ойти на восток ещё километр, прежде чем повернуть на север. Но это путь ему пройти не пришлось. Не сделал он и сотни шагов, как услышал знакомый хлопок. Винтовка!
Да, винтовка. Но Горохов не смог точно определить направление, откуда донёсся звук. И с расстоянием угадать не мог. Камни и небольшие барханы всегда мешают угадать место стрельбы и дистанцию до него. Стреляли где-то на северо-востоке. Сто метров? Сто пятьдесят? Он поднял винтовку и замер.
Простоял так секунд десять, не зная, что предпринять. Не обращать внимания? Пойти дальше на восток, проскользнуть меж камней и спастись? Но из винтовки тут мог стрелять только свой. Пойти ему на помощь? Да, и погибнуть вместе с ним! Тем более, что стрельбой стрелявший обозначил себя. К нему поспешат сейчас те враги, что его слышали. Да, всё было так, и уполномоченный понимал, что если сейчас уйдёт, то шансы выжить у него… ну, есть…
Но всё дело было в том, что уйти он уже не мог. Воспитание. Будь оно неладно. Горохов не мог бросить человека в пустыне. В беде.
Всё это закладывалось в него с детства. С первых лет жизни в оазисе, с первых дней выживания в степи. Вот так заложилось и прижилось. И теперь он жил с этим.
Андрей Николаевич пошёл на север-восток, туда, откуда донёсся звук. Шёл не спеша, прислушиваясь, приглядываясь и не опуская оружия. Прошёл метров сто, не больше, и набрёл на след.
Он нашёл всего один отпечаток в пыли возле камня, вернее, всего половину отпечатка, но этого ему было достаточно.
Прыгун. Где-то тут, по этим камням, прыгало это опасное существо. Наверное, в него и стреляли.
Уполномоченный опять замер. Опять не знал, что делать. А секунды, секунды текли, утекали. Сейчас нельзя было терять время. Но он стоял и всматривался во всё, что его окружало. Думал.
След вёл на восток. Идти по следу или продолжить путь на северо-восток?
Возможно, эта его задержка и сыграла за него; он наконец решился и пошёл дальше, туда, откуда, по его мнению, донёсся звук выстрела. Горохов обогнул камень и начал взбираться на небольшой песчаный склон, собранный ветром у подножия камня, и увидел его.
Прыгун. Тварь вытянула своё тело вдоль песка, словно пригибалась, чтобы её не увидели те, кто был по другую сторону бархана. Существо и вправду кралось медленно, оно делало огромные шаги своими бесконечно длинными, голенастыми ногами. Только голова приподнята и руки-ножницы шевелятся, словно в разминке перед делом.
«Таится… Охотится тварь!».
До него было всего метров тридцать, хорошая мишень. Но оно двигалось… Так что уполномоченному ни выбирать, ни раздумывать не пришлось. Он приложил приклад винтовки к плечу.
Та-та-та-а…
Все три пули легли в цель, зверь завалился на песок, но сразу заработал ногами, стал раскидывать своими ступнями песок, стараясь встать, и двигался при этом весьма бойко.
«Живучая же тварь! Три десятимиллиметровых пули получил, и вон как взбрыкивает!» .
У него нет запасных магазинов, все патроны уже в винтовке. И их нужно экономить. Да и грохотать на всю пустыню он не хочет. Горохов быстро выставляет переводчик в режим огня «одиночный», теперь он целится и один за другим делает ещё два выстрела.
– Та-а… Та-а…
Уполномоченный целится твари в её дурацкую башку, но она уже умудрилась вскочить, и только первая пуля попала, как он хотел, ужарила в самый верх головы, выбив чёрные брызги; вторая попала куда-то в область плеча. Но тварь осталась стоять даже после попадания в голову.
Та-а…
Хороший выстрел. Эта пуля ударила зверя в центр головы. И только теперь он свалился, неуклюже сложив свои вывернутые назад коленки и замерев на песке.
И уполномоченный почти сразу услышал негромкое:
– Эй, парни, кто тут? Отзовитесь, я на связи…
Но у Андрея Николаевича не было рации и гарнитуры, поэтому он крикнул в ответ:
– Не стреляй, я иду к тебе!
– Давай, – донеслось из-за песчаной волны.
Горохов быстро, лишь бросив короткий взгляд на подохшего зверя, приблизился к бархану и, заглянув через него, увидал солдата, привалившегося на песок с винтовкой, в каске и жилете, но без пыльника, без очков, без маски…
– О, Господин инженер…, – молодой солдат обрадовался.
– Живой? – спросил его уполномоченный, он тоже вспомнил этого солдата и тоже обрадовался. Вдвоём будет легче отбиться. Но эта его радость длилась недолго.
– Ранен, – сразу ответил тот.
«Вот блин! Что может быть хуже раненого в степи?».
Уполномоченный перемахнул через бархан, оглядел солдата. У того была серьёзно – ну, судя по количеству крови на бинтах, – ранена левая рука чуть ниже локтя. Повязочка так себе. А капитан ещё хвалился, что у него весь взвод медики. Наверное, солдат сам себя перевязывал. А ещё у него в левой части бронежилета огромная вмятина. Зато у него на поясе подсумок, и там пара целых магазинов.
«Ну, хоть это…».
– Отсюда нужно убираться, на нашу стрельбу сбежаться могут, – говорит уполномоченный, – идти сможешь?
– Я на стимуляторе, ещё полчаса смогу идти. Наверное…
– Тогда пошли, помочь встать? – Горохов привстаёт с песка и опять осматривается по сторонам.
– Я сам, – говорит солдат и встаёт, сам при этом придерживает раненую руку, прижимает её к себе, – а вы богомола убили?
– Богомола? – не понял Горохов.
– Ну, тут крутился вокруг меня, такой…, – солдат пытается объяснить.
– А, прыгуна? – догадывается уполномоченный, – да, убил. Пошли, пошли… Надо спешить.
– Я иду, вы только скажите, куда, – говорит солдат.
Он чуть запинается, когда говорит, и движения у него не очень уверенные. Солдат неловко закидывает винтовку на плечо.
«Ему не пройти пятнадцати километров».
– На север, пошли… Как тебя зовут? – Горохов пока идёт рядом с ним, но всё время оглядывается назад, смотрит по сторонам.
– Рогов. Рядовой Рогов.
– А имя у тебя есть, рядовой Рогов?
– Мефодий, – отвечает рядовой.
– Мефодий, – повторяет уполномоченный. – Красивые у вас там, на Севере, имена, Мефодий.
– Обычные, – отвечает солдат.
– Слушай, Мефодий, и запоминай, – тут уполномоченный обернулся и остановился, ему что-то показалось, он несколько секунд вглядывался, солдат остановился тоже. Горохов поворачивается к нему, – иди, иди, останавливаться нельзя. За нами скоро пойдут. В общем, нам нужно пройти пятнадцать километров. Понимаешь?
– Понимаю, – говорит солдат.
– Нужно пройти, а вот фляги я у тебя не вижу. Фляга твоя где?
– Бросил… Пыльник пришлось снимать… Флягу бросил на песок… Когда перевязывал себя. А потом пришлось уходить… Быстро… Уже не успел её взять…
– Бросил…, – Горохов даже вздохнул. – В пустыне фляга с водой – это последнее, что нужно бросать.
– Пятнадцать километров, четыре-пять часов ходьбы, это расстояние я смогу пройти и без воды. Я проходил и больше на учениях.
«Проходил раненый?».
– Отлично, – говорит Андрей Николаевич. – Пойми меня правильно, но я не смогу тебя нести.
– Я понимаю.
– Идёшь сам, как бы плохо, как бы тяжело ни было, ты должен идти сам. Понимаешь?
– Понимаю. Вот только куда мы идём? До Красноуфимска пешком нам…, – он пристально глядит на Андрея Николаевича. – Мне, наверное, не дойти.
– У меня там тайник, там я закопал медпакет, еду, воду и, главное, мотоцикл. А на мотоцикле мы до Красноуфимска доберёмся. Короче, соберись и продержись пятнадцать километров.
Парень смотрит на Горохова, и в его глазах видится проблеск надежды. А уполномоченный хлопает его по плечу:
– Давай шагай, Мефодий Рогов. Кстати, а у тебя есть ещё бинт?
– Вы ранены? – солдат лезет в сумку на поясе.
– Нет, нужно тебе маску сделать. Иначе ты ещё сильнее ослабнешь. Отравишься тлёй.
Уполномоченный забирает у Рогова бинт и начинает мастерить из него маску. Сделать это будет не очень сложно, бинты у северян, как, впрочем, и всё остальное, отличные, а делать респираторы из любых подручных материалов его ещё мать научила. При этом уполномоченный то и дело оборачивается назад, иногда даже останавливается, чтобы как следует всё оглядеть. Но не забывает задавать Рогову вопросы.
– Мефодий, а кто напал на лагерь? Это ведь не дарги?
– Дарги тоже были, – неожиданно отвечает солдат, – но они шли вторым эшелоном, в виде огневой поддержки, первые шли здоровенные такие бугаи…
– Похожие на того, которого миномётчики убили?
– Да, а с ними ещё были богомолы и такие двуноги… двулапые твари с хвостами, а за ними дарги, они капитана ранили… Ещё в самом начале боя и пулемётчика убили. Вот эти двулапые… Я в такую магазин разрядил полностью, ну почти весь… А ей всё нипочём. Напала на Казаева, у неё на морде такие крюки, клыки… Не знаю… Короче, разорвала его просто… Руку оторвала… Там ещё…
– А как машины загорелись?
– У этих суперсолдат такие ружья, что разносят всё вокруг, один из них попал в бак, так из бака вырвало целый клок… Ну, и из него полилось топливо… Прямо на всё… Всё заливать стало.
– Ясно… Металл раскалённый, испарения… Любая искра…
– Да, вот и вспыхнуло и стало гореть, а потом погорело, и бак взорвался.
– Ну понятно. Остановись-ка…
Солдат послушно остановился, и уполномоченный, зайдя сзади, помогает ему надеть самодельный респиратор. Завязывает его на шее.
– Удобно?
– Нормально, – Рогов поправляет маску.
– Воды дать?
– Пока потреплю.
– Пошли.
Горохов смотрит на спину солдату. На его замотанную до локтя руку. Рогов, в принципе, неплохо идёт. На обезболивающем и на стимуляторе. Андрей Николаевич знает, что на все пятнадцать километров действия медикаментов не хватит.
«Ну, хоть так… Хорошо бы ему пройти в таком темпе хотя бы половину пути».
Он осмотрит на часы: скоро три. Термометр: шестьдесят ровно.
«Даже если три часа он сможет так идти, будет хорошо. К шести температура упадёт ниже пятидесяти… Станет полегче. Ну, будем на это надеяться. А там ещё пара часов – и мы на месте».