– А ты, Лешенька, что в пыли газетной копаешься?
Пушкин отделался невнятным ответом. Он изучал колонки происшествий. Первая фамилия из трех, названных Малецким, сразу бросилась в глаза. Некий Лопотов, работник мучных складов, погиб под колесами конки. Заметка сообщала, что Лопотов находился в состоянии тяжкого опьянения. Следующий случай нашелся днем ранее: на голову мещанке Бровкиной упала глыба льда и убила на месте. Последнюю фамилию Пушкин увидел в сообщении о пожаре мелочной лавки: приказчик Гагасин задохнулся от дыма. Трагические происшествия происходили в разных частях Москвы и не отличались от десятка схожих.
На всякий случай Пушкин проверил сводки участков по дням. Доклады о гибели под колесами, ото льда и пламени приходили от приставов с пометкой: «Несчастное происшествие. Дознание не проводилось». Трудно что-то дознавать, когда пьяный падает под конку. Именно такие дела привели Пушкина к желанию подать в отставку. Теперь в них предстояло раскопать что-то, чего, возможно, и не было.
Потревоженная папка газет отправилась досыпать в нижний отдел шкафа. А Пушкин подсел на край стола Лелюхина, что дозволялось только ему.
Василий Яковлевич давно понял, какой талант скрывается под маской лентяя, старался помогать Пушкину и водил с ним дружбу. Какая случается между людьми с разницей больше тридцати лет. Как у деда с внуком. Лелюхин изучил привычки молодого коллеги и прекрасно знал, что ему сейчас нужно.
– Как там мертво-живая вдова поживает? – спросил он.
– Убита окончательно, – ответил Пушкин.
Василий Яковлевич понял, что это не шутка, и аккуратно подлил керосина в разгорающийся огонек.
– Что об этом думаешь?
– Вот условия задачи: в страховом обществе «Стабильность» служит некий Лазарев. Молодой человек со способностями, не слишком чистоплотный, делает карьеру, имеет надежды стать зятем хозяина…
– Вот как…
– Хозяин общества, господин Алабьев, который держит всех в железном кулаке, уезжает по делам. И тут начинают происходить нелепые события. Лазарев вспоминает, что у него над головой живет вдова Ферапонтова, которая никогда не будет страховать свою жизнь из-за жадности. Лазарев знает про нее все, без труда оформляет договор, по которому в случае смерти старухи премию в сорок тысяч получает он. После чего, наверняка подкупив доктора, оформляет свидетельство о ее смерти. Остается подождать несколько дней и получить деньги в кассе. Мелкое жульничество, ничего более. Как назло, мадам Ферапонтова решает завести страховку. Именно в «Стабильности».
– Случайность?
– Нет, закономерность. Старуха знает, где служит Лазарев, идет прямиком к нему. Расчет простой: Лазареву знаком скандальный характер вдовы, столько лет живет бок о бок, он сделает все, чтобы та отвязалась. То есть даст наилучшие условия. Видя Ферапонтову, Лазарев прячется: он не может оформить второй договор с ней и не может сказать, что по документам почтенная дама умерла. Это сообщает другой страховой агент. Случается скандал.
– Ну, пока все понимаемо, – сказал Лелюхин.
– Вчера утром Ферапонтову находят мертвой: якобы вышла ночью на лестницу и свалилась, – продолжил Пушкин. – У нее в шею воткнута булавка…
Василий Яковлевич насторожился.
– Какая булавка?
– Вот такого размера, – Пушкин показал на пальцах. – С черной головкой.
– Швейная?
– Нет, другая.
– Хочешь сказать, старуху убили булавкой? Честно скажу: ерунда. Убить булавкой – это как же надо постараться? Неужто женщина додумалась?
– А вы как полагаете?
– Что сказать… Какая точность нужна, какая сила руки…
– Если в руке есть сила, не нужна булавка.
– Вот видишь… Выходит – рука слабая. От чего же старуха погибла?
– Доктор Воздвиженский установил причину: перелом шеи при падении.
– Столкнули с лестницы?
– Единственный вывод…
Лелюхин кивнул понимающе:
– Наверняка пристав не заметил булавку. Списал бы на несчастный случай.
– Так бы случилось, – сказал Пушкин. – Но факт установлен.
– Лазарев крепкого телосложения?
– Скорее хилого.
– Считай, убийца у тебя в кармане. Побоялся использовать нож или топор, взял у матушки булавку, убил старуху, сколько сил хватило… Все очевидно.
Пушкин вынул черный блокнот и сделал несколько пометок карандашом в серебряном чехольчике.
– Как раз это – ошибка. Не ваша, моя.
– Отчего же ошибка?
– Сегодня в ночь Лазарев упал с Горбатого моста на лед и сломал шею. В его горле такая же булавка.
Василий Яковлевич безо всякой нужды спустил на нос очки. Как будто в стеклах мог разгадать ответ.
– Так что же выходит… – только сказал он и ничем не закончил.
– В кармане Лазарева новенький страховой договор на сорок тысяч. Знаете, кто получит премию?
– Не могу представить…
– Дочь Алабьева, Валерия Макаровна…
– Совсем глупость: деньги из одного кармана в другой перекладывать? Отец ей в приданом отказал?
– Придется ждать возвращения господина Алабьева, чтобы узнать его мнение на этот счет, – ответил Пушкин. – Его старший сын, Кирилл Макарович, занимает место управляющего. Чрезвычайно напуган историей с Ферапонтовой. Особенно если сведения дойдут до отца. За ошибку с договором берет ответственность на себя.
– Да, намотался клубочек, – сказал Лелюхин. – Полагаю, ты уже знаешь, за какую ниточку дергать? Вон в блокноте твоем формула уже выдала ответ…
Пушкин убрал блокнот и карандаш.
– В этом случае нельзя составить формулу, – сказал он.
– А что ж так?
– Вчера вечером на нашу общую знакомую мадемуазель Керн…
– Агатушка вернулась! – закричал Василий Яковлевич. – Где она, наша умница и красавица? Почему прячешь…
– Вернулась, – сухо сказал Пушкин. – На нее было совершено покушение: хотели ударить сзади поленом. По чистой случайности она наградила убийцу раскаленной сковородой по лицу.
– Вот ведь прыткая, стрекоза!
– На правой щеке Лазарева след от ожога…
Василий Яковлевич собрал на лице гримасу задумчивости.
– Постой, постой… А она-то каким боком сюда попала?
– В прошлом году на Лазурном берегу познакомилась с дочерью Алабьева, Валерией. Мадемуазель вызвала Агату помочь исполнить женскую месть…
– Это что же такое?
– Вероятно, крупная пакость, которую Валерия хочет устроить для мачехи, третьей жены Алабьева, молодой красавицы.
– Агата тебе рассказала?
– Мадам Алабьева пришла с жалобой, что ее хочет убить баронесса фон Шталь…
Лелюхин только головой покачал:
– Агата? У нее другой, воровской профиль… Был… Пальцем никого не тронула…
– Мадам Алабьева уверена, что в Ницце баронесса охотилась за Алабьевым и теперь будет мстить ей. Потому что его женой стала она. А не Агата.
– Ну и ну… Чего только барышни не придумают со скуки…
– Даже если Лазарев получил ожог не от сковородки, вопрос остается: кому потребовалось убивать Агату?
Слова повисли в воздухе. Старый полицейский чиновник и чиновник молодой молчали. Каждый о своем.
– Ну и как решать задачку будешь?
Пушкин спрыгнул с гостеприимной столешницы.
– Когда задача не решается линейно, метод решения надо поменять, – сказал он. – Спасибо, Василий Яковлевич, что помогли…
Лелюхин знал, что ему льстят, но старику и лесть в сладость.
– Да чем же помог?
– Не задавали глупых вопросов.
Надев пальто, Пушкин пожелал ему доброго вечера. Было известно, что Лелюхин засиживается допоздна в приемном отделении сыска: семьи у него не было, жил бобылем, в квартиру возвращался переночевать. Вот до чего доводит полицейская служба.
– А ты куда, Алеша?
– Пойду искать новый метод решения, – ответил Пушкин.
– Смотри не рискуй зря, – сам не зная отчего, сказал Василий Яковлевич.
При всем желании этого Пушкин обещать не мог.
Манеру француза Актаев скорее угадал, чем понял. Прежде чем войти, месье три раза проходил мимо, будто оценивая обстановку. После чего быстро заходил. Только сегодня утром, когда проспал, вбежал не глядя. Сейчас Актаев уже понял, куда метит объект. Чтобы не быть замеченным, его надо было опередить. Что Актаев и сделал, войдя первым в ресторан гостиницы «Континенталь». Оглядев зал, он наметил, какой столик выберет француз: подальше от глаз, в самом дальнем углу. Где-то поблизости надо занять позицию.
Предположение оказалось верным: войдя в зал, месье Жано попросил у официанта место как можно дальше от сцены. Против обычных пожеланий гостей. Эту встречу месье Жано ждал с большим волнением. Если месье Лазарев не придет, то ниточка оборвется. Уже навсегда. Официанту он заказал крепкий бульон и булочку, чтобы отбить запах блинов, который витал и здесь. Блины ели все, кто пришел на ранний ужин. Столики заполнялись, и месье Жано видел, что перед каждым гостем вырастает горка блинов. Не такая, как в трактире, но все же…
Он так нервничал, что съел бульон, не чувствуя обжигающего жара. До встречи оставалось еще четверть часа, и месье Жано попросил у официанта кофе, самого крепкого, какой могли сварить в Москве. Сидеть на месте, изображая утомленного гостя, было труднее всего. Месье Жано прижался к спинке стула и стал разглядывать гостей, чтобы хоть чем-то отвлечь наползавшие мысли. Он убеждал себя, что все будет отлично. От этого становилось только страшнее.
Минутная стрелка вышла за пять минут от намеченного. Месье Жано убедил себя, что такое опоздание нельзя считать опозданием. В Москве ужасные дороги, лошадь завязла в сугробе или медведь попался на пути. Ну или что случается в этой дикой стране.
Прошло еще пять минут. Месье Жано почти потерял надежду. И не хотел думать больше ни о чем. Как вдруг на входе в зал он заметил знакомый силуэт. Официант повел молодого человека по проходу.
Месье Жано встал слишком поспешно, приветствуя долгожданного гостя.
– Прошу простить, что не был утром и опоздал сейчас, – сказал месье Лазарев, присаживаясь к столу. – Возникли обстоятельства…