– Держи шпалер. Вешай на пояс и будешь за шерифа. Ну так что, пацан, подписал, что ли? А то пока я еще до дому доберусь, – Он предвкушающе потянулся: – Значит, запоминай. За день было одно очевидное ДТП. Я его уже зарегистрировал. Да еще опергруппа с обеда уехала на кражу магазина. Засим всем пока! – Он пожал руку Филиппову, повернулся к подменному дежурному, оглядел неодобрительно: – Тоже мне, братья Вайнеры, – и исчез.
После восемнадцати отдел начал пустеть. Хлопала сначала интенсивно, а потом все реже входная дверь. Разместившись сразу на двух стульях и заполнив собою полутораметровое пространство от окна до стола дежурного, дремал у батареи Филиппов. Танков сидел за столом и перечитывал книгу учета происшествий, выискивая в ней собственные следы. А вот, пожалуйста: "На место происшествия выезжала опергруппа в составе…" И его фамилия. Пусть в конце, но ведь это он нашел в "подломанном" магазине за мешками с крупой долговые расписки, а уже потом начальник розыска Гордеев «расколол» завмага на инсценировку кражи. Чувство причастности было необыкновенно приятно. Опять зазвонил телефон. Танков поправил повязку на левом рукаве, не удержался, скосился на надпись, рывком поднял трубку.
Он уже освоился и, отвечая, с удовольствием подражал залихватским чесноковским ноткам. – Дежурный по райотделу лейтенант Танков, – с аппетитом, отрывисто представился он. – Помедленней. Записываю… Уже уехали?.. Зачем же я к вам на ночь глядя людей буду гонять?.. Да нет, я понял: торговали некачественной колбасой, квитанции по вашему требованию не предъявили… Номер машины я записал… Всё правильно, гражданин: с обманами потребителей нужно беспощадно бороться. Но зачем же это делать на ночь глядя? Завтра с утра будут направлены сотрудники. Так что не волнуйтесь, товарищ ветеран. Никуда они теперь не денутся, а за сигнал спасибо. Честь имею!
Танков поспешно положил трубку и поднялся. В дежурную часть в фуражке и плаще вошел Сиренко:
– Опергруппа еще не вернулась?
– Никак нет.
– По рации связывались?
– Не сообразил.
– Надо соображать, раз на серьезное дело посажен. – Сиренко прошел к маленькой радиостанции, стоящей прямо на металлическом ящике с картотекой: – Какой позывной у УАЗа?
Танков беспокойно задвигал руками по плексигласу на столе. Где-то под ним он видел список позывных. Ведь только что видел.
– Ну? – поторопил Сиренко.
– Двести первый. – Филиппов неспешно приоткрыл щелки глаз. – Да бесполезно вызывать. Кузьмич наверняка рацию не включил.
Сиренко все-таки попробовал. В рации бесперспективно хрипело и щелкало.
– Разгильдяй! – Он швырнул трубку. – Давно выгнать пора.
– Да звонили они, – лениво успокоил его Филиппов. – В отдел едут.
– Раскрыли?
– Вроде везут кого-то.
– Тогда ждать не буду. – Сиренко поправил фуражку. – Если что, я дома. А вам, товарищ лейтенант, – он с неудовольствием сделал паузу, – надо быстрей овладевать оперативной обстановкой. Вы сейчас мозг отдела, а не просто, понимаешь, кукла какая-нибудь. За все в ответе.
Едва захлопнулась за ним входная дверь. Танков упрекнул Филиппова:
– Что ж вы, Пал Евгеньич?! Звонили, а вы не сказали?
– А чего говорить? Едут и едут…Пойти кабинеты, что ли, проверить? – Филиппов, опершись сразу на стол и подоконник, поднялся, покряхтывая. ЗАЗВОНИЛ телефон. Мужской голос продирался издалека, сквозь хрипы в телефонном аппарате: – Милиция? Слушайте, вы там скажите этой истеричке, чтоб меня в дом впустила! Не на улице же мне околевать!
– Говорите громче и по существу! – закричал Танков. – Откуда вы и что случилось?
– С Востока я!
Танков посмотрел на разминающего поясницу Филиппова.
– Поселок Восток, – кивнул тот. – Есть такой. Лесовики там живут. Самый у нас медвежий угол.
– Громче, пожалуйста! – опять закричал Танков. – Кто вы и что случилось?
Он долго слушал, кивал, переспрашивал. Наконец закрыл ладонью мембрану:
– Ничего не пойму. Какой-то Гусаров. Вроде из заключения. Там у него часть дома по наследству. А в доме женщину с детьми поселили. В общем, не пускает она его. Чего делать-то?
Филиппов неспешно отобрал трубку.
– Слышь, милый. – Он даже не изменил тональности и не повысил голоса. – Дело твое гражданское, понимаешь? Не милицейское… Ну тем более… Ты погоди. До утра найди, где переночевать… Ну, как это не найдешь? В своем-то поселке? А утром дуй в администрацию… Чего ты мне свои бумаги читаешь? Я в них все равно не понимаю. Ты властям доказывай… Ну чего заладил: сломаю, сломаю? Мужик ты или нет? Уступи до утра… Ну ладно, передай ей, что в милицию велели позвонить. Только гляди, чтоб без рукоприкладства. А то опять загремишь. – Он аккуратно положил трубку. – Чем только заниматься не приходится! Запиши куда-нибудь. Может, часа через два позвонишь для покоя.
В ДВАДЦАТЬ один час вернулась опергруппа. Первым в дежурную часть зашел оперативный уполномоченный уголовного розыска Велин. Из-под левой подмышки расстегнутого пиджака выглядывала замшевая лямка знаменитой велинской кобуры, сшитой по его личному заказу, как сам он не раз намекал, одной ба-а-льшой специалисткой.
– А ты чего здесь? – поразился Велин, узрев перед собой собственного стажера.
– Не видишь, дежурю.
– Ты подумай, детсад развели! – Велин обернулся к входящему в дежурку низкорослому, плотно сбитому, словно пачка сливочного масла, начальнику уголовного розыска Гордееву.
– Тебя в самом деле кто поставил? – удивился тот.
– Заместитель начальника райотдела Сиренко. – Танков на всякий случай поднялся. – Не явился сменный дежурный.
– Опять Васька сорвался! – В сообразительности Гордеев никак не уступал Чеснокову. – Но Сиренко-то хорош! Пацана на такое дело сунуть. – Последнее он произнес вроде бы про себя, но достаточно громко, чтоб быть услышанным другими. – Новости? Гордеев безошибочно выхватил из пачки рабочую тетрадь.
– Ничего особенного, товарищ капитан. По линии экономической преступности сигнал. Еще из поселка Восток звонили. – Танков заглянул в черновик. – Там Гусаров "откинулся", – под ироничным взглядом Гордеева он смущенно поправился: – Из заключения вышел. А его в собственный дом не пускают. Туда женщину с детьми поселили.
– Больше ничего?
– Никак нет. А у вас как, товарищ капитан? – решился Танков. – Сиренко приказал узнать.
– Приказал, приказал… Больно много приказчиков развелось! – Судя по всему, на непосредственного начальника у Гордеева была аллергия. Он расстегнул пуговку на потертой папке, достал тоненькую пачку бумаг. – Регистрируй кражу. В управление передашь как нераскрытое.
– Так вроде у вас фигурант есть? – щегольнул осведомленностью Танков.
– Передашь, как сказал! – Гордеев поморщился, тяжко вздохнул. – Танков, у меня лицо как, добродушное? – Он растекся вдруг в простецкой улыбке.
– Как будто, – растерялся Танков.
– Тогда порядок. Велин, пригласи Рыкову, – начальник уголовного розыска опять вздохнул, словно набирая воздуха перед тяжелым погружением.
ПО ПУСТОМУ коридору процокали каблуки, и следователь Рыкова, тщедушная молодая женщина, не остывшая еще с дороги, остановилась, напряженно прислонившись к косяку двери.
– Татьяна Геннадьевна, – Гордеев увлеченно, не отрываясь, читал рабочую тетрадь, которую успел пролистать перед этим, – может, ты Воробьева прямо сейчас задержишь, чтоб его в ИВС пораньше отвезти?
– А я и в мыслях не держу его задерживать. – Небрежный Гордеевский тон не сбил Рыкову и не поколебал. – Я тебе еще в машине об этом сказала.
– Ну и сказала! – Гордеев бросил об стол тетрадь, а вместе с нею и дипломатические подходцы. – Воробей вор, и его надо посадить!
– Надо, – ехидно согласилась Рыкова. – Но только при наличии доказательств.
– Магазин-то он подломил.
– Может быть.
– Погоди. – Гордеев заволновался. – Его после кражи у магазина видели. Это раз…
– Не у самого магазина, а просто в поселке.
– При нем было две бутылки водки, и он угощал дружков. Причем водка той же партии, что украдена. Это тебе что, не доказательство?
– Да эта партия два дня продавалась. И выдавалась, между прочим, не по ведомости. Короче, ничем не опровергнуто, что он мог ее купить.
– Так опровергни! Ты же следователь. На то и существуешь.
– Попробую, – в тон ему согласилась Рыкова. – Но только сейчас у меня оснований для задержания Воробьева нет, и я свою шею под незаконное задержание подставлять не буду.
– Страхуешься?!
– Здоровый инстинкт самосохранения.
– Слушай, ты часом не ошиблась призванием? Тебе бы в адвокаты. Ты что, не понимаешь? В поселке появился не-од-но-кратно! – Гордеев уже не произносил слова, а чеканил их по слогам, – су-ди-мый за кражи Воробьев, и тут же полетел магазин. Мы ж все другие версии вместе отработали.
– А обыск ничего не дал.
Велин издевательски хмыкнул. Гордеев сдвинул узел мешавшего ему галстука:
– Что ж он, фрайер, что ли, краденое домой тащить? Припрятал где-то.
– Вот найдешь, тогда обещаю: задержу. При всех обещаю, – Рыкова с чувством стукнула себя кулачком по груди.
– Хо-хо-хо! – раздельно гоготнул Велин. Он даже руки на животе сложил, демонстрируя муки от хохота. Рыкову, как и вообще всякую некрасивую женщину, он не терпел.
– Так некого задерживать будет! За Воробьем пять судимостей. – Для наглядности Гордеев показал раздвинутую пятерню. – С шестой ходкой он будет признан особо опасным рецидивистом. И, между прочим, отлично это знает. Поэтому, как только гуманная наша Татьяна Геннадьевна, оберегающая закон от негодяев из уголовного розыска, его с извинениями отпустит, благодарный Воробышек тут же расправит крылышки и полетит бомбить магазины в другое место. И дай Бог, чтоб его не пришлось объявлять во всероссийский розыск.
Рыкова задумчиво принялась выстукивать что-то на косяке двери.
– Ну, ты что, в самом деле, зэка этого пожалела? – уловил ее неуверенность Гордеев.
– Его?! – та аж вскрикнула в негодовании.