Натаниэль покачал головой:
– Если модуль стартует с открытым люком, то даже самое незначительное ускорение, весьма вероятно, полностью выведет его шарниры из строя. Да и открытый люк, что не исключено, траекторию полета пусть даже и на самую малость, но изменит. Считаю, что астронавтам необходимо, не боясь уже повредить уплотнитель, задраить-таки люк. – Натаниэль взглянул на Клири. – Ситуация нештатная, а ты в такой же точно капсуле провел прежде уже немало времени. Так каковы твои практические соображения по поводу разрешения текущей ситуации?
Клири прищурился и принялся двигать руками туда-сюда, будто пробуя одну манипуляцию за другой. Наконец констатировал:
– Как ни крути, но на то, чтобы задраить люк в перчатках скафандра высокого давления, времени уйдет изрядно.
Время. Его-то как раз в наличии и не имелось, поскольку на процедуру стыковки и перехода на станцию у астронавтов, и тут уж никуда не денешься, уйдет не менее десяти минут, из чего однозначно следует, что на сам маневр сближения у них остается не более получаса.
– Им необходимо немедленно запустить двигатель.
Все присутствующие сейчас в Центре управления уставились на меня. Уставились, будто на растение в горшке, которое вдруг заговорило. Все, кроме Натаниэля. Его же ярко-голубые глаза словно лазеры системы наведения цепко впились в мои. Не отворачиваясь от меня, он возвысил голос:
– Басира, нужны относительные векторы состояния обоих кораблей. Нужны немедленно.
Она и глазом не моргнув просто кивнула, а сидевшая напротив Миртл обвела на лентах телетайпа цифры и протянула ленты Басире. Та их схватила и тут же, вооружившись карандашом и логарифмической линейкой, приступила к вычислениям.
Басира была хорошим, вдумчивым математиком, но я получала искомое значительно быстрее ее, поскольку в основном считала в уме. Не знаю даже, откуда у меня взялся карандаш, но как только Басира произнесла необходимые цифры вслух, я их записала на той же самой странице, на которой сверху красовались «Круги Клири», и принялась, как и мои коллеги-вычислительницы, считать.
Натаниэль меж тем повернулся к Клири.
– Скажи астронавтам, чтобы без церемоний немедленно выковыривали стопорную шайбу.
– А что насчет герметичности?
– Даже если модуль и не будет держать воздух, то все же такой расклад даст им больше шансов на благополучную стыковку, чем если у них будет открыт люк.
Клемонс кивнул.
– Скажи им, что вскоре они получат все необходимые данные, и тогда им экстренно следует приступить к процедуре маневра.
Бывает, что цифры сами собой вырисовываются в моей голове. Так случилось и на сей раз, но я все равно перепроверила полученные мною результаты, поскольку отлично понимала, что у Малуфа и Бенкоски – всего один-единственный шанс на спасение.
– Канзас, шайбу мы извлекли, но уплотнение, как и предполагалось, серьезно повреждено – отсутствует участок длиною почти в дюйм. Люк задраили. Следует ли нам теперь подать в отсек воздух?
Вернувшись уже к своему столу, Натаниэль тут же воскликнул:
– Ни в коем случае. Возможно, вам удастся при неблагоприятном стечении обстоятельств в дальнейшем перенаправить воздушную смесь в скафандры.
У нас были сотни томов расчетов того, что может пойти не так на околоземной орбите либо даже на пути к Луне и как с соответствующими проблемами бороться. Но радикально травящий воздух люк? И необходимость стыковки с орбитальной станцией менее чем через сорок минут? Разумеется, ничего подобного в наших талмудах не содержалось.
Атмосфера в Центре управления полетом потрескивала от напряжения неимоверной сосредоточенности, но мы все переговаривались меж собой так, будто обсуждали погоду, а Клири обратился к астронавтам, будто всего лишь лимонад им предлагал:
– Подтверждаю наличие нарушения герметичности. Не открывайте, повторяю, ни в коем случае не открывайте клапаны подачи воздуха в модуль, а в самое ближайшее время вам будут предоставлены все необходимые данные для осуществления сближения вашего модуля с «Лунеттой».
– Подтверждаю, Канзас. Мы остаемся в скафандрах.
Продолжая выводить на бумаге уже запечатленные в моем мозгу цифры, я взглянула на часы, и меня точно холодом обдало.
12:32.
Еще бы чуть-чуть, и было бы безвозвратно поздно!
– В 12:35 им следует запустить на полную тягу в течение сорока четырех секунд маршевый двигатель…
Кто-то едва слышно выругался, узрев, что на листе передо мной лишь только цифры и напрочь отсутствуют какие-либо расчеты, но мне на чье-либо мнение тогда было ровным счетом плевать, я размеренно продолжала:
– Через десять минут затем они окажутся в зоне непосредственной видимости со станцией «Лунетта», тогда им следует начать маневр заход на стыковку. – Я подняла карандаш от листа бумаги, на котором и в самом деле вывела только цифры, соответствующие исходным данным и своим окончательным расчетам. – Также им необходимо заблаговременно связаться со станцией и попросить станцию корректировать их курс в процессе сближения.
Натаниэль сделал шаг ко мне. Вдохнул, как будто собирался спросить, полностью ли я уверена в только что сказанном, а затем кивнул и посмотрел на часы.
Было 12:33.
– Неукоснительно следуй тому, что она предложила.
Клири обратил свой взгляд на Клемонса и, поколебавшись долю секунды, кивнул, а затем слово в слово повторил то, что менее чем минуту назад было сказано мною, и, судя по размеренности и монотонности его голоса можно было подумать, что информацию эту он зачитывает со страниц папки, только что взятой со стеллажа библиотеки.
Бенкоски ответил со спокойствием, под стать спокойствию Клири:
– Принято, Канзас. Запускаем двигатель.
Следующие полчаса тянулись и мчались стремглав одновременно. Как на то посмотреть.
Сама не знаю, как оказалась у стола, за которым сидели Миртл и Басира, и принялась вместе с ними отслеживать траектории полета двух космических кораблей.
Вскоре к громкой связи в зале подключилась «Лунетта»:
– Мы отчетливо видим модуль. Различаем даже детали его конструкции.
Модуль все еще был в нескольких милях от станции, и если пилотирующий его астронавт допустит сейчас хотя бы малейшую ошибку, модуль проскочит мимо и ошибку исправить уже не удастся.
– Ноль целых семь десятых мили до цели. Приближается со скоростью тридцать один фут в секунду.
Теперь все зависело от Бенкоски. Он с нами, да и вообще ни с кем не разговаривал, поскольку летный врач приказал астронавтам в модуле, дабы сберечь наличествующий кислород, по возможности хранить молчание.
– 2724 фута. Скорость – 19,7 фута в секунду, – доложила «Лунетта».
Совсем близко. Пожалуйста, пожалуйста, пусть с ними все будет в порядке.
– 1370. 9,8 фута в секунду.
– Канзас. «Лунетта». Мы тормозим. – В голосе Бенкоски слышались хрипы.
Я обменялась взглядом с Клири.
– Пятьдесят футов, и скорость стабильно падает, – сообщил оператор с «Лунетты».
В Центре управления, казалось, никто не дышит, как будто все мы вместе пытались сохранить воздух для Бенкоски и Малуфа.
– Канзас. Модуль благополучно пристыковался.
Зал вокруг меня взорвался радостными возгласами и благодарственными молитвами, я же в изнеможении уткнулась лицом в стол. Уж больно близко до последней секунды маячила неудача, и, если бы аварийная ситуация произошла на Луне, где и в помине не было космической станции, на которую можно было бы благополучно переместиться, мы бы сейчас слушали, как умирают астронавты.
Мы переступили порог квартиры, и Натаниэль немедля выронил портфель и захлопнул дверь ногой. Его руки обхватили мою талию и притянули меня к нему. Он поцеловал меня в шею, согрев ее своим дыханием.
– Ты – просто чудо.
– Я – всего лишь вычислительница.
– И классный пилот к тому же. – Он поцеловал меня уже выше шеи. – Да и астронавт тоже.
– Всего лишь кандидат в астронавты, – немедля поправила его я.
– Кандидат в астронавты – лишь до поры. – Натаниэль легонько ущипнул меня за шею.
– Эй! – Я рассмеялась и повернулась в его объятиях лицом к нему. В квартире было почти темно, и лишь уличные фонари сквозь окно доносили сюда свой призрачный свет. – Кто-то другой непременно допер бы, что необходимо немедленно запускать двигатель.
– Разумеется, допер бы, да только вряд ли достаточно быстро. – Он провел тыльной стороной ладони по моему лбу. Его кожа была прохладной и шершавой. – Нам чертовски повезло. И ты сегодня явилась отменной нашей удачей, и удача та пришла только благодаря сочетанию твоего опыта и экстраординарного, утонченного ума. Так что позволь мне все-таки называть тебя чудом.
– Ну, уж не знаю, не знаю. Звучит, однако, чрезмерно пафосно. – Я нашла пряжку его ремня.
Натаниэль развернул меня так, что я оказалась прижатой спиной к стене, а затем, проведя руками по моим бокам, опустился передо мной на колени.
– Ну все ж позволь поклоняться тебе.
Его руки пробежались по внутренней стороне моих бедер под юбкой, и я вскоре ахнула.
– Подтверждаю, поклонение прошло успешно, – доложил тут же он.
Через месяц после того, как стало известно об операции Паркера, я, как обычно в понедельник, явилась на утреннее собрание, и оказалось, что он уже сидит там, а голову его жестко удерживает шейный бандаж. Он похудел и, я бы сказала, осунулся, а под глазами у него залегли глубокие тени, чего я не видела, даже когда его мучили проблемы с ногами. Как бы ни изменился он внешне, его сущность изменений не претерпела, и следовало это из того, что, когда я его увидела, он, откинувшись на спинку кресла и оглядывая собравшихся подле него, со смехом говорил:
– …поэтому я и предложил, что если следует сбросить общий вес модуля, то придется астронавткам свои сумочки оставить дома.
Парни рассмеялись. Николь подняла свою чашку с кофе и спросила:
– Считаешь, что наши сумочки весят больше, чем твои обремененные излишком спермы яйца?