Особый интерес представляет понятие одновременности. Заставляя нас переосмыслить линейный характер времени, на самом деле оно подталкивает нас к определению времени, принятому у физиков, которые рассматривают прошлое, настоящее и будущее как происходящие одновременно. То есть совпадения можно рассматривать как такие случаи, когда невидимые нити, связывающие и объединяющие этот «пейзаж времени», на мгновение становятся заметными.
Одна из таких нитей выбилась из общей «ткани», как раз когда я работала над разделом своей книги, посвященным совпадениям. По пути в аэропорт, возвращаясь в Нью-Йорк после Рождества, я еще раз напоследок вычитывала эту часть, прежде чем отослать книгу в типографию. Позже, во время таможенного досмотра, сотрудник Управления таможенной безопасности Джей Джадсон рассказал мне, что его жена гречанка, и мы мило поболтали о том, как хорошо она печет знаменитый греческий пирог со шпинатом, спанакоту. И вдруг он совершенно неожиданно спросил меня: «У вас есть минутка, чтобы выслушать одну историю?» – и рассказал о настоящих сказочных совпадениях!
«Двоюродный брат моей жены Марк работает в греческой закусочной напротив храма Святой Софии, – начал он, – он родился на острове Закинф в Ионическом море. Когда случилось страшное землетрясение в 1953 году, ему было шесть месяцев. Во время землетрясения он был разлучен со своими родственниками, и его определили в приемную семью, а затем отправили в Соединенные Штаты, где он жил у супружеской пары, которая затем усыновила его. Более 50 лет спустя, работая официантом в закусочной, Марк накрывал на стол вместе с парнем, недавно устроившимся туда на полставки. Тот оказался его двоюродным братом, который немедленно связал Марка с братом на Закинфе. «Послушай, у тебя тут полно толстых греческих родственников, которые просто мечтают с тобой встретиться!» – сказал Марку брат. Каждый раз, когда я рассказываю эту историю, у меня мурашки бегут по коже».
И он засучил рукав, чтобы показать мне мурашки на руке. Передо мной стоял крупный мужчина, настоящий здоровяк, явно до глубины души растроганный совпадением, которое произошло даже не с ним, а с двоюродным братом его жены. Причем как раз в тот самый момент, когда я заканчивала редактировать главу своей книги, посвященную совпадениям (тут должна зазвучать музыкальная тема из знаменитого сериала «Сумеречная зона»!).
Возможно, именно поэтому в книге «Беспредел совпадений», отвечая на вопрос о религиозных или духовных моментах в своей жизни, большинство респондентов приводили примеры совпадений. Но если совпадения есть знак того, что во Вселенной есть смысл и цель, это сказывается и на том, как мы проживаем свою жизнь. Потому что если смысл есть там, то он есть и в повседневной жизни, и в том, какой выбор мы делаем. Таким образом, наш выбор может позволить вести более полную и насыщенную жизнь, в соответствии с тем, что нам важно: жизнь, которую определяют не зарплата и не резюме. Жизнь, которая включает в себя то, какие мы есть на самом деле, и то, какими можем стать.
Конечно, эксперты по статистике могут без труда объяснить совпадения как не более чем «взаимодействие математики и психологии человека», по выражению научного сотрудника Йэльского университета Прадипа Муталика. «Пусть ваша жизнь на следующей неделе будет полна совпадений, – говорит он, – и не стоит приписывать им космическое значение». На что я отвечаю: можете приписывать им любое значение! И использовать его в качестве отправной точки, чтобы начать жить согласно принципу Третьей меры.
В чем же минус такой позиции, если только вы не относитесь к этому догматически (сказавши «А», теперь нужно говорить и «Б»)? А вот плюс совершенно очевиден: сохранение присущего детям чувства благоговения, страха и любопытства есть неотъемлемая часть увлекательности и загадочности самой жизни. Совпадения связывают нас во времени, друг с другом, с самими собой и с невидимым порядком во Вселенной. Мы не можем выбирать, где или когда они удостоят нас своим присутствием, но можем решить поддаться их влиянию.
В мифологии о смерти всегда говорится в контексте трансформации и обновления.
Какой бы успешной и наполненной ни была жизнь, в которой мы добились благополучия, стали мудрее, приобрели способность удивляться и быть великодушными, в какой-то момент она подойдет к концу. И независимо от того, что происходит после смерти: остается ли душа бессмертной, попадем ли мы в рай или в ад, предстоит ли перевоплощение или наша энергия вновь станет частью Вселенной или просто перестанет существовать вообще, – физическое существование и известная нам жизнь завершатся. Является ли смерть окончательным событием или просто переходом к какому-то иному состоянию – она, безусловно, «конечный пункт». Возможно, это не конец истории, но определенно «конец главы». И как гласит заголовок на сатирическом сайте The Onion: «Уровень смертности в мире стабильно держится на отметке 100 процентов».
В современном, сильно поляризованном мире, когда СМИ тратится столько чернил (или пикселей) на подчеркивание нашей разобщенности и опустошенности, смерть – это то, что всех нас безусловно объединяет. Это поистине «универсальный уравнитель». И все же мы так мало говорим о ней! В бездушном зале ожидания аэропорта, проведя с совершенно незнакомым человеком каких-нибудь десять минут из-за задержки рейса, мы легко можем войти с ним в контакт и завязать очень тесные отношения на основе общей привязанности к телесериалу «Безумцы», однако нам редко приходит в голову сблизиться по поводу обсуждения огромной проблемы – всеобщей смертности.
Само собой разумеется, на Западе мы по большей части пытаемся замять эту проблему и не обсуждать ее. И чем ближе подступает смерть, тем глубже мы «хороним» мысли о ней, отчаянно возводя преграды в виде различных приборов, трубок, сигнализаций и поручней между собой и человеком, готовым пересечь границу жизни и смерти и оказаться по ту сторону. Медицинское оборудование оказывает на человека, то есть пациента, своеобразное действие, в результате которого начинает казаться, что тот постепенно теряет свои человеческие качества и его судьба становится для нас – тех, кому повезло и кто еще жив, – менее важной. Таким образом мы получаем возможность не думать об этом, бесконечно откладывая на потом решение этой проблемы, как нечто из списка дел, до чего у нас никогда не доходят руки – как, например, перейти на другой тарифный план интернета или провести ревизию гардероба. Умом мы понимаем, что когда-нибудь соберемся – или будем вынуждены – сделать это. Но полагаем, что можно подождать, пока это не стало действительно острой необходимостью. Думать о смерти – это то же самое, что присматриваться к новому водонагревателю, пока старый еще работает. Зачем это делать сейчас? Что это изменит? Какая от этого выгода?
На самом деле – довольно не маленькая. В действительности на свете нет ничего более поучительного для жизни, чем смерть. Если мы хотим иначе сформулировать, что значит преуспевать, нужно, чтобы мысль о неизбежности смерти стала неотъемлемой частью повседневной жизни. Невозможно понять, что значит «живой», не понимая, что такое «мертвый». Смерть есть непременное условие жизни. Не успев родиться, мы тут же начинаем умирать. Отведенное нам время столь бесценно именно потому, что оно ограничено. Можно жить, лихорадочно стараясь запастись деньгами и властью из безотчетного желания подстраховаться на случай неминуемого. Однако ни деньги, ни власть не более долговечны, чем мы сами. Да, разумеется, можно оставить детям наследство, но можно также поделиться опытом полноценно прожитой жизни, приобретенной мудростью и способностью удивляться. Чтобы по-новому определить понятие успеха, нужно пересмотреть наши взаимоотношения со смертью.
Хорошо помню, как тщательно я готовилась к своим родам: ходила на курсы для беременных Ламаза, занималась дыхательными упражнениями, без конца что-то читала на эту тему. Как странно, подумала я однажды, часами учиться, как привнести новую жизнь в этот мир, и при этом тратить едва ли больше минуты на то, чтобы научиться, как его покинуть. Почему в нашей культуре нет места подготовке к уходу из жизни с благодарностью и достоинством?
Мы с явной одержимостью используем социальные сети, чтобы увековечить все события своей жизни, как будто запечатлевая все происходящее на фотографии, чтобы сделать жизнь менее эфемерной. В действительности же, хотя следы виртуальной личности, может быть, и задержатся в прошлом чуть дольше нашей физической оболочки, они столь же недолговечны.
Помню один разговор во время ужина в Нью-Йорке, когда во время отпуска было модно посещать египетские храмы на Ниле. Я сидела рядом с человеком, только что вернувшимся из одной такой поездки. «Рамзес, – с недоумением заявил он мне, – провел всю жизнь, готовясь к смерти». Окинув взором сидящих за столом, я подумала, что такой выбор был, безусловно, гораздо разумнее нашего: мы-то живем, отчаянно делая вид, что смерть никогда не наступит. «Наверное, они о чем-то догадывались, – заметила я, – мне кажется, жить, как будто смерти нет, значит упускать нечто важное». «Смерть нагоняет на меня тоску, – бросил он с презрением, вызвав одобрительный отклик окружающих, – в Центральной Европе для этого есть кофейни, где подают специальный «кофе с характером» и ведут задушевные разговоры о жизни после смерти. Есть что-то очень унизительное в таких откровениях. Лично я ничего больше не хочу узнать о себе». Все с облегчением рассмеялись, а наша идеальная хозяйка, как по команде, переменила тему разговора.
Однако перестать говорить на тему смерти становится все труднее, и все труднее верить в роскошное одеяние голого короля, поскольку представление об успешной жизни обходится нам все дороже, а ее стоимость становится все более ощутимой.
В 1980-х годах я написала биографию Пабло Пикассо. По мере своего старения и приближения конца Пикассо все чаще избегал темы смерти. Изучая его биографию, я потратила немало времени, пытаясь понять это его стремление вытеснить смерть из круга своих интересов. Труднее всего ему приходилось, как это бывает со всеми нами, когда уходили из жизни его близкие. В 1963 году умерли два главных человека, бывшие рядом с Пикассо на протяжении всей его долгой жизни: в августе художник Жорж Брак, а в октябре писатель Ж