Опять на ходу Агата поменяла свои планы. Визит к управляющему страховым обществом с легкостью отменила. Никуда не денется. Подцепив Пушкина под руку и повиснув на ней, Агата потребовала немедленно ехать в трактир или ресторан. Куда угодно, где человек с ледяным сердцем отогреется и придет в себя.
День выдался не из легких. Кирилл Макарович пребывал в редком для себя раздраженном состоянии. Он сорвался на Казачкова, накричав и швырнув бумаги, плохо составленные, хотя бумаги были образцовыми. Устроил распекание Бастанджогло за то, что ведомость с договорами недостаточно аккуратно написана. Хотя почерк Бастанджогло был каллиграфическим. Ну и тому подобное… Он сидел в кабинете и переживал, что позволил себе неприличную выходку. Хоть отец его, Макар Иванович, позволял себе такое, что вспомнить страшно.
Заглянул Казачков, подчеркнуто обиженным тоном доложил, что к господину управляющему посетитель. Вести разговоры Кирилл Макарович не был расположен, но отказать не посмел.
По тому, как вошел господин, как двигался, как поклонился, стало ясно, что явился иностранец. Проявив уважение, Алабьев встал.
– Чем могу помочь? – спросил он по-французски. И не ошибся.
Гость ответил ему на родном языке:
– Могу я видеть господин Alabieff?
– Господин Алабьев в отъезде. Я его сын, временно исполняю обязанности управляющего.
– О, как приятно, господин Alabieff!
– Прошу простить, мы не знакомы?
Вопрос завертелся на языке Кирилла Макаровича в ту же секунду, как увидел француза.
– О, месье! Эта вечная маленькая ошибка… Я догадываюсь о причине ваших сомнений… Наверное, прошлым летом, когда ваша семья гостила у нас на Лазурном берегу, вы встречали моего брата, младшего инспектора Жано? Я прав?
Действительно, инспектор Жано вместе с комиссаром Лелюшем осматривали тело утонувшей госпожи Алабьевой. Вспоминать об этом Кириллу Макаровичу было неприятно.
– Позвольте узнать, кто же вы? – спросил он.
– Родной брат нашего дорогого инспектора, Антуан Жано. К вашим услугам, месье… – Француз отдал поклон, который само изящество приняло за образец. – Я коммерсант, представляю страховое общество Mutuelle Vie. Приехал, чтобы завершить переговоры с вашим отцом, начатые прошлым летом в Ницце и прерванные трагическим происшествием… Примите мои соболезнования, месье…
– Какие переговоры? – спросил Кирилл Макарович и сразу пожалел: тем самым показал, что отец не доверяет ему важную информацию.
Месье Жано изящно развел руками:
– Коммерческие, разумеется… Я приехал, чтобы закончить обсуждение условий сделки.
– Сделки?
– Конечно! Месье Alabieff еще летом изъявил желание продать свое страховое общество нашему. Мы давно хотели войти на рынок России. Я не смог завершить переговоры с вашим отцом. Но недавно получил от него приглашение прибыть в Москву, чтобы подписать конечные условия сделки. Он готов был продать дело… Месье, вам плохо?
Новость была столь оглушающей, что Кирилл Макарович забыл о приличиях, рухнул в кресло и обхватил голову ладонями.
– Месье, не позвать ли доктора?
Но Кирилл Макарович овладел собой.
– Благодарю, не стоит беспокоиться…
– Мне очень жаль, что невольно расстроил вас, месье…
– Простите меня, легкое недомогание, зима…
– О, понимаю вас, русская зима требует много сил…
Юный управляющий вышел из-за стола, чтобы показать, как он рад гостю.
– К сожалению, отец вернется не раньше вторника или среды следующей недели…
Месье Жано грустно покачал головой:
– Понимаю, срочные дела заставили его уехать… Но ничего, осталось несколько дней. Погощу в Москве. У вас сейчас maslanitsa, не так ли?
– Да, Масленица. Надо есть много блинов. Вы пробовали наши блины?
– Только об этом и мечтаю, – ответил месье Жано, невольно скривившись. – Но не смею вас больше задерживать.
Они пожали руки, выразив взаимное почтение. Месье Жано еще спросил, какие рестораны в Москве заслуживают посещения. Кирилл Макарович назвал те, в каких бывал сам. Как только дверь за французом затворилась, он вернулся в отцовское кресло и погрузился в раздумья. Заглянувшему Казачкову было приказано никого не пускать.
– Что же теперь будет? – пробормотал Кирилл Макарович.
Ответить ему было некому.
Никогда еще чиновник сыска не получал таких подробных инструкций. Ему было в деталях рассказано, где они познакомились, при каких обстоятельствах, как долго поддерживают знакомство, в каких отношениях находятся. Агата не забыла такие мелочи, как его привычку дарить ей на День ангела букет белых роз. И писать подробные письма, когда она находится в отъезде. Фантазии были не просто выдумкой, а точным и живым портретом дружеских отношений баронессы и скромного чиновника. В них сквозила не только женская хитрость, но ум и жизненная логика. Что по-своему радовало Пушкина. Он не прекословил, соглашаясь со всем, что ему было сказано.
На Петровку они приехали с небольшим опозданием. Агата дала ровно двадцать минут. После чего появится она. К этому моменту от Пушкина должен остаться пустой стул. Валерия ему была показана с другой стороны улицы.
И эта кофейная «Эйнем» не жаловалась на отсутствие гостей. Дамы разбирали шоколад во всех видах и коробках, другие за столиками потягивали кофе и шоколад, наслаждаясь беседой. Валерия сидела одиноко, поглядывая в окно. Подруга запаздывала. Что на баронессу не похоже. Как вдруг перед столиком возникла фигура в черном пальто.
– Мадемуазель Алабьева?
Мужчина был прилично одет, вид имел чрезвычайно строгий и официальный. Руки держал по швам, как пристало армейскому. Несмотря на простоту московских нравов, подходить к молодым барышням и здороваться подобным образом незнакомым мужчинам было нельзя.
– В чем дело? – спросила Валерия, не отводя глаз.
– Баронесса фон Шталь прислала меня к вашим услугам. – Он строго официально поклонился.
Это немного меняло дело. Но не слишком. Валерия не была расположена давать поблажку. Мужчинам она привыкла отдавать команды.
– Как мило. Какие услуги желаете оказать?
– Позволите присесть, Валерия Макаровна?
Ему указали кивком. Пушкин занял самый краешек стула.
– Баронесса отзывалась о вас в самых высоких степенях. Просила моей помощи.
– Чем же вы можете помочь, господин…
– Пушкин, Алексей Сергеевич…
– Приятно познакомиться…
– Баронесса рассказала о горе, постигшем вас прошлым летом.
Валерия внимательно изучала мужчину, сидящего перед ней. И не могла понять, кто он такой: военный или штатский.
– С этим ничего не поделать, – сказала она. – Почему фон Шталь доверила вам мою историю?
– Я чиновник сыскной полиции. Баронесса просила сделать все возможное для вас. Неофициально, разумеется…
– Благодарю за ваше усердие, – проговорила Валерия, немного помедлив. – Французская полиция свое дело сделала. Ваша помощь не требуется…
– Речь не о прошлом.
– Простите, не понимаю вас.
– Я считаю, что в смерти вашей матушки есть много темных пятен, как мне рассказала баронесса… – Пушкин жестом остановил возражения. – Вы правы, я не смогу раскопать то, что случилось в Ницце. Меня беспокоит то, что может случиться с вами…
– Со мной? – Валерия выразила удивление. – Что со мной может случиться?
– Вам угрожает опасность. Я могу предотвратить ее… Если вы будете со мной откровенны.
Мадемуазель не настолько владела собой, чтобы скрыть, какие чувства разрывают ее. При этом Пушкин отметил, как идут ей туго затянутые волосы и глухое черное платье. Валерия была хороша, как блестящий нож с рукояткой черного дерева.
– Мне ничто не угрожает, – наконец ответила она. – Благодарю за старания.
– Это не предположения, а факты.
– Какие факты? Странно слышать, господин Пушкин…
Взмахом он отогнал официанта, который хотел принять у него заказ.
– Опасность может быть так близко, что не разглядеть.
– Вы ошибаетесь.
– Хорошо. Тогда, чтобы я ушел с чистой совестью, позвольте задать несколько вопросов.
После некоторого колебания Валерия согласилась.
– В чем смысл игры в «Гусика»? – спросил Пушкин.
Валерия усмехнулась.
– И это ваши опасения? Хорошо, я отвечу: занимательная детская игра. По-своему азартная. Сейчас, в Масленицу, каждый вечер мы развлекаемся разными играми… «Гусиком» в том числе…
– Господин Лазарев играл в нее вчера?
– Нет, его не может быть в моем доме никогда, – ответила Валерия, довольно резко. – Откуда он вам знаком?
Пушкин старательно не замечал, как поменялось настроение мадемуазель.
– Господин Лазарев может считаться вашим женихом?
– Этот негодяй? Мелкий подонок и гадина? – Гнев Валерии был слишком бурным и внезапным. Как перегретый шоколад. Вспыхнул и погас. – Он никогда, никогда не будет моим женихом. Не отличу его от приказчика или официанта. Его место в прихожей: лакей Митенька…
– Если у Лазарева появится состояние, вы будете рассматривать его среди других кандидатов?
Чиновник сыска переступил черту, какую нельзя переступать с барышнями. Особенно своенравными.
– Господин Пушкин, что вы себе позволяете?
– Прошу простить…
– Полагаю, ваш интерес исчерпан.
Интерес Пушкина был столь глубок, что не опустел и наполовину. Он дал слово Агате, что не будет касаться некоторых тем. Слово надо держать. Вопреки логике и необходимости сыска. Пушкин встал и поклонился.
– Примите мои извинения… Настоятельно прошу не отвергать мою помощь. Если понадоблюсь, дайте знать в сыскную полицию. Мы находимся в Малом Гнездниковском переулке, в доме обер-полицмейстера…
Валерия отвела взгляд, не желая больше разговаривать. И видеть этого человека.
Городовой Ревунов стоял на посту в Большом Ново-Песковском переулке. О том, что случилось утром на прудах, не знал ничего. Поэтому доложил, что Лазарев не появлялся. И куда мог молодой человек запропаститься? Прежде в загулах замечен не был…