Все замечательно. Просто великолепно! Мои товарищи по предстоящему полету один за другим кивают и дают мне знак «хорошо».
Внешний мир теперь находится снаружи. Услышу его я лишь после того, как подключусь к корабельной системе. Теперь нужно подождать, пока из моей кровеносной системы выйдет излишек азота. Если этого не сделать, то, оказавшись в космосе, закончу свои дни в ужасных судорогах, и причиной тому станет разница давлений. Так, давление земной атмосферы составляет 14,7 фунта на квадратный дюйм, но в капсуле же будет всего лишь 5,5 фунта на квадратный дюйм.
Трещины на бетонной стене передо мной выглядят головой злобного дракона. Интересно, что бы сказали несравненные психологи МАК, сообщи я им о своем наблюдении во время первоначальных тестов. Мне неловко в скафандре, но я все ж поворачиваюсь и машу рукой, привлекая внимание одного из костюмеров. Та смотрит на меня, и я изображаю, что открываю книгу.
Она понимающе улыбается и лезет в шкаф за материалом для чтения, который я выбрала для ожидания. Материал этот – подарок, преподнесенный мне братом на вечеринке по случаю моего предстоящего полета в космос. Одиннадцатый номер Супермена. Истинный алмаз из его накопленной годами коллекции комиксов.
Плакать сейчас было бы для меня выбором в высшей степени неудачным. Ведь я – астронавт. Я – уже внутри космического скафандра. И сегодня я отправляюсь к Луне.
Лифт спускает нас, астронавтов, из изолятора всего лишь тремя этажами ниже, но движется он неимоверно медленно. Портативный кислородный аппарат-чемоданчик, который я несу, тяжелый, но, когда кто-то предложил нести его за меня, я, разумеется, отказалась. Если мужчинам тащить его по силам, то выдюжу и я. Тем не менее к тому времени, когда лифт наконец достигает дна, я уже сожалею о своем поспешном отказе.
С нами в лифте спускаются еще и два ремонтника. Так, на всякий случай. Было бы неблагоприятным началом, если бы мы застряли в лифте по пути к Луне. Лебуржуа переминается с ноги на ногу. Никогда прежде не видела его столь взвинченным.
Двери отходят по сторонам, и глазам нашим предстает толпа репортеров. Нас предупредили об их присутствии, и поэтому, выйдя наружу, мы втроем останавливаемся на минутку, позволяя вездесущим разносчикам всяческих новостей сделать отменные снимки. Я произвожу глубокий вдох консервированной воздушной смеси и улыбаюсь. Надеюсь, улыбка у меня не выглядит вымученной. Мое сердце колотится быстрее, чем того хотелось бы, но скафандр защищает меня от докучливых вопросов папарацци.
Запуска на смотровой площадке ждут мой брат, его семья и даже тетя Эстер, Натаниэль же за стартом будет следить из Центра управления, стоя, разумеется, возле своего стола, а не сидя за ним, как обычно в подобных случаях.
Мы уходим от репортеров и садимся в фургон, и тот отвозит нас к ракете. Та высится подобно огромному монолиту, свидетельствующему о стойкости человечества. И я на нем намереваюсь вскоре прокатиться.
Конечно, есть некая вероятность того, что сегодня мы в полет не отправимся. Запуски частенько откладываются. Виной тому служат то неисправный провод, то непогода, а то и вообще придурок с бомбой… Как знать, возможно, завтра нам придется снова пройти через все то, что выпало на нашу долю нынче.
Из фургона мы выходим у подножия лифта, ведущего к порталу в вышине. Терразас останавливает меня, положив руку на плечо, и указывает ввысь.
Я откидываюсь назад – единственный способ посмотреть вверх, облачившись в скафандр. Звук моего вздоха эхом отражается от стенок шлема. «Артемида-9» в свете утреннего солнца дымится. Умом понимаю, что вижу я вовсе не дым, а испарения, вызванные наличием переохлажденного кислорода в баках, и ракета мне вдруг представляется живым зверем, испускающим из пасти пар после долгого яростного бега.
Боже мой, до чего же ракета прекрасна! И до чего же она чудовищна!
Я отвожу от ракеты взгляд, а Терразас, как и Лебуржуа, все еще смотрят и смотрят вверх, и оба они улыбаются.
Наконец мы, закончив таращиться, подобно праздным туристам, заходим в лифт. Он, поднимая нас, жутко гремит и трясется, а у ног наших расстилаются бескрайние прерии Канзаса.
Прежде чем забраться в капсулу, я останавливаюсь на платформе. Все астронавты всегда так делают. Единственный иллюминатор внутри выходит прямо вверх, и сейчас – мой последний взгляд на Землю перед тем, как я окажусь в космосе.
Землю вокруг одеялом прикрывает высокое, прорезанное серебристыми облаками небо. Вдалеке по периметру стартовой площадки МАК кружат два «Т-38», расчищая нам на всякий случай траекторию полета. Однажды нам пришлось даже отложить запуск только потому, что прилетел какой-то идиот-турист, решивший полюбоваться запуском космического корабля с воздуха.
Только-только после короткой зимы, в течение которой снега почти не выпало, зазеленели луга, и на них колышутся на ветру розовые пятнышки – ранние полевые цветы, раскрывшие свои лепестки с рассветом.
Я делаю глубокий вдох, будто и в самом деле могу хотя бы в последний раз вдохнуть аромат Земли, но заполучаю в легкие лишь еще больше консервированной дыхательной смеси. Я поворачиваюсь лицом к нашему кораблю и прижимаю руку в перчатке к его боку. Терразас встает на колени и заползает внутрь модуля. За ним туда же залезает и Лебуржуа.
Я даю коллегам время на обустройство, а потом вползаю в модуль и сама. Во время подъема я буду сидеть на центральном кресле – скамейке запасных, а Лебуржуа окажется от меня слева, так как левое кресло – традиционное место командующего миссией.
Сиденье подобно детской люльке, и ноги мои в ней оказываются основательно задраны вверх. Экипаж, включая меня, затягивает ремни безопасности, которые и будут надежно удерживать каждого из нас в креслах после старта, и я переключаю подачу кислородной смеси в скафандр на корабельный источник.
Воздушная смесь по-прежнему имеет металлический запах, но запах – менее жестяной, чем тот, которым была пропитана смесь из портативного чемоданчика, хотя весьма вероятно, то – просто плод моего разыгравшегося воображения.
Оживает система связи, и в мир мой врываются звуки.
Заговаривает Лебуржуа:
– Канзас, на связи – Артемида-9. Мы заняли предписанные нам места.
У меня в ухе звучит голос Паркера, исполняющего сегодня обязанности ответственного за запуск:
– Вас понял. Добро пожаловать на борт.
Закрывается люк, отрезая нас от последнего, что нас еще связывало с Землей, – от вида ее поверхности. Все, что теперь остается в поле нашего зрения, – так это небо с серебристыми облаками над нами. У всех нас имеются контрольные списки, которые нужно в очередной раз просмотреть, и я к этому приступаю, следя также за тем, чтобы все датчики и переключатели, за которые я отвечаю, находились в должном положении. Для поездки наверх мне надлежит сделать весьма немногое. Я по большому счету – всего лишь пассажир, а пилот – Лебуржуа, но даже его роль как пилота в основном чисто номинальная, поскольку до того, как мы окажемся в космосе, ему представится полностью взять на себя управление лишь только в том случае, если что-то пойдет категорически незапланированным образом.
После выхода на околоземную орбиту у нас будет всего только два часа для подготовки к переходу на транслунную. В теории, во всяком случае.
А сейчас… Сейчас все мы в ожидании начала отсчета времени на старт, как нам и предписано, изучаем контрольные списки, данные из которых в случае необходимости позволят нам выиграть время при неблагоприятном развитии событий. Позволят, но это, опять же, всего лишь в теории. В общем, изучаем, изучаем и изучаем списки – глядишь, и в самом деле вызубрим их назубок.
Мы сидим на своих штатных креслах в модуле, и сейчас, пока ракета не вышла еще в космическое пространство, наши ноги закинуты выше головы, и оттого, очевидно, хочется попи́сать. Каждый побывавший в космосе астронавт в приватной беседе признается в таком желании, преследовавшем его перед стартом, но информация, касающаяся сих желаний, разумеется, ни в один из пресс-релизов не просачивалась. У мужчин есть сложная система презервативов и мешочков для ловли естественных для организма млекопитающего испражнений, в моем же распоряжении наличествует лишь только здоровущий подгузник под нижним бельем.
Часа через два ожидания я использую его, и меня внезапно охватывает уверенность, что моча со временем выйдет за пределы подгузника и растечется по моей спине под костюмом. Разумеется, такого не произойдет, но чувствам ведь не прикажешь. Да и вообще я готова заплатить почти любую цену за то, чтобы быть астронавтом.
Собственная моча по спине? Да плевать на нее!
А потом вдруг, после нашего трехчасового сидения, мы оказываемся всего лишь в шести минутах, предшествующих запуску. Я уже проштудировала свой контрольный список четыре, а то и пять раз, опасаясь, что что-то да пропустила. Хотя, разумеется, вряд ли что пропустила.
Снаружи на нас с крыши МАК взирают мои родственники. Они, как и все наши семьи на крыше, надежно изолированы от представителей прессы, так что если что-то пойдет не так, то… То МАК уж позаботится о том, чтобы средства массовой информации не заполучили фотографий лиц наших близких, когда их, не дай бог, неожиданно постигнет горе.
В ухе у меня сопровождаемый треском помех раздается голос Паркера:
– Йорк. Инженерный отдел напоминает вам о простых числах.
Инженерный отдел? Какой там инженерный отдел! Просто Паркеру запрещено по каналу открытой связи произнести слова «твой муж» или просто «Натаниэль». В то же самое время муж мой, несомненно, слышит переговоры с бортом, хотя и не может, в силу жестких предписаний МАК, их поддержать.
– Пожалуйста, поблагодарите от моего имени инженерный отдел и заверьте его сотрудников, что по возращении я непременно продолжу работу над теоремой делимости, – говорю я. – А сейчас мы все пребываем в предвкушении запуска.
– Сообщение подтверждено. – И без паузы Паркер возвращается к предстартовой рутине. – Процедура проверки двигателей успешно завершена.