— Вот дурынды, а? — иногда шепчет Анька, и от этого нам становится ещё смешнее. — Мадина в нашем возрасте замуж вышла, — продолжает Аня, — а мы…
— Слушай! — озаряет меня. — А давай после обеда прокрадёмся в общую и там разрисуем плакат, на котором переломы и вывихи?
— Совсем сдурела? А если заведующий общей засечёт? Он потом мам поубивает.
— Он вроде в отпуске. Ань, ну пожалуйста!
Я потащила подругу к проходной комнате. Из неё мы выйдем в коридор и поднимемся в общую хирургию.
— Смотри, — шепчет Аня, — там в предбаннике папа «оручего».
«Оручим» этого пацана назвала Тося. Малышня любит поорать, но так… Так не умеет кричать никто.
Громче всего «оручий» вопил, когда его папа уходил домой: «Хочу рулет с маком! Хочу большой компьютер! Хочу в «Детский мир» за машинками! Хочу домой! Папа, не уходи!»
Папа у них, по-моему, туповатый. Он всё топтался, таращил глаза и тряс головой. Аня говорит, он программист. Не знаю, может, все программисты такие странные, тормозят и головой трясут, как будто у них заболевание мозга, а может, этот — уникум, но Тося говорит, что папа «оручего» — «с прибабахом».
Мама «оручего» всё выталкивала мужа, а он смотрел на сына и глаза у него становились большие-большие. И рот то открывался, то закрывался. В общем, «тормоз», как говорят у нас в школе.
— «Витя, ну иди! Иди же! Я не могу больше! Уходи!» — маме «оручего» наконец удавалось выпихнуть Витю за дверь.
«Не-ет!» — кричал «оручий» и бежал в палату, к окну. Там он выслеживал папину спину и посылал вслед ещё один ядерный взрыв истерики: «Хочу нового робота!».
Мы уже собираемся проскочить мимо папы «оручего», но неожиданно мой Жучок начинает бегать по мне.
— Подожди, Аня, я его поймаю!
Но Жучок словно решил поиграть в «салочки». Носится по моим рукам туда-сюда, не поймать. Качает усиками словно пытается привлечь моё внимание. К чему только?
— Допрыгаешься! — ворчу я на Жучка, и он залезает мне на ухо.
— Щекотно! — хихикаю я.
— Тося в ванную пошла, путь свободен, — торопит Аня.
Мы нырнули в проходную и чуть не споткнулись о пакеты, которые принёс Витя, папа «оручего». В одном видны стопки чистых футболок и краешки свежих журналов, из другого выпирают яблоки и двухлитровая бутыль минералки. Витя сидит на стульчике, смотрит вниз на свои ноги. Лицо сонное, глаза вытаращены, голова качается туда-сюда.
Я забываю о Жучке, балансирующем на моём ухе. Он скатывается на плечо и, не удержавшись, падает на пол.
— Ой!
— Насекомое? — спрашивает Витя.
Я не удивляюсь. Васина мама же видит Аниного жучка.
— Тонкая работа, — продолжает Витя. — Америка? На радиоуправлении?
— На моём собственном, — отвечаю я и подхватываю Жучка.
В Витиных глазах в первый раз мелькает интерес.
— Витя!
В коридоре появляется мама «оручего». Её глаза полны слёз.
— Витя, не приходи больше. Сегодня в последний раз до выписки, ладно?
— Па-а-па! — слышен крик за её спиной.
— Быстрее! — тороплю я Аню, но из ванной выходит Тося, замечает у нас фломастеры и под её грозным взглядом (как она, интересно, умудряется перевоплощаться из старенькой белки в боевую рысь?) мы возвращаемся в Анину интенсивку.
Садимся на каталку и ждём криков: Тосиного (что мы пожарников размалевали) и «оручего» (что папа уходит).
Но, тишина. А потом — один вопль. Радостный.
— Ма-ам! Это же робот! Робот! Робот!
«Оручий» вопил до тех пор, пока все больничные жители не набились к нему в палату и не выглянули в окно.
— Робот! Робот! — довольный, повторял «оручий». — Мне папа нарисовал! Он у меня программист!
Мы выглянули в окно и увидели кусочек асфальта, свободный от снега и льда — наверно, под ним проходила какая-то тёплая труба. Вот на этом кусочке и был нарисован огромный, в человеческий рост, робот.
О, это был шикарный рисунок!
Голова робота походила на телевизор, в нем горели два глаза-огонька, прорисованные синим мелом. На груди прямоугольного туловища было окошко с делениями и стрелочкой — счетчик топлива. Ниже — три кнопки («вкл-выкл», «иди», «бери» — объяснил «оручий»). Брать робот мог клешнёй, которой оканчивалась его левая рука. Правая рука оканчивалась кистью и была приветственно поднята. Ноги — на шарнирах, стопы похожи на тапочки.
— Привет, робот! — бормотал счастливый «оручий».
На следующий день всё повторилось — после Витиного ухода «оручий» разглядывал робота. А на третий день робот «оручему» надоел. Но Витя не растерялся и принёс дядю Стёпу-милиционера. Огромного, ростом с «оручего», нарисованного на картоне, в белоснежных перчатках и фуражке с козырьком. «Оручий» нас всех запарил этим дядей Стёпой.
А когда Малик разорвал его фуражку, Витя притащил плакат с бульдозером. И так — почти каждый день. Как будто мой Жучок запустил в Вите какую-то программу, которая заставляла его придумывать для сына всё новые развлечения.
Про робота помнили только мы с Аней. Смотрели на него каждый день и думали, что когда-нибудь он возьмёт Аню рукой с кистью, а меня — клешнёй и унесет туда, где нет уколов и запаха лекарств.
В субботу нас навещают родственники. Мадина выбегает из проходной счастливая. Быстро-быстро перебирает ногами, будто летит. В пухлых руках — бумажный свёрток.
— Муж приезжал, — хвастается она, — смотрите, что привёз!
Она разворачивает свёрток, а в нём — ярко-оранжевый пласт чего-то липкого, сложенного в несколько слоёв. По коридору плывёт новый, непривычный для больницы запах — абрикосовый.
— Устроим чаепитие! — объявляет Мадина. — В моём доме всегда много гостей! Приходите! Приходите к нам в палату кушать пастилу!
Мадина усаживает нас с мамами на каталку, разворачивает тонкую, почти прозрачную абрикосовую пастилу, режет ее на кусочки, умудряется заварить чай в глиняном кувшинчике, выкинув из него три завядших тюльпана. Пастила горько-сладкая, душистая.
Мадина улыбается и рассказывает, как она в детстве ухаживала за волчонком, которого её брат нашёл в лесу. Я уже не вижу замазанных краской больничных окон и пустых бутылок из-под глюкозы на тумбочке у кровати. Передо мной — восточный сад с абрикосовыми деревьями, в котором смеющиеся смуглые дети играют с рычащим волчонком.
— Та-ак! — в дверях появляется Тося. — А у заведующего вы спросили разрешения на сбор и обмен инфекциями?
Мадина хохочет, усаживает Тосю в центр, на табуретку и угощает своей пастилой.
— Ну вот, — говорит Тося, — а ты говорила, «муж убьёт»! Он у тебя нормальный оказался, с понималочкой в коробочке!
— А мне папа открытку притащил, — шепчет Аня и показывает картинку. На ней заяц в лодке плывёт к двум белкам, сидящим на берегу. Под картинкой вполне дурацкие стихи: «Подождите вы меня, к вам спешу я, вас любя», но я замечаю, что к зайцу ведёт стрелочка, а рядом с ней надпись: «Я». И оттого открытка кажется мне тёплой на ощупь.
— Наш вот никогда не догадался бы, — тихо ворчит моя мама, — в его коробочку понималочку не положили.
Я отдаю маме свою пастилу и провожу пальцем по спинке Жучка.
Как я раньше не замечала: мой папа стал похож на Витю, папу «оручего». И головой покачивает, и глаза сонные. В ногах — пакеты, а в них…
— Ой, папа! Мама же говорила, что не будет есть этот сыр, потому что…
Папа поднимает голову. В его глазах мелькает… Что? Я не понимаю, но и не думаю. Подхожу к нему близко-близко, прижимаюсь носом к носу и быстро-быстро качаю головой из стороны в сторону. Папины тёмные глаза сливаются в большую движущуюся точку. Детсадовский ещё фокус.
— Называется…
— Пьяная муха? — слабо улыбается папа.
Слова не даются мне, но я заставляю, выталкиваю их.
— Папа, мы скоро выйдем! Потерпи! Пожалуйста! Я знаю, что тебе тяжело.
Папа смотрит с недоверием.
— Правда, знаю!
В тёмных папиных глазах снова что-то мелькает, но теперь я понимаю что — в них отражается мой Жучок, в котором загорелся зелёный огонёк. Я снимаю его с плеча и кладу на папину ладонь.
— Что это? — спрашивает папа.
— Он тебя не видит, — говорю я Жучку.
— Потому что он сейчас думает о маме, — объясняет Жучок, снова перебираясь на моё плечо.
— Не волнуйся насчёт мамы, — говорю я папе, — я за ней приглядываю. А ты ей вместо сыра лучше каких-нибудь шоколадок привези. Ей сладкое нравится в последнее время. И открытку, обязательно. Лучше с зайцем. И ещё, у тебя на работе нет начальницы, которой нужно на день рождения что-нибудь связать?
Три урока Игоря Марковича
— Готова, Натали?
— Нет. Хочу почистить зубы.
— Да подожди ты со своими зубами! Игорь Маркович, у нас всё как намечено? Таше колют снотворное, она со мной засыпает, а потом её перевозят в операционную?
— Да, конечно. Всё как намечено.
— Хоть бы ВСЁ как намечено прошло, а?
— Прекратите, Ирина! Врачи — народ суеверный. Давайте решать проблемы по мере возникновения.
— А как вам кажется, Игорь Маркович, получится у вас эндоскопия? Как бы хотелось избавиться от шунта!
— Ирина, мы будем использовать любую возможность, чтобы избавиться от шунта. Но решать проблемы будем по мере поступления. Что у нас сейчас?
— Почистить зубы!
— Знаешь, Натали, в пять месяцев ты не была такой капризной. Зубы почистить не требовала.
— Конечно! У меня же их не было!
— Игорь Маркович! А она точно заснёт при мне? Когда мы оперировали глаза, она не заснула, и…
— Ирина! Как можно быть уверенным? Снотворное всегда по-разному действует. Всё, ушёл готовиться к операции. И вы готовьтесь.
— Да что я могу сделать?
— Быть с Натали.
— Мам! Ну, мам!
— Что? Извини.
— А почему он меня Натали называет?
— Потому что относится к тебе по-особенному. Ты для него особый случай. Попала к нему с такой травмой, что…
— Ты, что, реветь вздумала?!