Внезапно, прервав наш разговор, загомонили громкоговорители. То принялся давать нам свои назойливые комментарии дежурный сотрудник по связям с общественностью:
– Четыре минуты пятнадцать секунд до старта. Руководитель запуска уже доложил директору Клемонсу о полной готовности ракеты-носителя к предстоящему старту.
Похоже, с потеплением люди вскоре начнут приходить на крышу задолго до запуска, а мы прежде обычно ждали до минус четырех минут и лишь потом выходили. Уж больно холодно было на продуваемой всеми ветрами крыше. И даже летом.
– Три минуты сорок пять секунд, отсчет идет. Руководитель запуска пожелал экипажу удачи и счастливого пути.
Тетя Эстер достала из старомодной, видавшей лучшие времена сумочки расписной веер и создала близ себя свой собственный миниатюрный рукотворный ветерок.
Я улыбнулась ей.
– Милый у тебя веер.
Тетя Эстер от помахивания веером будто даже помолодела и похорошела.
– Его подарила мне Роза. Я, признаюсь, позабыла захватить свой собственный, когда мы выходили из дома, но у нее всегда был один в сумочке.
– Три минуты двадцать пять секунд, и отсчет идет. Следовательно, запуск осуществляется в полном соответствии с намеченной программой.
– Так этот веер когда-то принадлежал моей бабушке? – В моем сознании явственно всплыли воспоминания о том, как я сидела на крыльце со стаканом лимонада, а бабушка рядом разгоняла веером воздух. – Он прекрасен.
– Она приобрела его в Испании!
– Т-минус две минуты сорок пять секунд, и отсчет идет. Члены команды запуска здесь, в Центре управления, отслеживают значения ряда так называемых критических параметров.
Гершель вместе с Томми прошел вперед и прислонился к перилам на дальней стороне крыши. Внизу мой племянник познакомился с сыном Бенкоски, Максом – с тем самым Максом, с которым я, помнится, изготавливала ракеты из фольги, и они тут же подружились.
Я улыбнулась своей тете, не уверенная, была ли ее история правдивой или ей изменяет память.
– Бабушка… Бабушка бывала в Испании?
– Они там с твоим дедушкой во время своего свадебного путешествия побывали.
Признаюсь, мне прежде и в голову не приходило, что у них и в самом деле был медовый месяц. Да еще и свадебное путешествие. Дедушка умер до моего рождения, а бабушка казалась вечной.
– Я и понятия о том не имела. А ты когда-нибудь…
– Т-минус одна минута двадцать пять секунд, и отсчет идет. Наше табло состояния показывает, что давление в третьей ступени полностью соответствует норме.
Теперь события начнут развиваться уже совсем стремительно, и я не хотела, чтобы тетушка хоть что-то упустила, ибо ночные запуски были весьма впечатляющими.
– Здесь есть несколько сидячих мест. – Я поманила тетю Эстер к складным стульям, установленным на крыше.
– Т-минус шестьдесят секунд, и отсчет идет. Рэнди Клири только что отчитался: «Обратный отсчет идет гладко». Мы прошли отметку в пятьдесят секунд. Кабели внешнего питания отсоединены, и теперь ракета-носитель запитывается только от внутренних источников. Сорок секунд до старта. Все баки второй ступени теперь находятся под давлением. Тридцать пять секунд, и отсчет идет. Астронавты сообщают: «Самочувствие нормальное». T-минус двадцать пять секунд.
Щеки тети Эстер расцвели розами, и она, точно нетерпеливый ребенок, немедля обосновалась на стуле. На самом деле она была ненамного крупнее ребенка. Она вообще, сколько я ее помню, была женщиной маленькой, но клянусь, что сейчас она стала на добрых четыре дюйма ниже, чем до Метеорита.
– Двадцать секунд, и отсчет идет. Т-минус пятнадцать секунд, управление полностью автономно. Двенадцать, одиннадцать, десять. Активировано зажигание… Семь, шесть…
Мы присоединились к обратному отсчету вместе со всеми остальными на крыше, и мой желудок сжался в тугой комок.
– …пять, четыре, три…
При каждом запуске я непременно опасалась того, что что-то пойдет не по штату, а в данном случае так и вообще побаивалась, что мы станем свидетелями мощного взрыва, в результате которого погибнут три астронавта.
– …два, один, ноль, все двигатели запущены.
Вдалеке у основания ракеты вспыхнул яркий желто-белый огонь, что наглядно свидетельствовало об успешном воспламенении. В тишине ракета пошла вертикально ввысь на подушке пламени, а ночь вокруг нас озарилась, и стало светло как днем.
– Взлет. У нас взлет.
Рядом со мной тетя Эстер, сложив руки на груди, поднялась на ноги. Свет ракеты отражался в ее ярких глазах, как будто огонь ее души выходил наружу, подталкивая ракету в небо.
Затем до нас донесся тяжелый грохот, который мы скорее почувствовали всем телом, чем услышали, а через несколько секунд меня в грудь с силой ударили звуковые волны. Каково это, должно быть, – оседлать таковой-то звук и неистовую ярость огня? Я затаила дыхание, моля ракету продолжать свой полет. Дрожащее пламя поднимало ее все выше и выше и вскоре вместе с ракетой исчезло за облачным покровом, оставив нам только блуждающее сияние, которое вскоре тоже растворилось в ночи.
Тетя Эстер повернулась ко мне и схватила меня за обе руки:
– Спасибо.
– За что?
– Никогда прежде я даже не представляла себе, что увижу такое. Я до сей поры и ведать не ведала, почему ты хочешь стать астронавтом. Не знала даже, что это такое на самом деле, быть астронавтом, но теперь я… – Она посмотрела на облака, где уже исчезли даже следы ракеты. – Ты непременно должна воплотить свою мечту в жизнь.
После отъезда моей семьи я вернулась к рутинной работе в вычислительном отделе. Звучит, будто мне это было не по нраву. Вовсе нет, но все же после более чем месяца интенсивной подготовки к ним, а затем и пяти дней самих тяжелейших, изматывающих испытаний на соответствие требованиям, предъявляемым к потенциальному астронавту, вновь погрузиться в обыденность оказалось вдруг несказанно тяжко.
Разумеется, я все еще вносила свой вклад в Программу, но мне хотелось большего – хотелось самой отправиться в космос. Знание того, что Хелен не была допущена даже к испытаниям, также радости мне не доставляло. Она вроде бы вернулась к своему обычному настроению, да только ни она, ни Ида, ни Имоджин в «Девяносто девятых» больше не появлялись. Слышала краем уха, что они вроде бы используют все свое свободное время, набирая часы налета на самолетах с реактивными двигателями.
По мне, так требование значительного числа часов налета казалось сущим абсурдом, поскольку известно ведь, что астронавты почти ни на чем не летают. Конечно, они отправляются в открытый космос, но Чак Йегер неспроста назвал астронавтов на космическом корабле «тушенкой в консервной банке», имея в виду, что большинство систем на борту полностью автоматизировано, и вмешательства человека в их работу даже не предполагается.
На пути к Луне все будет происходить иначе, но очевидно, что даже полет туда станет совершенно не похож на полет на самом современном реактивном самолете.
Тем временем ракета класса «Сириус», спроектированная Пузырем Бобиенски, была готова к пусковым испытаниям, и лишь они достоверно покажут, какова на самом деле ракета, а до той поры даже все произведенные в мире на бумаге выкладки гроша ломаного не стоят.
Я стопкой собрала страницы с расчетом траекторий и засунула их в папку.
– Скоро вернусь. Доведу только результаты последних расчетов до сведения Пузыря.
Басира, надув губки, подняла глаза от своего стола.
– Да пусть… Пусть уж он собственной персоной явится за ними. Он же – очаровашка, каких поискать.
– Вот и пригласи сама его на свидание.
Я отодвинула свое кресло и встала. Она издала лающий смешок.
– Считаю, что просить меня о свидании должен он.
– Поступи он так, стало бы очевидно, что он наконец-то понял, что вычислительницы – и есть женщины.
– Человеку, которому то и дело требуется «компьютересса», это неизвестно? – Басира презрительно фыркнула. – Я тебя умоляю. Да знает он, знает, но, скорее всего, просто не представляет, что с женщинами делать.
– Вот потому-то на свидание пригласить его должна ты… – Я ей подмигнула и направилась к двери. – Так мне сообщить ему, что ты о нем справлялась?
– И думать не смей! – Басира швырнула в меня скомканный лист бумаги, но попала не в меня, а в Миртл, от чего захихикали все поблизости.
Все еще смеясь, я направилась по коридору в инженерное крыло. Испытательные лаборатории, где обычно и работал Пузырь, находились в другом здании, что было вполне разумно, поскольку работники тех лабораторий имели тенденцию время от времени устраивать у себя взрывы. Слава небесам за то, что все здания в комплексе были соединены меж собой надземными переходами, отгороженными от внешнего мира по бокам и сверху матовыми стеклами, а не то бы мне пришлось выйти наружу.
Я открыла дверь на лестничную клетку, ведущую на небесный мост, и до меня донеслось с этажа ниже:
– …я же говорю тебе, со мной ничего серьезного… Ш-ш. – И разговор прервался.
Через секунду-другую я все же опознала голос, а задержка произошла лишь только потому, что никогда прежде не слышала, чтобы голос Стетсона Паркера звучал напряженно. Даже когда на стартовой площадке МАК оказался террорист-смертник.
Я перегнулась через перила и посмотрела вниз. Он сидел на нижней ступеньке, вытянув одну ногу перед собой. Над ним, уперев руки в бока, стоял Халим Малуф.
– Вам помощь нужна?
При звуке моего голоса голова Паркера дернулась вверх и повернулась.
– У нас все великолепно.
– Ты уверен? – Было заманчиво оставить его, но черты его лица были напряжены, и я все же спросила: – Может, все же врача вызвать?
– Нет! – Его голос разнесся до самого верха лестничной клетки и затем эхом спустился вниз. Паркер закрыл глаза и медленно выдохнул. – Нет. Спасибо. Врач нам без надобности.
– Может, все же стоит обратиться к врачу? – Малуф в задумчивости потер затылок. – Стетсон… с каждым днем тебе становится все хуже.