– Чтобы было легче, буду называть фамилии, – продолжил Пушкин. – Вам останется только сказать «нет» или промолчать. Согласны?
Дейеру хотелось сказать «нет» сразу, но он промолчал. Что было истолковано как согласие.
– Кирилл Алабьев? – спросил Пушкин.
– Нет…
– Господин Лазарев?
– Нет…
– Господин Казачков…
– Нет…
– Страховой агент Малецкий?
Дейер выразительно промолчал.
– Страховой агент Бастанджогло?
Нотариус чуть заметно кивнул.
– Третий свидетель – ваш секретарь?
– Вы правы… На этом допрос можно считать оконченным?
Пушкин пожелал господину Дейеру всего самого доброго. Хотя что может быть доброго в службе нотариуса? Скука и бумажки.
Агата окунулась в полное счастье. Она получала невероятное удовольствие от всего: от сухого платья, от запаха блинов, от ворчания Дарьи, от суеты тетушки, которая носилась по дому, стараясь то подушку принести, то чаю горячего. От солнца за окном, от своих портретов на столике. Оказалось, что настоящее счастье – просто жить. Дышать, смеяться, есть бесподобные блины, обжигаться чаем. Пребывать в мелких заботах и хлопотах. Жмуриться от солнца и мерзнуть от мороза. Трястись в пролетке в чужой шинели и обниматься с Агатой Кристафоровной. Терпеть Пушкина и прощать ему все гадости. Любая мелочь, любое огорчение лучше, чем лежать в тине пруда. Почти потеряв жизнь, Агата поняла, каким богатством владеет. А деньги… Ну что деньги… Из проруби не вытащат, сколько ни плати.
Когда тетушка наконец угомонилась и они сели за блины, Агата принялась рассказывать. Агата Кристафоровна слушала и могла похвалить себя только за то, что вовремя осознала ошибку. Теперь не надо краснеть перед милой девочкой. Как ей просить прощения у Пушкина, она не думала: племянник на то и нужен, чтобы терпеть дурной характер любимой тетушки. Когда же она узнала, что Пушкин буквально вытащил Агату с того света, ей стало так стыдно, что хоть плачь. Жаль, что плакать она не умела.
– Во всей этой дикости, моя милая, непонятно одно, – сказала тетушка с набитым блином ртом. – С чего вдруг Алабьев на тебя так взъелся?
– Не могу понять, – отвечала Агата, поглощая Дарьину вкусноту. – Только подумайте: пробрался за мной на кухню – хотел поленом убить. Потом полез на ледяную горку – пытался столкнуть. И чем кончилось? Втащил в номер, очнулась связанная по рукам и ногам… Удивляюсь, что там же не придушил…
Агата Кристафоровна запила блин хорошим глотком домашней настойки.
– Когда я постучала к нему, Алабьев старательно прятался за шторой и говорил шепотом. Если бы знать, что ты там лежишь без сознания… Потому и не убил, что я могла поднять шум. Для меня был устроен твой выход с ним под ручку.
Агата притронулась к затылку: удивительно, но голова не болела, была чистая и ясная.
– Ничего не помню… Как влили в меня чуть не бутылку, все смешалось…
Тетушка погладила ее по руке.
– Бедная девочка, сколько натерпелась… И все-таки: где ты Алабьеву дорогу перебежала? Может, во Франции что-то было?
– Клянусь вам, Агата Кристафоровна, в Ницце видела его издалека… В Москве разве только в прихожей. – И Агата повторила историю с отражением в зеркале.
На вкус тетушки – совершенно безобидную.
– Но ведь его не должно было быть в доме, – сказала она, задумчиво жуя блин.
– Конечно. Иначе Валерия не посмела бы устраивать вечеринки.
– Если он тайно вернулся, с кем Алабьев говорил в доме? Он же общался с кем-то, кто был в комнате, и ты не могла увидеть?
– Остается только мадам Алабьева, – сказала Агата, невольно вспоминая то унижение, которое пережила в кофейной. Но и оно теперь казалось сущим пустяком. – Кирилл Макарович пришел позже всех, не мог его заметить… Он был уверен, что отец уехал… Матвей был наверху с вечной коробкой бабочек…
Мелкая мысль посетила тетушку и крепко засела в голове. Настолько, что она отложила вилку.
– Матвей, – сказала она. – Мальчик в гимназию не ходит…
– Да, он немой и глухой…
– Значит, должен сидеть дома. Почему же на мой звонок не открыл? Где была кухарка, которая за домом должна присматривать?
Тут и Агата отодвинула тарелку.
– И мне никто не открыл… Я видела, как мадам Алабьева заперла дверь и побежала.
– Странно…
За столом воцарилась тишина.
Дарья выглянула из кухни: не случилось ли чего. Почтенная дама и мадемуазель – обе пребывали в задумчивости… Открытие, как молния, ударило в их головы. Причем одновременно. Как часто случается с дамами.
– Ну конечно, – только и сказала Агата Кристафоровна.
– Как же я сразу не поняла, – проговорила Агата.
– Это же очевидно…
– Валерия убита, Алабьев погиб…
– Надо спасать мальчика…
– Если с ним что-то уже не сделали…
– Не посмеют, изверги, тронуть ребенка…
– Нельзя терять ни минуты…
– Бежать к Пушкину…
– Сами справимся…
Они разом вскочили так, что полетели стулья.
Дарья не могла понять, что происходит: только что чинно заседали за чаем, и вдруг обе носятся по дому. Да что же такое приключилось? Блинами, что ли, объелись?
Пристав долго отнекивался, жаловался, что терпеть не может тяжелых сцен, и тому подобное. В общем, ломался как тульский пряник. Если они, конечно, ломаются. Поломался и согласился. Пушкин дал простые и точные инструкции, какие только может дать чиновник сыска участковому приставу. Дельному и сообразительному.
…Гостей Лидия Павловна, как видно, не ждала. Фигура пристава в форменной шинели с шашкой и револьвером на кого хочешь произведет впечатление. Не то что на нервную женщину. Носков козырнул и спросил разрешения войти в дом. Его пропустили в прихожую. Хозяйка дома была в светлом платье: как видно, еще не успела надеть траур по падчерице. Что, в общем, требовали приличия. Она выжидающе молчала, заставляя пристава кряхтеть.
– Прошу простить, что в такой солнечный день принес в ваш дом тяжкую весть, – кое-как выдавил пристав. – Ваш почтенный супруг, Макар Иванович то есть, найден сегодня поутру мертвым…
Лидия Павловна, как и любая женщина на ее месте, схватилась за сердце и отшатнулась к вешалке.
– О нет! – воскликнула она. – Макар умер… Вам сообщили из Ярославля? Это случилось там?
Началось самое трудное для Носкова.
– Дело в том… В том дело то есть… Господина Алабьева нашли на Пресненском пруду… Нынче утром… После метели…
На него отчаянно замахали ручкой, на которой сверкал перстенек.
– Не может быть! Это ошибка! Макара Ивановича нет в Москве… Он в отъезде, будет только во вторник… Это невозможно…
– Рад ошибиться, мадам Алабьева. Только вы можете подтвердить или отказать.
– Как я могу? Поехать в Ярославль?
Носков подумал, что от горя у женщины слегка помутилось в голове.
– Никак нет, зачем же в Ярославль. Пожалуйте к нам, в Пресненский полицейский дом… От вас неподалеку…
Лидия Павловна вытирала платочком глаза.
– Зачем? Что мне делать в полиции?
– Опознать вашего мужа, – выдохнул пристав. Отчего-то эта фраза далась ему с большим трудом. – А коли ошиблись, так у вас гора с плеч… И нам легче… Прошу вас к нам через часик. Изволите?
Бедная мадам Алабьева попала в безвыходное положение: не пойти – значит мучиться в сомнениях и страхах, пока не придет телеграмма из Ярославля. А пойти в полицию – еще страшнее. О чем она и заявила откровенно.
– Чего бояться? Я же рядом буду, – успокоил Носков. – У нас там доктор на случай обморока имеется. Не волнуйтесь…
– Могу я взять кого-то из домашних? – Лидия Павловна молитвенно сложила руки.
Приставу очень хотелось пожалеть женщину, но ему не позволили полученные инструкции.
– Никак нет, – сказал он как можно строже. – Опознание супруга следует проводить непосредственно лицом, родственно с ним связанным…
Лидия Павловна издала печальный возглас и зарыдала. Стерпев слезы, что было нелегко, пристав получил согласие. Мадам Алабьева обещала прибыть в полицейский участок. Может быть, чуть-чуть опоздает. Все-таки надо приготовиться…
Выйдя из дома, пристав вздохнул с большим облегчением. И подал сигнал Пушкину, который ждал в отдалении. Если бы что-то пошло не так, мадам Алабьева заупрямилась бы, в дело вступил бы чиновник сыска.
Месье Жано был хорошим полицейским: он точно выполнял поручения. Отправив депешу-молнию в Ниццу из телеграфного дома на Мясницкой улице, он поймал извозчика и приказал ехать на Новинский бульвар.
Для кого воскресный день был праздником, а страховое общество трудилось. В приемном зале только два стола пустовали. Французского гостя уже знали и сразу проводили к господину управляющему. Кирилл Макарович поднялся ему навстречу и вымученно улыбнулся.
– Чем могу служить, месье Жано? – спросил он, отвечая поклоном на поклон.
– Нет ли вестей от месье Алабьева?
– Отец прислал телеграмму, что прибывает во вторник. Вам осталось набраться еще немного терпения.
Месье Жано выразил на лице глубокие сомнения. Которые не ускользнули от Кирилла Макаровича.
– Что такое?
– Прошу простить, месье, но у меня несколько иные сведения, – сказал француз достаточно печально. – Один мой знакомый в московской полиции сообщил мне, что сегодня утром на Пресненском пруду было найдено тело вашего батюшки…
Кирилл Макарович отчаянно замотал головой:
– Ошибка. Не может быть… Отец в Ярославле.
– Ошибки быть не может, месье… Сведения самые верные… Тело находится в полицейском участке…
Месье управляющему потребовалось время, чтобы совладать с собой.
– Для чего вы это мне сообщили? – сказал он глухо и не глядя на гостя.
– Мой интерес коммерческий… Вы как наследник теперь обладаете правом продать нам ваше страховое общество…
– Я не наследник, – резко ответил Кирилл Макарович. – И никогда им не был.
Месье Жано не стал скрывать удивления.