Эти два дарга уже разительно отличались от тех, которых он видел в детстве.
«Ладно, проверим, насколько вы умные».
Он достаёт одну гранату, выдёргивает чеку и, не отпуская спусковой скобы, присаживается и, чуть приподняв труп дарга, кладёт под него гранату, потом чуть прижимает труп. К трупам своих соплеменников дикари относятся без особого почтения, разве что закопают в ближайший бархан, но вот винтовка… Оружие они никогда не оставят. И патроны тоже. А этот дарг как раз лежит на своей винтовке. Чтобы её забрать, труп придётся приподнять.
Там, на севере, за Пермью, дарги опытные, ни один из них не подойдёт к трупу своего соплеменника, если у трупа будут человеческие следы. Даже если у трупа лежит самая лучшая и новая винтовка. А тут – откуда у этих безносых опыт? Здесь, на этих широтах, люди – это редкость. В общем, гранату было жалко, но он решил рискнуть. Поэтому и не стал уничтожать оружие даргов.
Андрей Николаевич ещё раз осмотрелся и, не увидав ничего опасного, быстрым шагом пошёл по следам Рогова.
***
Пятьдесят пять градусов. В костюме уже не осталось и намёка на прохладу, солнце светит прямо в спину. Печёт. Снова хочется пить.
Но воду нужно беречь для Рогова. Он переходит с быстрого хода на лёгкий бег и вскоре уже видит солдата.
Солдат останавливается, оборачивается, но Горохов машет ему рукой: иди, иди, не стой. Я догоню.
Тот послушно поворачивается и идёт дальше. Вскоре уполномоченный нагоняет его и с большим удовольствием снова переходит на ходьбу. Равняется с рядовым и, вытаскивая из блока солдата баллон с хладогеном, вставляет его в свой блок.
– Извини, Мефодий, нужно немного охладиться. А то подзапарился.
О, какое это блаженство слышать, как тарахтит компрессор и чувствовать, как сразу после этого холодная волна пробегает и через голову, и через ступни ног почти одновременно.
Он не удерживается и нажимает кнопку второй раз.
– Ну, как там? – спрашивает Рогов, подымая на Андрея Николаевича усталые глаза.
– Там? Там всё нормально.
– Сколько их было?
– Двое. Оба молодых, неопытных. Ты мне скажи, ты как?
Рогов опять смотрит на уполномоченного. И тому от этого взгляда всё становится ясно:
– Что, рука болит?
– Нет ещё, но… Мне нужно немного отдохнуть, – отвечает солдат.
– Нет, Мефодий, нет, нет, – Горохов берёт его под локоть здоровой руки и тянет вперёд. – Нельзя останавливаться. Отдохнёшь, когда сядешь на мотоцикл.
Ему показалось, что Рогов кивнул, но при этом уполномоченный чувствует, как солдата водит из стороны в сторону.
– Хочешь пить? – спрашивает Андрей Николаевич.
– Мне бы передохнуть, – повторяет солдат.
– Ладно, – Горохов прикидывает. Смотрит на солнце, на горную гряду на горизонте: может быть, им с Роговым удалось пройти… ну, не больше пяти километров. Он останавливается у небольшого бархана, Рогов останавливается тоже. Он еле стоит. – Садись.
Пока рядовой тяжело валится на песок, он стягивает с фляги кожух, достаёт из него коробочку. В неё две большие розовые таблетки. Он протягивает солдату одну из них.
– Давай.
Солдат кладёт таблетку в рот, а уполномоченный уже протягивает ему флягу:
– Десять маленьких глотков.
Рогов не спешит, сидит пьёт, делает десять маленьких глотков, а в это время Горохов смотрит по сторонам. И немного нервничает. А как не нервничать – по округе шныряют какие-то безносые дарги. Эти двое безносых нашли их след, могут и другие найти. А если двое убитых им не вернутся к темноте, соплеменники пойдут их искать.
В общем, нужно надеяться, что до вечернего заряда, пока порывы ветра не заметут следы, их не обнаружат. Короче, нужно было идти.
– Ну, оклемался?
Рогов пытается встать.
– Давай-давай, – Горохов помогает ему, заодно и нажимает кнопку компрессора на поясе солдата, – вот тебе немножко холодка, и сейчас таблеточка начнёт действовать, тебе полегче станет. Пошли.
– Есть, – коротко отзывается солдат.
И они снова идут, Рогов впереди, Андрей Николаевич сзади. Он видит, что Рогова ещё пошатывает, и решает с ним поговорить.
– Слушай, Мефодий, а что это за кнопка на гранате? Я просто с такой системой не знаком.
– Кнопка контактной детонации, – откликается солдат. Он, как и предполагал уполномоченный, днём и ночью это помнить должен и отвечать на подобный вопрос даже в бессознательном состоянии. – Сорвал чеку – сразу бросай, взрыватель сработает от контакта с поверхностью.
– Ишь ты! – восхищается Горохов; он достаёт гранату из кармана и ещё раз рассматривает её. Затем прячет гранату обратно в карман и достаёт оттуда неполный винтовочный магазин.
Это у него давний пунктик. Он не любит, когда оружие снаряжено не полностью. Если магазин рассчитан на двадцать патронов, то в нём и должно быть двадцать патронов. Поэтому из одного магазина он достаёт патроны и загоняет их в другой. Полный магазин он вставляет в винтовку. Оглядывается, смотрит по сторонам. Нет, вроде всё в порядке. Андрей Николаевич начинает уже думать, что никто стрельбы не слышал. Это его чуть-чуть успокаивает. Хотя радоваться ещё очень рано. До схрона ещё десять километров. По пустыне, где нельзя перепрыгивать через песчаные волны, да ещё и с раненым, это три часа хода. Не меньше. Он глядит на термометр. Пятьдесят два градуса. Господи, ну когда же уже начнёт падать температура?
Глава 32
Теперь солнце уже не печёт спину, а нагревает левый бок, но всё равно жжёт неслабо. А воду нужно экономить. Кажется, таблетка подействовала, Рогов пошёл повеселее; на самого Горохова такая таблетка действует не менее трёх часов, хорошо, чтобы и с солдатом получилось так же. Уполномоченный останавливается каждые двести метров, смотрит назад. Он волнуется: вдруг мелькнёт что-то на фоне барханов. Вдруг покажется из-за камней. Но нет, кажется, все спокойно. Пока. И он снова идёт быстрым шагом, догоняет солдата.
Таблетка действовала, солдат шёл, а температура наконец снизилась до пятидесяти. Пятьдесят – это, конечно, не шестьдесят пять, тем не менее… Одно дело пересидеть пятидесятиградусную жару в тени, имея пару литров воды да с сигареткой, и совсем другое дело – быстро идти, обходя барханы, когда тебя обжигает солнце. И тут уже неплохо было бы выпить пять-шесть глотков воды. Нет, его ещё не мучала жажда, вода была нужна для охлаждения. Но он её не хотел тратить. Он не знал, как через час поведёт себя солдат. Вернее, знал. Поэтому и экономил воду.
И он не ошибся. Не прошло и часа, как Рогов снова стал сдавать.
Он пошёл медленнее, начал покачиваться и останавливаться через каждые сто метров.
– Что? – спросил у него уполномоченный, когда рядовой снова остановился.
– Надо передохнуть, – ответил солдат.
– Нет, не надо, нам ещё километров семь-восемь идти. – Горохов снова отвинчивает крышку на фляге. – Десять маленьких глотков.
Солдат берёт флягу здоровой рукой и задевает рукой ремень винтовки, как-то всё выходит у него неловко, и он, чтобы не уронить флягу, дёргает раненую руку. И тут же скалится, матерится и даже зажмуривается от сильной боли. Действие обезболивающего закончилось. Теперь ещё и это. Солдат, позабыв про флягу, подносит руку к глазам. Горохов не концентрировал на этом внимания, он не присматривался, ему казалось, что кисть руки у солдата грязная, чёрная, как от копоти, и лишь теперь он рассмотрел кончики пальцев, торчащие из-под бинтов, но это не грязь, пальцы чёрно-синего цвета. Горохов понимает – руке конец.
В предплечье перебита артерия, Рогов залил рану биогелем, но артерию гель не восстановит.
– Пей, – говорит уполномоченный, он понимает, что действие таблетки скоро закончится, и тогда рядовой просто ляжет на песок, – нужно идти.
Солдат начинает пить, а уполномоченный понимает, что с рукой нужно что-то делать, но надеется, что этим займётся медик из Красноуфимска. Впрочем, что медик с этим сможет сделать? Горохов ещё раз смотрит на синие пальцы. Наверное, Рогову и самому ясно, что будет с его рукой. И чтобы как-то подбодрить солдата, Андрей Николаевич произносит:
– Слышишь, Мефодий, ты не раскисай. У меня есть один дружок, он тебе руку восстановит. Он меня лечил, и других тоже лечит, с того света возвращает по кускам. Главное – хоть малость, но живым до него добраться.
Солдат смотрит на него, и в его глазах уполномоченный видит только усталость. Не верит солдат Горохову. Не верит, что тот восстановит ему руку, а может, и не верит, что он вообще отсюда выберется. И это плохо.
– Не раскисай, – уполномоченный забирает у Рогова флягу, не удерживается и делает большой глоток, но всего один. И потом подталкивает солдата. – Всё, пошёл, пошёл, – указывает солдату направление. – Держи на те камни.
Пока солдат отходит, сам взбирается на бархан, смотрит по сторонам. Идти им не меньше семи километров. Много. Идти два часа, не меньше. Но солнце уже покатилось на западе к горизонту, то есть через пару часов жди заряда. Быстрее бы уже. Ветер, приходящий в сумерках вместе с падением температуры и с резкой переменой давления, заметёт всё их следы. Тогда они спасены.
А пока… Пока он радуется, глядя на термометр: сорок девять. И он спускается с бархана и идёт за Роговым. Спешить уже нет причин, Горохов быстро его нагоняет, так как рядовой всё тяжелее и тяжелее переставляет ноги.
Уполномоченный удивляется. Таблетка, которую он дал Рогову, на него самого действовала не менее четырёх часов, в это время он был бодр необыкновенно, и внимателен, и быстр, а солдат и часа на ней не продержался. Ну, может быть, час и продержался. Но сейчас уже сдал. Идёт еле-еле, всё норовит остановиться. Андрей Николаевич догнал его и снял с него винтовку: давай, не раскисай.
Но и это уже не помогало. Когда до схрона, по прикидкам Горохова, было уже не больше пяти километров, рядовой остановился.
– Мне нужно передохнуть.
Сказал он это тяжело, словно только что бежал. Горохов нажимает кнопку на его блоке. Компрессор трещит, звук какой-то… неправильный.