— Ма, в чем дело?
Я заметил, что она потирает указательными пальцами виски. Ее руки с тонкими запястьями были усыпаны росинками бриллиантов. Я вдруг подумал, что не она создана для роскоши, а роскошь — для нее. Такие женщины украшают жизнь, это и есть их предназначение. Она молчала, и я переспросил:
— В чем дело, ма?
— Небольшая мигрень. Не обращай внимания.
— Может, тебе лучше прилечь?
— Я хочу побыть с тобой. Ведь ты скоро уедешь.
— Я останусь ночевать.
— Тебе ведь завтра на работу. На дорогах пробки.
— Встану пораньше, — отмахнулся я. — Кстати, что говорит папа о моей работе?
— Он тебя уважает.
— Вот как? — удивился я.
— Он сам начинал подсобным рабочим на стройке…
— Папа? Подсобным рабочим?
Я знал семейное предание. О том, как папа работал на стройке — прорабом, начальником участка, а потом и всего объекта. О переводе в стройтрест, а потом и в министерство. О том, что он был подсобным рабочим, раньше не говорили.
— …Там мы и познакомились.
— Где?
— На стройке.
— А ты там что делала?
— Работала, — спокойно ответила мать.
— Где? На стройке?
— Что ж тут такого? Я работала штукатуром-маляром, — ровным голосом сказала она. — Когда провалилась на экзаменах в театральное училище, пошла работать на стройку, чтобы мне дали койку в общежитии.
Слова «койка» и «общежитие» оскорбляли ее уста, и я поспешил закрыть тему. Я ведь помнил ее только такой: холеной, пахнущей дорогими духами, всегда модно и дорого одетой. Ее руки, ласкавшие меня в детстве, были мягкие и душистые. Я взял эту ласковую руку и поцеловал. Мы улыбнулись друг другу…
Когда утром следующего дня мы встретились со Сгорбышем, я небрежно сказал:
— Возможно, что на днях тебе позвонит богатая заказчица. Мог бы ты еще разок съездить на Рублевку?
— А ты времени даром не теряешь, сынок, — усмехнулся он. — И каков твой процент?
— Это мой подарок. Не переживай, я не внакладе.
— Надо думать! Вид у тебя, как у кота, съевшего миску сметаны!
Я всего лишь провел вечер с родителями, а ночь дома. Но согласно кивнул. Потом спросил:
— А что делал ты?
Он с гордостью показал вчерашние снимки. Их было много. Некоторые он продублировал. Весь материал мы покамест сложили в ящик нашего общего рабочего стола и заперли его на ключ. Раньше Сгорбыш этого не делал. Я задумался. А когда он начал запирать ящик? Месяца два назад. Неужели у нас что-то пропало? Во всяком случае, теперь он ящик запирал.
— И как зовут даму? — вскользь поинтересовался Сгорбыш.
— О! У нее необычное имя! Эвелина.
— И в самом деле, необычное. Редкое. Я бы сказал: редчайшее. Псевдоним?
— Все так думают, — улыбнулся я. — Что она бывшая модель, которая взяла псевдоним. Но это имя записано в паспорте. Ее так зовут с момента рождения. Она в действительности Эвелина Вячеславовна, по мужу Петровская.
— Как-как?
Он подергал запертый ящик. Вид у Сгорбыша был рассеянный, словно он что-то забыл.
— Эвелина Вячеславовна.
— А-а-а… Буду знать. Ну, давай работать.
Прошло больше недели. Пора было отдавать заказ, но Сгорбыш все тянул. Я тоже не горел желанием нанести визит холеной блондинке. К тому же у меня возникли проблемы. Я уже упоминал о срыве, свидетелем которого стал. Причины его я так и не понял. Почти три месяца Сгорбыш был «в завязке». С того момента, как я выиграл пари. И вдруг…
Это произошло не в день получки. Не в день, когда ему заплатили за халтуру. И не тогда, когда с деньгами явилась очередная топ-модель. Это произошло на ровном месте. Ни с того ни с сего. Мы никуда не ездили. Я никуда не отлучался. Все происходило на моих глазах. Ничего не случилось. По крайней мере, я ничего не заметил. Он работал над снимками, звонил заказчикам, ему звонили заказчики, договаривались о встрече. Я не оставлял его одного дольше чем на десять минут. Я никуда его не отпускал. Он весь день провел в студии. Проявлял и печатал фотографии. Тем не менее на следующий день он не вышел на работу.
Я кое-как подобрал громы и молнии, которые метал главный, и попытался залатать дыру. А потом рванул к Сгорбышу. Он храпел на диване, будучи пьяным в стельку. На полу у продавленного дивана в ряд стояли пустые бутылки. Водка и пиво. Это было серьезно. Я не понимал, что случилось?
— Что случилось? — спросил я, когда мне удалось его растолкать.
— А… это ты…
Сгорбыш смотрел на меня мутным взором. Вдруг его лицо исказилось. На нем застыло выражение ужаса! Горб отшатнулся:
— Ты-ы-ы…
— Что случилось?
— Пью я, — устало ответил Сгорбыш.
— Это я вижу. А в чем причина?
— Пью я, — упрямо повторил он.
— Горб, нам надо работать.
— Зачем?
— Но ты же человек!
— Пью я… Отстань.
В его голосе была такая безысходность! Что-то случилось. Он находился в глубоком нокауте. Настолько глубоком, что ему требовалась палата реанимации. Собственно, с этого момента все и началось. Поэтому я позволю себе выделить дальнейшие события в отдельную главу.
Крупным планом
В тот день мне так и не удалось привести его в чувство. Но на следующий он приехал на работу. Хотя и к полудню, но приехал. Буркнул:
— Привет. — И сразу же от меня отошел.
Я видел, что он не хочет со мной разговаривать. Выглядел он неважно: на щеках и подбородке щетина, глаза мутные, но как-то держался. Изо всех сил делал вид, что занят работой. Я видел, что руки у него дрожат. Мы почти не разговаривали. Я справедливо полагал, что это у меня есть повод дуться. Не я его подвел, а он меня. Но Сгорбыш упрямо молчал. Из-за этого и получилась накладка.
К субботе я спохватился: а как же заказ? Пятница, вечер! Завтра у Сидора Михайловича юбилей! А подарок? Сгорбыш же как назло уехал. Испарился. Куда он подался, я понятия не имел. Хотел было ему позвонить на мобильник, но потом подумал: много чести! Пока он передо мною не извинится, я не буду с ним разговаривать. В конце концов, это свинство. Мог бы объяснить. Мол, денег задолжал. Проигрался. С квартиры просят. Я же ему честно сказал тогда: женщина бросила. А он, гад такой, молчит! Что это за тайны, в которые он не хочет меня посвящать?
Как потом выяснилось, своим молчанием он спас мне жизнь. Ведь с этого момента, как вы уже догадались, я его больше не видел. Он уехал в неизвестном направлении, не сказав мне ни слова. Возможно, что при нем были роковые снимки и их негативы. Но это я понял уже потом. После того как узнал, что его убили.
А в пятницу вечером я был в бешенстве. Закончив с основной работой, полез в ящик стола. Заперт. Я чертыхнулся. У меня осталось так мало времени! Не дай бог иметь дело с разгневанной блондинкой! С халтурой, приносящей хорошие деньги, можно попрощаться, если мы не выполним ее заказ. О чем думает Сгорбыш? Я еще раз выругался.
— Ключик ищешь? — ехидно спросил кто-то.
Я обернулся. «На птичьих правах». Как, бишь, его имя? Но лицо знакомое. Значит, работает здесь месяца три, уже успел примелькаться. Парень лет двадцати, тощий, глаза бегают. Кажется, у него кличка Длинношеее.
— Ищу. Тебе-то что?
— А не надо запирать!
— Это разве твое? — с усмешкой спросил я.
— Подумаешь, тайны!
Он вытянул шею в сторону моего стола. Вместо трех «е» на конце стало пять. «Еееее» мстительно хихикало. Мне захотелось дать ему щелбана. Но вместо этого я обратился с вопросом:
— Открыть можешь?
— Запросто!
— Вперед!
Я не умею взламывать замки, и у меня не было времени, чтобы дождаться слесаря. Пятница, вечер. Как думаете, сколько придется ждать? До утра понедельника. А пять «е» легко справился с замком при помощи английской булавки. Я бы заинтересовался этим, если бы так не спешил. Поэтому отпустил его с миром, отобрав только булавку и дав щелбана. И принялся работать. Мне показалось, что фотографий меньше. Во всяком случае тех, на которых были запечатлены трубы. Но времени раздумывать над этим у меня тоже не было. Сгорбыш даже не удосужился купить альбом! Я отправился в приемную шеф-редактора и пустил в ход всю магию своей улыбки. В течение пяти минут секретарша, словно кобра, вытягивалась из-за своего стола на волшебный звук моего голоса. И, как зачарованная, тянулась к двери. Когда она ушла в магазин за альбомом, я прокашлялся и пошел по коридору — распространять свои чары на всех, кто попадется под руку. Мне нужны были все женщины мира. Я опаздывал.
В течение часа на меня пахала вся женская половина редакции. Проклятый Сгорбыш! До чего он меня довел! Вернул в былые времена, когда я повышал квалификацию! Я не помню, что им всем наобещал. По-моему, меня посадят за многоженство. Но к восьми часам вечера альбом был готов. Под фотографиями красовались аккуратные наклейки с подписями. Одна способная девушка даже украсила его шаржем. Получилось так мило, что я ее расцеловал. И как на крыльях полетел к своей машине.
Пятница, вечер. Я добрался на Рублевку к одиннадцати часам. И подумал, что вновь придется ночевать в родительском особняке. Я ужасно устал. Я проклинал Сгорбыша. Подъехав к знакомым воротам, я принялся отчаянно сигналить. Раз, другой, третий. Но мне никто не открывал. Я вышел из машины и принялся барабанить в ворота кулаками. Наконец открылась калитка. Холеная блондинка обрушила на меня ледяной душ из обоих кранов водянистых глаз:
— Что случилось?
— Ваш альбом.
— Я не понимаю.
— Вы сказали: привезите лично.
— Но…
— Вам больше не нужны эти фотографии?
Она окинула меня внимательным взглядом, с головы до ног, водянистая поверхность ее глаз чуть потеплела, и блондинка посторонилась:
— Хорошо, заходите.
— А машина?
— Ничего с ней не случится, — раздраженно ответила женщина.
Моя машина не шла ни в какое сравнение с той, которой владела она. Дешевка ее не интересовала. Я тоже не слишком дорожил своей машиной, поэтому согласился на выдвинутые условия. Вошел через калитку и огляделся. Как я и предполагал, домик был небольшой, но уютный. Участок крохотный, тем не менее на нем разместилось немало полезных построек и даже миниатюрный бассейн. Стояла светлая и тихая летняя ночь, и мне удалось разглядеть у бассейна сервировочный столик и пару шезлонгов. Даже показалось, что на столике красуется конусообразный бокал для коктейля. А в не