— Вот теперь мы точно отправляемся за город. Тебя это не смущает? Я еще не надоела тебе?
— Еще нет.
Он смотрел на нее. Его глаза вновь привыкали к ней. И он находил это занятие восхитительным. Это было бегство от одиночества, от самого себя. Для приличия он спросил, как прошел обед в семейном кругу, и едва прислушивался к тому, что она говорила в ответ. В бар вошла девушка и уселась на табурет за стойкой. Он уже видел ее четырьмя днями раньше и едва не заговорил с ней.
— Мама ничего не сказала, — щебетала рядом с ним Маривонна, — братья, как всегда, усмехнулись, а вот папа заволновался.
И после недолгого молчания, она добавила:
— Он хотел бы с тобой увидеться.
Поль едва не упал со стула.
— Увидеться со мной?
Маривонна взяла его руки в свои ладони:
— Не сердись. Все это чепуха. Я ему так и сказала.
— Может, не надо было этого делать?
— Совсем наоборот. После обеда он отвел меня в сторонку. Я не хотела обманывать его. Он любит меня и очень беспокоится за меня. И потому я решила выложить всю правду. Но это не имеет никакого значения. Если ты не хочешь встретиться с ним, то и не надо. Ничего не изменится даже в том случае, если ты не откажешься от этой встречи, которая тебя ни к чему не обязывает. И все же он посмотрел бы на тебя и успокоился.
Поль задумался. Он был ошарашен и даже шокирован. В его время как-то не было принято, чтобы девицы знакомили своих отцов с любовниками. После недолгого размышления он признал, что в этом есть какой-то смысл. К тому же ситуация показалась ему достаточно пикантной, что удваивало его любопытство.
— Я встречусь с твоим отцом, — сказал он.
— Как это мило с твоей стороны.
— Не надо меня благодарить. В некотором смысле можно считать, что мы поженились. И в этом нет ничего предосудительного. Мы лишь обошлись без формальностей. В моей жизни их было предостаточно. Меня тошнит от одного воспоминания о них.
Он вел непринужденный разговор, несмотря на то что его мысли были уже далеко. Он размышлял о том, каким радикальным образом изменились буржуазные нравы.
И у Маривонны словно гора свалилась с плеч. Она сняла плащ и, оглядевшись по сторонам, спросила о том, как Поль провел этот день. Он принялся рассказывать об Альбере. С Маривонной ему было хорошо и без продолжительных разговоров. Но на людях он предпочитал сдерживать ее порывы. Если бы он вдруг замолчал, то она тут же бы прильнула к нему, заглядывая с нежностью в его глаза. Он не чувствовал в себе уверенности, что сможет такое вынести на глазах у четырех или пяти посетителей, собравшихся к тому времени в баре.
— Понимаешь, я — ничто в сравнении с Альбером. Совершенно закомплексованная, противоречивая, несобранная личность.
— Ты такой, какой есть, — сказала она.
Ее простой ответ показался ему обидным. Конечно, он любил заниматься самобичеванием и обвинять себя во всех грехах, хотя в глубине души вовсе так не считал.
— Ладно, — сказал он, — пусть будет по-твоему: я такой, какой есть. Но что же тут хорошего? Что бы ты сказала в том случае, если бы пострадала от моей несобранности и закомплексованности?
— Я не задаю себе вопросов по поводу того, что нельзя изменить.
Он горько усмехнулся.
— Что тут смешного?
— Мы вместе смеемся надо мной. Только что я хотел наговорить тебе много неприятных слов, но чувствую, что не способен на такое.
— Не мучайся Придет день, когда ты скажешь их.
Казалось, что эта мысль обрадовала ее. И тогда он рассказал ей случай из своей жизни. Какое-то недолгое время он был любовником мазохистки в прямом смысле этого слова. Ему пришлось просить ее о том, чтобы она нашла кого-нибудь другого для бичевания. Он так и не посмел поднять на нее руку.
— Ты мог сделать над собой усилие, — сказала она. — Вот что меня настораживает: ты любишь доставлять удовольствие, но только таким способом, который приемлем для тебя самого.
— Возможно. Однако у меня нет порочных наклонностей.
Она с удивлением посмотрела на него. Интуиция подсказывала ей, что он либо лгал, либо заблуждался. Беззаботно порхавшая по жизни, она с первого же дня знакомства с Полем почувствовала, что его ранимую душу постоянно мучают угрызения совести и сожаления о безвозвратно ушедшем. В этом-то и состоял секрет обаяния ее немолодого и потрепанного жизнью любовника. Он открывал ей правила сложной игры, чьи тонкости были еще недоступны ее сверстникам. Вскоре она поняла, что служит связующей нитью между Изабель и ее отцом. И безропотно согласилась на эту незавидную роль. Ее запросы были весьма скромными. Она не задавалась вопросом, любит он ее или нет. И если девушку и шокировало что-то в рассказе о мазохистке, то только одно: как он мог отказать женщине в удовольствии быть побитой? Маривонна отнюдь не была порочной, поскольку считала, что все должно происходить само собой. Однако была убеждена, что Полю надлежит быть порочным, поскольку это была привилегия его возраста. После короткого размышления она пришла к выводу, что Поль все-таки скорее лжет, чем заблуждается. И все же, как всякая влюбленная женщина, она сделала вид, что приняла ложь за чистую монету.
Между тем Поль продолжал изливать перед ней душу. Он признался, что по-прежнему ощущает себя чистым и наивным ребенком. Прожитые годы нисколько не испортили его. Ему удалось выйти из мутной воды жизненных передряг таким же незапятнанным, как белый лебедь. Однако стены бара, где они вели беседу, напомнили ему о весьма сомнительном эпизоде из его прошлой жизни. Он рассказал о Каролине, которая провела с ним в Тарде одну из самых морозных зим. Он не утаил, что еще раньше весной они часто заходили в этот бар. Поль неспроста затеял этот разговор. Ему не хотелось, чтобы Маривонна повторила печальный опыт своей предшественницы.
Маривонна поняла его с полуслова. «Вот мы и подошли к главному», — подумала она. Ей захотелось почувствовать его тепло, и она вытянула ногу, чтобы прикоснуться к его колену.
— Мне бы это не понравилось, — сказала она.
— Отчего же?
— Мне кажется, чтобы подходить к людям с подобной меркой, надо немного больше любить их.
— Ты так ничего и не поняла, — заявил он. — В данном случае удовольствие получаешь именно от того, что познаешь что-то новое с незнакомым тебе человеком.
Она робко посмотрела в сторону сидевшей за стойкой бара молодой женщины. Маривонна едва бы заметила ее присутствие, если бы не перехватила взгляд Поля. У незнакомки было красивое лицо, обрамленное разделенными на пробор длинными густыми темными волосами рыжеватого оттенка. Она сидела на табурете так, что были видны ее изящные коленки. Поль прав. Все возможно. И чем больше она думала об этом, тем сильнее разыгрывалось ее воображение. Маривонна почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. Она сжала руку Поля. Но он не ответил на ее молчаливый призыв. Нагнувшись, он подхватил ее чемодан.
— Пойдем-ка лучше где-нибудь пообедаем, — сказал он.
Он помог ей надеть плащ. Завязывая пояс, она вновь загляделась на девушку у стойки бара. Поль пошел к выходу. Подойдя к двери, он пропустил Маривонну вперед. Улица встретила их моросящим дождем и блеском мокрого асфальта. Какую-то секунду они стояли молча.
— И что же? — спросила она.
— Куда бы ты хотела пойти?
— Как ты скажешь.
Они шли вдоль улицы. То и дело оглядываясь назад, она держала Поля за руку. Погруженный в свои мысли, он неторопливым шагом шел рядом с ней.
— Завтра, — произнес он, прижимая ее к себе, — попробуй позвонить Изабель. Прошло уже три дня, как она не дает о себе знать. Я уже начинаю волноваться.
Она звонила ей не один раз. Трубку поднимала Соня, и она тут же вешала ее, чтобы ненароком не разрушить возможное алиби подруги. На многие номера, которые она затем набирала, никто не отвечал. Ален еще валялся в постели, но пообещал встать, если она приедет к нему. Она назначила ему свидание в бистро на углу улицы Кузен.
В такси она вдруг стала корить себя за то, что последние три дня провела словно в счастливом сне. Она не должна была отпускать ее домой после той злополучной вечеринки. «В то утро я была слишком сонная и еще не протрезвевшая, чтобы расспросить о том, что случилось с ней». Потом она ждала, когда Изабель даст о себе знать. И Поль ждал того же. А ожидание вдвоем переносится куда легче, чем в одиночестве. К месту встречи с Аленом она подъехала совсем расстроенная. Он ждал за угловым столиком и махнул ей рукой. Он не успел побриться и, по-видимому, стеснялся своей щетины, поскольку прикрывал подбородок ладонью.
— Как я рад, что ты позвонила мне, — сказал он. — Я уже не знал, где тебя искать. У нас возникли проблемы с твоей подружкой.
— Какие?
— Они поссорились с Бернаром. На репетиции она дала ему пощечину, а он ответил ей тремя оплеухами. Ты знаешь, Бернар не подарок, но все же он хороший артист, в то время как Изабель…
— И что же?
— Вчера я позвонил и велел ей остаться дома.
— Как ты мог так поступить! Для начала хотя бы поговорил со мной. Я успокоила бы Изабель.
— Я не знал, где тебя искать. Дальше так не может продолжаться. У меня отпущено на репетиции только три недели. И ни дня больше. Из-за того, что они когда-то вместе спали, а теперь не могут поладить друг с другом, они способны провалить спектакль. Мне не оставалось ничего, как сделать свой выбор. И я сделал.
— Изабель, должно быть, очень переживает.
— Да, но вовсе не из-за театра. Ей плевать на него. Она вовсе не стремилась стать великой актрисой. И если она переживает, то только из-за Бернара.
— Он порядочная свинья.
Ален поднял вверх руку, как бы показывая, что эти проблемы не касаются его.
— Что же сказала Изабель, когда ты позвонил ей?
— А что могла сказать эта гордячка? Что сожалеет о потерянном на нее времени?
— Ладно. Мне надо повидаться с ней. — Она встала.
— Ты сердишься на меня за то, что я избавился от Изабель?
— Нет.
— Тогда посиди еще немного со мной.