И, пока я не передумала, Рита бросила трубку. Ну или побежала прикрывать еще какие-то прорванные тылы – профессии продюсера не позавидуешь.
Я быстро оделась, на цыпочках зашла проверить Машу – она спала в той же позе, не шевелилась. Написала ей записку: «Уехала на интервью, спи сколько хочешь, дверь захлопни», оставила на стуле у кровати, на видном месте.
Я вызвала такси, чтобы не бегать по метро в час пик. Это была глупая затея: час пик наверху был куда хуже того, что под землей. «Проехавшись» минут десять по намертво вставшему Садовому, я прочитала у таксиста на экране предсказание: «Время прибытия на место: 21.46». Через три часа, то есть. Если, конечно, не имеется в виду 2146 год. Я выскочила из машины и понеслась к метро, ругая себя и свою вечную покорность. Рита сказала – иди брать интервью, и я пошла. Рита сказала – почитаешь про певицу Лею в такси, и я поехала.
В метро телефон, конечно, сел – дома зарядиться не успел, а мороз его доконал. Отлично, Антонина! Ты едешь на интервью, даже не зная, как выглядит твоя героиня. Высочайший профессионализм.
Хорошо еще, что здание, где располагалась студия, я нашла без карты: мы не раз там снимали героев для Бука. Я забежала в хорошо знакомое кафе на первом этаже. Под дальним столиком раньше была работающая розетка. Ура, она на месте! Я села, воткнула в нее зарядку, зашептала телефону: «Давай-давай-давай». Он медленно и вальяжно включился, потом экран опять погас, и аппарат мой начал не спеша перегружаться. Когда он наконец соизволил поймать сеть, мне сразу позвонила Рита.
– Ну где ты там! – закричала она, забыв, видимо, что я делаю ей одолжение.
– В кафе внизу, – начала я оправдываться. – У меня сел телефон, извини.
– Передаю трубочку Лее, – сладко запела вдруг Рита. – Она уже готова!
– Здравствуйте, Антонина, – услышала я хорошо поставленный грудной голос с миллионом оттенков. – Приятно познакомиться.
Я еще пыталась отдышаться, а надо было импровизировать. Диктофон я с собой взяла только один – тот, что в телефоне. И если сейчас сниму их обоих с зарядки, то разговор с Леей придется запоминать наизусть. Уровень моего профессионализма все возрастал.
– Добрый день. Вечер, – выдохнула я. – Если съемка закончена, вы не могли бы спуститься в кафе на первом этаже? Здесь удобнее разговаривать.
– Конечно, – согласился волшебный голос. – Я как раз хотела выпить чаю. Там же есть чай?
– Не менее трех сортов, – пообещала я. – И цветов.
– Отлично! Буду через минуту. А как я вас узнаю?
– Ну, я такая, в свитере… В общем, можете подходить к любой женщине в кафе!
Моя собеседница громко рассмеялась и попрощалась. Хорошо, что я не догадалась спросить, как я ее узнаю!
Впрочем, этого и не понадобилось бы. Когда Лея появилась в кафе, стало ясно, что это она, звезда – как бы там ни морщилась главред модного журнала.
Лея была невысокая, ладная и аккуратная брюнетка, с короткой стрижкой и большими яркими глазами. Одета во что-то сложное, многослойное, серо-лиловое. Длинные серьги в ее ушах позванивали, тонкие руки порхали в воздухе – она сразу начала жестикулировать. Все кафе обернулось к ней и заулыбалось – и усталая официантка, и томный бармен, до тех пор искавший истину на дне бесконечно полируемого коньячного бокала, и немногочисленные посетители – юная пара и взрослый тучный мужчина. Пошло, конечно, так говорить, но певица Лея излучала свет.
– О, Антонина, что же вы не сказали, что вы рыжая! – восхищенно произнесла она и уверенно направилась к моему столику.
А, да, точно. Я рыжая. Точнее, не совсем: при определенном освещении превращаюсь в рыжую, в остальное время хожу обычной, русой. Мама говорит, у меня на голове скрытое золото. Видимо, свет певицы Леи это золото озарил.
– Что ж, вы мне пока еще тоже ничего не говорили, – пошутила я, встала и пригласила Лею сесть. – Как раз сейчас мы это исправим.
Она долго и вдумчиво читала меню, шептала губами, выбирала чай. Я не торопила: пусть телефон с диктофоном зарядятся как следует, а великий профи Антонина соберется с мыслями.
– Я готова! – громко сказала Лея, и официантка метнулась к ней молнией. – Пожалуйста, ройбуш «Йогурт с лимоном», чайничек. А чуть позже – тост с авокадо. Я дико голодная!
И она засмеялась красивым своим смехом, но моментально собралась, посерьезнела, посмотрела на меня:
– Извините. Поехали!
И мы начали интервью.
Собеседником она была легким и приятным, просто подарочным. На мои первые беспомощные вопросы отвечала максимально конкретно и развернуто, где надо, подсказывала мне, и вскоре беседа потекла водопадом. Мы говорили о важности импровизации, о больных связках, боязни сцены, любви к апельсинам и меду, школьной математике, институтских пьянках, солнечном затмении, игре в резиночки, этике Канта и войлочной брошке, которую Лея прикупила на съемке.
– Видите, нарцисс, – улыбалась Лея, поглаживая брошку. – Моя дочь их обожает. Надеюсь, ее психотерапевт это правильно поймет.
И смеялась, щуря глаза, которые даже при этом оставались большими.
– До тридцати двух лет я носила длинные волосы, – делилась она. – Когда забеременела, первым делом пошла в салон и срезала все к шайтану! Пришла домой, сказала мужу: у меня новости. Он-то думал, речь только о прическе. Потом обрадовался – прирожденный папа.
Сколько же ей лет, терялась я в догадках. Лезть в гугл мне казалось невежливым.
– А это не для печати, – сказала Лея, положив мне на руку свою узкую ладонь с ровными некрашеными ногтями. – Мы два года с мужем жили раздельно, но я вернулась. Попробуем заново, он вроде не против, предложил у него остановиться. О, отличный ройбуш, хотите попробовать, я попрошу вторую чашку?
– Спасибо, Лея, – я пожала ее идеальную руку. – Я, кажется, выпила слишком много кофе. А где ваш тост с авокадо?
– Лейсан, – поправила меня певица. – Можете звать меня Лейсан. Я требую свое авокадо!
Последнее она негромко проговорила уткнувшейся в телефон официантке. Та мгновенно подпрыгнула и побежала выращивать авокадо.
Интервью получилось замечательным. Из него можно было сделать сорок кавер-стори. На диктофонной записи Лея, или Лейсан, даже пару раз пела. Я предложила ей сымпровизировать на тему детских стишков, и она весело исполнила «Идет бычок, качается» и «Наша Таня громко плачет» на джазовый манер. Кафе было в восторге.
– Ну что же, Лейсан, – я поднялась с места, как только она проглотила последний кусочек тоста. – Я была страшно рада познакомиться. Это тоже не под запись!
И протянула ей руку.
Лейсан вскочила, порывисто меня обняла, предложила все-таки попробовать ее чай:
– И я безумно рада! Все так удобно получилось, и съемка, и интервью, и концерт. Заходите, кстати, меня послушать, если не устали, здесь недалеко. Вы прекрасны, рыжая Антонина, пейте ройбуш и будьте счастливы!
С этими словами певица Лея накинула пуховик мятного цвета и пошла на улицу. Я услышала, как она говорит в телефон: «Привет, я освободилась, все чудесно, милая девушка. Мне до тебя минут десять, но надо вещи забросить в квартиру…»
Милая девушка – это я. Я встала, довольная, из-за стола, положила чаевые поверх тех, что уже оставила певица Лея, влезла в куртку и проверила диктофон, как сделал бы любой, даже не очень подготовленный журналист. Разговор записался.
Я вышла на улицу, встала ногой в сугроб. Похоже, скоро весна. А сначала мне исполнится тридцать. Но жизнь идет, и порой даже неплохо – вот мне попалась, например, славная и умная героиня, о которой не стыдно написать.
Только внутри встал какой-то кол, я не понимала, с чего бы. Обычно ко мне так обращалась интуиция – вбивала в мою душу палки так, чтобы я не могла их не заметить и вытаскивала по одной. Но сейчас поводов для беспокойства вроде бы не было. Мама с женихом. Кузя с Гораном. Гоша со мной – едет завтра на Кипр. Сегодня работает, а завтра едет. Едет же.
«Заходите меня послушать, здесь недалеко», – сказала Лейсан.
«Мы с мужем жили отдельно, но я вернулась, и он не против».
«Он прирожденный папа».
«Мне до тебя минут десять, но надо вещи забросить в квартиру».
Мои ноги сами шли к клубу «22.20», я их не особо контролировала. «Чав-чав», – говорил снег, в который ступала нога человека.
«Можете звать меня Лейсан».
«Танина мама – татарка с почти непроизносимой фамилией».
Я открыла телефон, почти заряженный. Догадка пугала так, что руки промахивались, тыкая в клавиатуру. Я набрала в поисковике «Певица Лея».
«Лея, настоящее имя – Лейсан Айдаровна Кутлахметова, 21.11.1976 (39 лет), – прочитала я. – Джазовая певица и композитор. Страна: Россия. Профессия: певица, композитор. Жанры: джаз, джаз-рок, психоделик-рок. Рост: 162 см. Личная жизнь: Муж – Гойко Горанович Петрович, клубный менеджер, саунд-продюсер, радиоведущий, музыкант».
Как же так. Он ведь не музыкант, только хотел бы им быть. Сам говорил.
2. Сербу не прикажешь
Наверное, мне надо было просто поехать домой, спокойно и гордо. А там все обдумать и написать Гоше сообщение – пишу я лучше, чем говорю. Он бы помолчал какое-то время, а потом ответил и все объяснил. А я бы поверила и поехала на Кипр.
Но я пошла в клуб, потому что именно туда несли меня ноги.
Я ими автоматически передвигала, и каждый шаг сопровождался новой отчаянной мыслью.
Нет, так не может быть. Он не стал бы мне врать. Боря сказал, что его друг Гойко – человек без подвоха.
Я бы заметила, если бы он… Он что? Решил съехаться с бывшей женой? А она и не бывшая. И он никогда не говорил, что они развелись. А я почему-то не спрашивала и не просила показать паспорт. И даже не знала, как зовут эту жену. Кузя однажды упомянул, что у Тани мама Саня. Саня – наверное, сокращенное от Лейсан. Милое домашнее прозвище.
Но он же собирался завтра ехать со мной. Угу. На три дня – по билетам, которые я купила. Зачем же отказываться. Там море, солнце, никакого снега. Слетает быстренько, а потом вернется и продолжит прерванную семейную жизнь.