вы оба выглядите не приведи Господь. Без обид, но вам обоим нужно поскорее выбраться из этой могилы. Присоединитесь ко мне за обедом?
Натаниэль встал, потягиваясь.
– Спасибо, миссис Уоргин, но мне до начала следующего раунда необходимо кое-что обсудить с директором Клемонсом.
– Мы обойдемся принесенными с собой бутербродами. – Клемонс поднялся со стула. – Однако спасибо за любезное предложение.
– Ну, по крайней мере, украсть у вас Элму вы мне позволите?
Я покачала головой:
– Мне тоже, к сожалению, нужно остаться.
Натаниэль взял меня за плечи и, отвернув от себя, распорядился:
– Ступай. Кстати, и мне кусок пирога принесешь.
Николь переплела свою руку с моей и почти нараспев сказала:
– Кусок пирога? Звучит весьма разумно, а там, куда мы отправимся, пирог выпекают, уверяю уж вас, наивкуснейший.
Она почти силком вытащила меня из зала в коридор – единственное, похоже, место во всем здании Конгресса, где благодаря устланным по полу толстенным синим коврам камень и четкие прямые углы стен и потолка, обозначенные полосками стали, не довлели над человеком, коридор же тот сейчас заполняли спешащие помощники и секретари сенаторов.
– Слишком удаляться нам не стоит, – предостерегла подругу я, постоянно моргая, поскольку вдруг оказалась не в силах сфокусировать на чем-либо свой собственный взгляд. – Мне совершенно необходимо вернуться до начала следующего тура слушаний.
– Да не дергайся ты понапрасну. Мы, несомненно, вернемся вовремя.
– Откуда тебе это известно?
– Видишь ли, я случайно знаю одного сенатора, имя которого называть, естественно, не стану, так он всегда обедает не менее двух часов, так что, уж поверь мне, свободного времени у нас предостаточно. Уж точно наговоримся всласть, тем паче что нам есть что обсудить.
Ресторан, в который меня привела Николь, был великолепен – высокие потолки, хрустальные люстры, зеркала и позолота повсюду. Очевидно, что столь же великолепным он был и до Метеорита, и, оказавшись сейчас в нем, я будто попала в любовный роман эпохи Регентства. То есть почувствовала себя здесь безнадежно не на своем месте, поскольку для слушаний ограничила свой гардероб темными юбками-карандашами, а сегодня на мне была именно такая – темно-синяя, да еще и простая белая блузка – я таким образом намеревалась максимально слиться с морем мужчин в деловых костюмах. Очевидно, что цветочный шарф на шее Николь значительно лучше подходил к месту нашей трапезы, чем мое теперешнее, донельзя строгое, офисное одеяние.
Рядом будто из ниоткуда беззвучно возник официант.
– Два мартини, – заказала Николь. – Двойных. И для начала принесите нам, пожалуйста, фаршированные яйца, а затем – для каждой по порции филе-миньон минимальной прожарки с кровью.
– Какой там двойной мартини? – возразила я. – Разве ты не понимаешь, что мне не следует…
– Расслабься, подруга. Нам предстоит двухчасовой обед. Времени вполне достаточно, чтобы насладиться алкоголем, а затем полностью восстановиться. – Она сложила меню и отодвинула его по столу от себя. – Кроме того, ты выглядишь весьма хрупкой. Того и гляди сломаешься. Вот я и пытаюсь хотя бы самую малость вдохнуть в тебя искру былой жизни. Надеюсь, у меня хоть что-то да получится, и затем лишь я выложу тебе свое предложение.
– Что за предложение?
– Ты и Натаниэль… – Она покачала головой и положила свою руку на мою. – Элма, голубушка. Я видела более чем достаточно, и вы оба – прямо пример из учебника психологии. Твоя одежда свободна, из чего следует, что ты порядком уже похудела, поскольку толком давненько уже не ешь. Несмотря на толстый слой тонального крема, у тебя явственно видны круги под глазами… Из чего следует, что ты давненько толком и не спала. Поди, вне работы ты с мужем почти и не разговариваешь?
Она, к сожалению, не ошибалась. Меня спасло появление мартини.
– Что предлагаешь?
Николь решительно подтолкнула один из бокалов ко мне.
– Коктейль.
– О! И только-то?
– Для начала – только коктейль. – Она подняла свой бокал в приветственном жесте и подождала, пока я коснусь краешком своего бокала ее бокала. Подождала еще и только после того, как я пригубила напиток, сделала приличный глоток сама, с удовольствием закрыла глаза и поставила бокал на стол. – Почему Натаниэль полноценно не использует твои возможности?
Я глотнула из своего бокала и тут же ощутила во рту вкус рассола и можжевельника.
– Ну, мы сделали все необходимые приготовления перед слушаниями, а запросов на новые расчеты еще пока не поступало.
– Я говорю о том, чтобы ты дала показания.
Я едва не выронила свой бокал с мартини.
– Свидетельствовать? Мне? С чего это вдруг?
Она наклонила голову и вдруг переменилась, да так радикально, что даже шарф у нее на шее перестал придавать мягкость ее виду.
– Элма. Сенатор Мейсон попытается вовсю использовать аварию в надежде полностью остановить вашу Программу.
– Ну да, он всегда ненавидел космическую Программу, всегда пытался откусить максимум от федерального бюджета и направить эти деньги на восстановление своего штата. Понятное дело, ведь Северная Каролина сначала пострадала от множества пожаров, а затем кислотные дожди там уничтожили бо́льшую часть сельскохозяйственных угодий. Но какое я к тому имею отношение?
– Но ведь ты же – Леди-Астронавт.
– Да никакая я, к чертям собачим, не астронавт!
Мой голос прорезал низкий гул разговоров вокруг нас, и к нам повернулись лица состоятельных и влиятельных людей.
Что они обо мне подумали?
Слегка опустив голову, я от души глотнула из бокала, и холодное жжение джина на короткое время отвлекло меня от происходящего.
– А как же клубы Леди-Астронавтов по всей стране?
Были поданы фаршированные яйца, но у меня не оказалось ни малейшего шанса съесть хотя бы одно. Да хотя бы даже кусочек.
Мое тело не должно столь рьяно реагировать на…
Сглотнув, я отодвинула от себя бокал с мартини.
– Создание всех этих клубов было идеей телевизионщиков. Поверь мне, я к ним не имею ни малейшего отношения.
– Дурь у тебя в голове несусветная.
– Но я говорю тебе чистую правду. А Дон… Мистер Волшебник даже возражал против этого имени, потому что и мальчики, и девочки должны, по его мнению, иметь равные возможности стать астронавтами или хотя бы участвовать в его научных клубах «Мистер Волшебник».
Николь покачала головой и перегнулась через стол.
– Я говорю вовсе об ином. Ты, может быть, клубы и не организовывала, но то, что они существуют, напрямую связано с тобой, а Натаниэль опрометчиво не пользуется твоей популярностью.
– Я не…
– Ты фотогенична. Ты рассказываешь о ракетной технике легко и притягательно. Ты несешь радость, и ты…