Отойдя от особняка на достаточное расстояние, Пушкин остановился ждать. Малецкий появился минут через десять. Поднял воротник пальто, будто из-за этого стал невидимым, засунул руки в карманы и часто-часто озирался. Подойдя, опять оглянулся.
– Вас никто не увидит, – сказал Пушкин.
Малецкий не удержался, чтобы еще разок не повернуть голову.
– Не хочу потерять место, – сказал он.
– Со мной можете быть откровенны…
– Ох, тяжко, – Малецкий вздрогнул всем телом. Быть предателем даже из благородных побуждений трудно. – И терпеть силы нет…
– Ваша помощь будет оценена по достоинству…
– Не надо мне ничего. – Малецкий понял по-своему, вероятно думая, что сыскная полиция платит осведомителям. – За «Стабильность» болею всей душой. Чтобы не устроили мерзости.
– Что могут сделать со страховым обществом?
Малецкий топтался на месте то ли от озноба, то ли нервничая.
– Есть на чем записать?
– Диктуйте, запомню…
Были названы три фамилии. Самые обычные московские фамилии. Не дворян, богатых фабрикантов или аристократов. Пушкину они ничего не говорили.
– Что случилось с этими людьми?
– У вас «Ведомости городской полиции» имеются?
– В обязательном порядке.
– Загляните в происшествия. Обещаю, будет любопытно.
Для этого надо было вернуться в сыск и поднять подшивку газеты.
– За какие месяцы?
Малецкий хитро подмигнул:
– Далеко не ищите, с прошлой недели… Как раз когда Макар Иванович отбыли-с в поездку… После кое-что вам покажу-с…
Начинающий осведомитель думал, что его тайны уж такие таинственные, что и разгадать невозможно. Туман и неясность. Пушкин не стал разочаровывать.
– Задержу еще на минутку, – сказал он. – А что с Лазаревым?
– Простите, не пойму, о чем вы, – ответил Малецкий, опять испугавшись.
– Его нет второй день. Как понимать?
– Ах, это… – Страховой агент явно испытал облегчение. – Так и понимать: любимчикам все позволено… Митюша Лазарев выслуживается перед господином Алабьевым, будто лакей. Смотреть противно…
– У него виды на Валерию Макаровну?
– Еще какие виды! – Малецкий скроил брезгливую мину. – Вчера забежал утром в контору гусем надутым, важничает, намеки делает, дескать, скоро в такие выси вознесется, что держись. А на деле?
– Что на деле? – спросил Пушкин.
– Валерия Макаровна об него ноги вытирает… Ни в грош не ставит… Все у нас на глазах творится… А посмотреть: чем он лучше меня? Да ничем… Пузыри пускать мастер. Да и только…
– Вчера в доме Алабьевых играли в настольную игру «Гусик». Лазарев выиграл?
– Это я выиграл! – обидчиво заявил Малецкий. – Митя хвастался, что у него счастливый день, всех обставит. А на деле? Пришел последним.
– В игре?
– Да, и на вечер позволил опоздать. Явился, когда мы из-за стола встали. Важность показывает…
– Вчера Лазарев был на празднике в доме Алабьева?
– Нет, не явился… Удивительное дело, что пропустил… Позвольте, неужели о наших вечеринках в сыскной известно? Невинное веселье – и за ним следят… Ну и ну…
Пушкин не заметил вопроса.
– Слышали, как Лазарев оформил договор на живую вдову Ферапонтову?
Малецкий улыбнулся, будто свершил месть.
– Только об этом и шушукаются… У него врач знакомый, доктор Австидийский, оформил лист осмотра. Уж не знаю, сколько заплатил за обман. Когда старуха у нас объявилась, Митенька под стол полез и на карачках вон уполз. Дескать, нет его, исчез…
– Кто с пожилой дамой имел общение?
– Казачков, красавчик наш писаный… Так ведь он ничего не знал, начал оформлять договор, а как проверил по картотеке и сообщил даме, что она уже умерла, – Малецкий закашлялся от смеха, – ох, крику было… Кирилл Макарович чуть волос не лишился, так в него ведьма вцепилась… Еле вытолкали. А Лазареву все нипочем.
– Кирилл Макарович покрывает его делишки?
– Да не сказать… Наследник наш со всеми ровный тон держит. Любимчиков не выводит… Но Лазареву любое дело с рук сойдет, – Малецкий дрожал от холода. – Простите, господин Пушкин, мне бежать пора… Дайте знать, как будете готовы… Удивлю невероятно…
И он побежал мелкой трусцой к особняку.
Пушкин наметил идти в Большой Ново-Песковский переулок, который был поблизости. Матушка Лазарева наверняка пребывает в неведении. Повидать ее надо не для того, чтобы выразить соболезнования. Однако фигура, которая появилась на Новинском бульваре, заинтересовала куда больше. Дама шла неторопливым шагом. Перышко на меховой шапочке игриво покачивалось. Оставалось чуть-чуть подождать, и добыча сама попадет в капкан.
Сюрпризы Агата не любила. Потому что часто устраивала их сама. Этот сюрприз откровенно проглядела. Когда высокий мужчина на бульваре вдруг повернулся, было поздно. Сбегать баронессе фон Шталь неприлично, Агате Керн – тем более. Юбка узкая, далеко не убежишь. Так что опасность встретила лицом к лицу. И даже разглядела в лице этой опасности следы мрачного удовольствия: дескать, поймал, как цыпленка. Во всяком случае, так показалось Агате. В бой она вступила с улыбкой:
– Делаете гимнастику на свежем воздухе, господин Пушкин?
– Ловим преступников, мадемуазель Керн.
– Я просила вас называть меня Агатой.
– Как вам будет угодно.
– Много поймали?
– Тайна сыска, мадемуазель… Агата.
Обмен уколами прошел успешно: никто не получил новую рану. Старые раны – не в счет. Остановиться Агата не могла, сделала новый выпад:
– Могу пройти дальше или задержана сыскной полицией?
– Новинский бульвар не перекрыт. Только не советую наносить визит Кириллу Макаровичу, у него плохое настроение, – ответил Пушкин.
– Не иначе вы его посетили…
– У него есть заботы посерьезнее…
– Тогда позвольте не воспользоваться вашим советом, – Агата сделала движение, чтобы обойти преграду. И выставила локоть, за который так удобно остановить даму. Никто не спешил ловить локоток. Агату никто не задерживал. Она уже оказалась спиной к Пушкину.
– Прежде чем делать очередную глупость, опишите, как на вас напали…
Вопрос заставил повернуться.
– Что вы сказали?
– Покажите, как вы ударили сковородой нападавшего. Покажите точно…
Такой просьбе нельзя отказать. Схватив воображаемую рукоятку, Агата сделала движение, каким в лаун-теннисе, модной английской игре, отбивают мячик. Что для московской улицы было чрезвычайно комично. Проезжавший извозчик чуть не свернул шею, поглядывая на чудаковатую мадемуазель.
Пушкин наблюдал внимательно.
– Именно с этой руки сбрасывали блин?
– Вот так… – Агата повторила, только плавно. – Попала в лицо.
– Правая щека, – пробормотал Пушкин.
– Что вы сказали?
– Хоть мельком видели его лицо?
– Все случилось слишком быстро… Он ползал по полу…
– Показался немного знаком?
Эта мысль тихонько шептала ей в ушко. Агата не хотела слушать. Было у нее странное чувство, что нападавший знаком. Это чувство она отвергла. Нет у нее в Москве подобных знакомых. Да и людей она запоминает неплохо. Что было частью прошлого мастерства. Сомнения от Пушкина не ускользнули.
– Кто-то, кого видели за последние дни, – подвел он итог.
Поколебавшись, Агата приняла решение.
– Нет, нет… Если поймаете и покажете, вероятно, смогу опознать…
Отвести мадемуазель Керн в мертвецкую участка было соблазнительно. Но не входило в планы Пушкина.
– Тогда мне нужна ваша помощь…
Агате показалось, что она ослышалась. Столь невероятно и невозможно, что поверить нельзя.
– Вам… нужна… моя… помощь… – проговорила она, смакуя каждое слово, и торопливо добавила: – Конечно… Бывшая воровка всегда готова помочь московскому сыску…
– Не желаете пройти в тепло? Вон чайная лавка поблизости, – Пушкин указал на вывеску на другой стороне бульвара.
– Люблю свежий воздух, – ответила она, поглядывая на его покрасневшие скулы и нос.
– Как вам угодно… Первый визит в дом Алабьева был поздний…
– Не слишком, мужское общество, и Валерия вышла из-за стола, чтобы играть…
– Что делал Лазарев на том вечере?
Агате пришлось напрячь память, чтобы вспомнить гладкого и ничем не примечательного мужчину.
– Ничего особенного, играл, как и все, в «Гусика»… Ах, нет, забыла одну деталь…
Пушкин терпеливо ждал, пока Агата насладится маленькой победой.
– Лазарев начал игру первым, грозился выиграть, а со второго хода угодил на поле «смерть», – сказала она.
– Не знаю правил этой игры.
– Игрок, попавший на «смерть», должен заплатить штраф и вернуться в начало игры.
– Нужны еще детали…
– Совершенно не помню, удивительно невзрачный субъект. Хотя считает себя неотразимым. В мужчинах это так смешно выглядит. Играл азартно, был чрезвычайно весел и шутлив… Хвастал, что у него сегодня счастливый день…
– С кем общался?
– Со всеми, кто был у стола…
– Кто выиграл в игре?
– Кажется, Малецкий…
– А Валерия?
– Она метала восковой шарик на поле с цифрами… Ей завязали глаза, чтобы все было честно.
– Что получил победитель?
– Валерия дала ему поцеловать руку.
– Вас пригласили играть?
– Я не играю в детские игры, – ответила Агата. Ей стало жалко Пушкина, жестоко замороженного ее капризом. Ну ничего-ничего, он тоже у нее немало крови выпил. – Тем более я не искала развлечений… Чем вас так заинтересовал пустейший Лазарев?
Иногда лучше не знать. Так случается довольно часто. Если Агата узнает, будет требовать принять участие в розыске. Чего нельзя допустить ни под каким видом.
– Отвечу вам при одном условии, – сказал Пушкин, уже не чувствуя рук. Как ни крепок был его организм, как ни привычен к морозу, но всему бывает предел. – Если вы…
– Согласна! – поспешила Агата, чтобы не продлевать мучения. – Говорите скорее, что от меня… требуется.
Чиновник сыска просил о таком пустяке, что не исполнить его было нельзя. А исполнить – в удовольствие. Надо было использовать шанс, пока он размяк и отморозил мозги настолько, что просит о второй услуге подряд.