– Благодарю вас, теперь я знаю больше, чем хотела бы, – сказала она. – Примите мои извинения, что была слепа…
Агата Кристафоровна упрямилась и не желала выпускать ее из объятий, пришлось приложить усилия, чтобы освободиться.
– Уезжаю из Москвы вечерним поездом, – сказала Агата, поправляя сбившуюся шапочку. – Наверное, навсегда… Прощайте, господин Пушкин.
– Счастливой дороги, мадемуазель Керн, – ответил он.
И больше ничего.
Тетушка пошла провожать до двери.
Агата Кристафоровна вернулась с намерением разорвать любимого племянника на тысячу мелких племянников. Вместо этого опустилась рядом с ним за стол. Пушкин, как замороженный, смотрел на рисунки в рамках.
– Вот что, мой милый, – сказала она, не найдя в сердце злости, а только горечь. – Чтоб ноги твоей не было в моем доме до тех пор, пока не приведешь мозги в порядок…
Агата Кристафоровна подошла к окну, чтобы разглядеть, как отъезжает пролетка.
Тьма московская февральская была густа и непроглядна. Ничего не разобрать на Тверском бульваре.
Ничего, ничего, скоро весна.