Командир экипажа в лохмотьях обычного танкистского комбинезона сидел на месте оператора-наводчика, склонившись на бок. Из-под нахлобученного на глазные впадины тряпичного шлемофона выглядывала лишь небольшая часть пожелтевшего черепа и клок поседевших волос на затылке. В свисающей на пол правой руке он все еще держал пистолет, с помощью которого проделал дырку в виске, а в другой — фотографию. Наклонившись, Змей намеревался разглядеть того, кто на ней был запечатлен, но черви, поедавшие тело командира, превратили изображение на фото в неразборчивое, цветастое пятно, проложив по нему тысячи тонких бордовых дорожек. Сохранилась лишь надпись с обратной стороны: «Любимому» и дата — 12 мая 2016 г.
Не полностью отдавая себе отчет в действиях, Змей взял в руки валяющийся на полу шлемофон оператора-наводчика, разгладил, сбивая пыль, и, отложив свой шлем на пол, напялил его на голову. Кажется, его совсем не удивило, что в наушниках привычно послышался писк, обозначающий исправность радиосвязи, а потом послышался голос:
— Я больше так не могу… не могу… — заговорил кто-то на другом конце провода, часто дыша.
— Терпи, сынок, — сказал кто-то другой. — Скоро все закончится.
— Но ведь они… — первый, казалось, едва сдерживался, чтобы не заплакать. — Они ведь ни в чем не виноваты… За что их?
— Терпи, — повторил второй.
Из наушников донесся скрип люка и возня, кто-то кого-то пытался остановить, удержать, на мгновенье сталкеру даже показалось, что он услышал щелчок снимаемого с предохранителя пистолета, но попытка была неудачной.
— Да пошли вы все! — закричал кто-то, прежде чем люк скрипнул обратно.
— Сука! — прошипел второй голос. — Наводчик сбежал.
— Товарищ капитан, а может, нам всем? — с бренчавшей в голосе надеждой спросил первый, и теперь Змей понял, что этот голос принадлежал механику-водителю, его коллеге. — Может нам всем бежать? Мы все равно все уже трупы, так зачем мы это делаем? Это же люди…
В отдалении послышались хлопки выстрелов, много выстрелов, видимо, это открыли огонь с блокпоста, в эфир ворвались крики людей, заглушившие и дальнейший разговор водителя с командиром, и громыхание пулеметов. В единую сонорную спираль вплелись и вопль матери, склонившейся над умирающем ребенком, и гортанный рев потерявшего всю семью мужчины, и произносимая старческим голосом мольба о помиловании, и отчаянное воззвание к разуму, но в большей части проклятия… сами проклятия…
А потом все оборвал выстрел, совсем близко. Некоторое время в эфире была полная тишина, и лишь несколькими секундами позже стали слышимыми слова Отче наш. Произносивший не знал всех слов молитвы, а поэтому останавливался и начинал снова, пытаясь говорить без заминок. А когда он закончил, вместо «аминь» в наушниках грянул еще один выстрел.
Кирк с братом уже было решили, что со Змеем что-то неладно, и выбрасывали на пальцах, кто полезет проверить, как вдруг в проеме башни возник торс механика «Бессонницы». В его глазах застыло спокойствие; в охапке он держал снаряды.
Прохаживаясь взад-вперед по крыше «Икаруса» и внимательно поглядывая по сторонам, Коран вдруг услышал тихий всхлип. Встряхнув головой, он остановился и прислушался. И всхлип повторился. А потом появились голоса: приглушенные или шепот. Кто-то тихо с кем-то переговаривался, кто-то плакал, кто-то пытался утешить, подбодрить, кто-то осуждал чьи-то действия, а кто-то тихо матерился, но ему никто не претил. Голоса однозначно доносились из отверстия для люка в крыше. Коран несколько раз проходил мимо него, и даже однажды заглянул внутрь, украдкой осветив салон и убедившись, что кроме лежавших в проходе и сидящих на креслах человеческих останков, в автобусе не обитает никакой мутант.
Но голоса заставили его приблизиться к отверстию в крыше вновь. Встав на одно колено, Хаким направил автомат в салон автобуса. Все оставалось на своих местах, но голоса стали громче. Ничего не понимая, он встал на четвереньки, и хотел было всунуть голову в отверстие, как вдруг тонкий ржавый металл под ним коротко скрежетнул и провалился. Хаким, даже не успев протянуть руки, чтобы ухватиться за уцелевший край крыши, грохнулся вниз, в лежащие на проходе кости. Тут же вскочил и в панике принялся отряхиваться то ли от пыли, то ли от ощущения, что прикоснулся к останкам, пока не заметил… что на него удивленно глядят пассажиры.
Молодая женщина, что-то шепча, тянула к нему руки. В ее глазах читалось моление о помощи. Пожилой мужчина на соседнем месте, с застывшей в повлажневших глазах грустью отвел взгляд, не желая встречаться взглядами с Кораном. Мальчик, лет пяти-шести, выглядывал из-за подголовника переднего ряда сидений. Он выглядел измученным и уставшим, но на укрытского погранца смотрел с чаяньем, будто тот нес всем им избавленье.
Хаким прошел вперед, стараясь не прикасаться ни к сиденьям, ни к сидящим в них людям, и увидел в лобовом стекле блокпост. До первого шлагбаума и выложенных зигзагом плит, автобус не доехал всего каких-то десяток метров. Впереди — лишь небольшой седан, казалось бы подтолкни, — и ты уже выехал из Киева. Но ощетинившийся пулеметными стволами блокпост, пятью мощными прожекторами заливающий слепяще-ярким, белым светом и машины, и заполнивших пространство между ними людей, навсегда отрезал мысль о спасении.
Люди возбужденно кричали что-то в адрес обороняющих шлагбаум солдат в скрывающих лица костюмах ОЗК, но те застыли безмолвными истуканами, направив на них оружие.
Вот, пронзительно закричал какой-то мужчина, призывая остальных к взятию блокпоста штурмом, и толпа из двадцати-тридцати человек бросилась за ним. Над головой он держал бутылку с торчащей из горлышка зажженной тряпкой, но в то же мгновенье грянувший одиночный выстрел свалил его с ног. Выскользнувшая из рук бутылка разбилась о плиту, и та вспыхнула ярким пламенем. Бегущие за ним люди на миг застопорились, будто испугавшиеся огня дикие звери, но потом, грозно закричав, ринулись на пулеметные расчеты.
Стрекот автоматных очередей и звонкое громыхание пулеметов заставили Корана пригнуться, а потом и вовсе залечь, накрыв голову руками. Пули дырявили громоздкое тело автобуса, по несчастию вставшего перед самим шлагбаумом, словно дробью, впиваясь в тела пассажиров, потроша их вещи, окрашивая салон в красный цвет.
— Какого хера ты тут разлегся?! — закричал кто-то на ухо и Коран только сейчас осознал, что так и лежит, упав с проломившейся крыши. Кто-то, не давая времени на то чтобы окончательно придти в себя, схватил его за руку, поднял и вытолкнул через разбитое окно на асфальт.
— Беги-и-и! — закричал над ухом кто-то другой, таща его, словно обмороженного, за рукав.
Сзади раздался взрыв. Затряслась под ногами земля. Затем еще один и еще. Часть бетонной конструкции, размером с присевшего мизерника пронеслась прямо у него над головой. Дождь из металлических обломков и бетонного крошева загрохотал по крышам машин. Колесо какого-то грузовика с частью полуоси ударилось в клин стоящего в отдалении «Чистильщика» с такой силой, что, казалось, могло оттолкнуть громадину назад.
Но, к счастью — если не считать нескольких ушибов на тощем теле Шпиля и полные пазухи бетонной крошки у всех четверых, — все обошлось. Слегка задурманенным себя чувствовал разве что Коран, но беспокойства он не испытывал. Он словно никак не мог отойти от смыслового сна. А когда Змей предложил ему отхлебнуть из фляги, прошептав на ухо: «Дорога — она ведь живая, она все помнит; это всего лишь воспоминания», на душе его и вовсе стало спокойно.
Глава 6
Андрей снова проснулся нагим и, как ему показалось, в мягкой, белой постели. Нагим! Первая мысль, вспыхнувшая сверкнувшая в затуманенном мозгу как дрожащий луч фонарика, что это происходит снова, ведь не далее, как несколько часов назад он уже просыпался в белой постели, в комнате с парусником на стене, и обоями с геометрическими фигурами. Что было потом, он помнил слишком хорошо для того чтобы не начать отчаянно хлестать себя по лицу, пытаясь проснуться до того, как ему снова придется пережить ту страшную минуту, когда его тело рассыпается в пыль, навек отделяясь от сознания.
Вскочив с кровати, он продолжил акт самоизбиения, ударяя себя ладонями по лицу, то и дело приседая и вскакивая вновь, будто вытанцовывающая гопак человекоподобная лягушка. Со стороны это выглядело достаточно забавно, но для самого Андрея не проходящий сон был ужаснее самого страшного кошмара.
Но сон, если это был сон вообще, даже и не думал заканчиваться.
Андрей, осмыслив, наконец, что от избиения толку нет, и лицо его только начинает распухать, остановился, прекратив бессмысленные прыжки, поднялся во весь рост и судорожно осмотрелся.
Лишь спустя какое-то время, он понял, что эта крошечная комнатушка не имеет ничего общего с той, в которой он уже просыпался. На стене нет парусника, вместо торжествующего солнечного света над головой «чирикала» и мигала лампа дневного света, а в углу комнаты вместо большого окна лишь два узких зарешеченных иллюминатора, так же как и его постель — серые простыни на старой каталке.
Где я? — ошарашено водя глазами, перебирал в уме догадки Андрей, но в следующую секунду прозрение уже пришло само собой: — В медотсеке!
С минуту он прислушивался к доносящимся снаружи звукам: побрякиванию стекол (возможно, пробирок в шкафчике), шуму ветра за окном, издали, вероятно из другого отсека, доносящемуся дружному гоготанию, и уже решил было, что его вопль оказался никем не услышанным, как вдруг брезентовая ширма с тихим скрежетанием ржавых колец съехала и из залитого бело-фиолетовым люминесцентом отсека показалась стройная фигура в черном.
О, черт!
Вовремя вспомнив о своей наготе, Андрей кинулся обратно к каталке, схватил с них простыню и завернулся в нее по грудь.
Юлия выглядела просто обворожительно. Расстегнутый на две верхних пуговицы китель, мокрые густые пряди черных волос, энигматичная, обольстительная улыбка и огнем пылающие черные глаза скрывали в себе какой-то немой вызов.