Они познакомились случайно, несколько лет назад. Кит тогда ушел из крупной риелторской фирмы и, решив работать самостоятельно, присматривал помощника. А Вера после недавнего развода искала приработок. Да такой, чтобы не сидеть с утра до вечера в какой-нибудь конторе. Нужно было и Петьку кормить-растить, и диссертацию она рассчитывала закончить… Даже особо мечтала о диссертации, которая должна была показать миру, что развод пошел Вере на пользу, развязав руки. Так и объяснила Киту, что ей важен неполный рабочий день. Это было одним из условий.
На практике риелторская деятельность оставила далеко позади размеренный рабочий график по расписанию. Заполонила собой не только дни, но и вечера, и выходные. О диссертации пришлось забыть. Однако кое-какие деньги и приток впечатлений эта работа приносила. Без впечатлений бы Вера совсем зачахла. Если чем ей риелторство и нравилось, так это непредсказуемостью событий. Ну, и, конечно, бродяжничеством. Тем, что лица вокруг часто менялись, а не маячили всё время одни и те же.
Кит был моложе Веры лет на десять. Начал двигать недвижимость сразу после школы. Он вылупился во взрослую жизнь в ту пору, когда деньги предпочитали образованию. И не захотел выдерживать чьи-то взгляды свысока, терпеть ощущение неполноценности. Между быстрым заработком и образованием решительно выбрал заработок.
С первых же дней знакомства Вера прониклась к Киту уважением за то, что он был трудяга и себя не жалел. Но в ней то и дело взыгрывал педагог, которым она так и не стала. Вера совала Киту умные книжки, назидала, советовала поступить в институт. А после капитулировала — уносила книжки обратно, понимая, что живое не переспоришь (по крайней мере, с помощью печатного слова). Кит любил ощущать жизнь телесно — осязанием, нервами, нюхом, желудком. Скользкие страницы, испещренные грязноватыми буквами, выглядели слишком невкусно.
Не слишком-то уютно было Вере в 40 лет, с амбициями 'научного работника', стать подручным риелтора. Погребенная в ней диссертация так и лезла наружу — в виде советов и нравоучений. Да и Кит невольно смущался, командуя зрелой женщиной, ухитрившейся прочитать пропасть книг. Он хоть и ускользнул из тенет образования, но вчуже уважал людей, способных разложить мир по полочкам, подколоть и сброшюровать его непостижимые законы. Всё же им нравилось тащить общую телегу, потому что оба нуждались в поддержке. И как могли, друг другу её оказывали.
В машине Вера обсудила с Китом последние новости. Знала, что тронутся в путь они не сразу, не резко. Кит всё делал плавно и размеренно. Внешность его вполне гармонировала с характером. Сквозь коротко состриженные каштановые волосы светилась по-детски розоватая кожа. Мягкие, округлые черты придавали его внешности солидность и благообразие. Впечатление довершали аккуратные брови — арочками — над широко расставленными глазами чайного цвета. Любопытные Китовы глаза внимательно изучали окружающих. Он не любил расплескивать эмоции понапрасну.
Ну, всё — пора ехать. По дороге предстояло зарулить к нужной станции метро — прихватить Марь Иванну. Вера заторопилась обсудить проблемы, о которых неудобно говорить при клиентке, — даже такой душевной, как Марь Иванна.
— Слушай, ну эта твоя Инфузория! Зачем она к нам обратилась? Её так ломает, что нужно что-то платить! Только время у меня отняла.
— Собирает информацию, определяется, — неторопливо пояснил Кит. — У каждого клиента — своя психологическая граница. Кто на три процента соглашается, кто на четыре.
— Отговорки! — огрызнулась Вера. — Если человек с самого начала хочет сэкономить на услугах, нечего и обращаться.
Она заподозрила, что Кит перебросил на неё Инфузорию, даже не вникнув в ситуацию. Пусть, де, помощница разбирается. А всякий намёк на неравенство в их отношениях Вера принимала болезненно. Образование и старшинство в возрасте поддерживали в ней чувство легкого превосходства. И оно мгновенно улетучивалось, едва между ними обозначалась деловая иерархия.
Вера резко отвернулась и уставилась в окно, как делала всегда, когда изображала обиду. Весьма решительно отвернулась, даже шею напрягла — так хотелось, чтобы её чувства были замечены. Но Кит расслабленно управлял машиной, не глядя в её сторону.
На тротуаре замаячила Марь Иванна в коричневом демисезонном пальто и вязаном платке. Вера радостно заулыбалась, замахала рукой. Нравилась ей Марь Иванна своей искренностью и прямодушием.
На фирме Вера сразу окунулась в море бликов и зеркальных отражений. Мягкое мерцание керамической плитки, ламината, мониторов, прозрачных перегородок, множества мелких лампочек пробуждало в ней ребёнка, распахнувшего глаза на огонёчки ёлочной гирлянды, на всё, что сияет и светится. Лучезарные улыбки, крохотные чашечки с кофе и огромными кусками сахара на блюдце, вышколенные сотрудники, бесшумно шуршащие по офису, — всё это доставляло ей удовольствие именно как зрителю. Каждый раз, попадая в какую-нибудь фирму на переговоры, Вера поражалась готовности служащих целыми днями там сидеть. Но именно 'сидеть' ей в офисах и нравилось. Марь Ивана, не привычная к роскоши, в окружении евростиля почувствовала себя неловко и принялась нервно одергивать юбку.
Их приветствовал тихий юрист, сотрудник фирмы. Он источал тихость всеми доступными способами — бесшумно двигался и еле перебирал губами. Шелестел что-то себе под нос, внятное лишь ему одному. Всем приходится напрягаться, чтобы расслышать хотя бы слово. Его безупречный внешний вид — полированные щеки, эксклюзивные костюм и галстук, накрахмаленная до несгибаемости рубашка, — сразу обозначил дистанцию между ним и Никитой. Кит предпочитал трехдневную щетину и свободный покрой одежды. В потертых джинсах и бесформенном свитере он чувствовал себя непринужденно при любом официозе.
Юрист рассматривал документы на квартиру Марь Иванны, с непроницаемым, как у игрока в покер, лицом. От его решения зависело, будет ли внесен аванс за квартиру. Изучая документы, он то деревенел до состояния манекена, то начинал монотонно раскачиваться в кресле, поскрипывая кожаной обивкой. Нервно и подолгу потирал переносицу, впадал в задумчивость. Изредка покашливал. Обеспокоено дотрагивался до горла и жестом подзывал офисную девушку с бокалом минеральной воды.
По временам юрист ввинчивался взглядом в Кита, расползшегося по кожаному дивану, словно просвечивал его насквозь. Кит всем своим видом демонстрировал, что этот блеф ему не интересен. 'Ничего он в документах не найдет! У нас все чисто. Чище не бывает!' — отвечал он взглядом на недоуменные взоры Веры. Пару раз прошелестели, обращенные к Киту, какие-то вопросы.
Через час участники переговоров всё еще всматривались в донышки опустевших чашек. Лишние куски сахара на краю блюдца оплыли коричневым кофейным айсбергом. Устав от неподвижности, Вера сосредоточилась на Марь Иванне. Психологическая поддержка клиента входила в круг её обязанностей. На лице той застыла смесь глухой озлобленности с тихим отчаянием.
За квартиру намеревались внести аванс противные покупатели — те самые, что хулили её наперегонки со своей риелторшей. И Марь Иванна никак не могла смириться с этой жгучей несправедливостью.
— Ну, те-то, у которых дача от моей неподалеку, они ведь тоже дали согласие! — причитала она на ухо Вере, задыхаясь от протестных чувств.
Вера, изнемогая от жалости, напирала на практическую полезность сделки:
— А зато эти предложили на тысячу больше. Те-то так и не смогли прибавить. Марь Иванна, ведь деньги — в Ваших интересах. Разве Вам не нужна эта лишняя тысяча?
Марь Иванна в ответ лишь злобно шипит:
— Ох, как они мне не нравятся, такие самодовольные! Вид у них — будто всё лучше других знают. Даже не поговорили со мной, о соседях не расспросили. Разве это по-людски?
— Но это — рынок, понимаете? Рынок. Кто больше денег дал, того и квартира.
Вера пыталась пробудить в Марь Иванне самосознание 'собственника'. Призывала её порадоваться выгодной сделке. А та лишь жалобно лепетала, чуть не плача:
— Но ведь квартира мне — своя, родная. Столько лет в ней прожито! Хотелось хорошим, душевным людям оставить. Передать в теплые руки. Я так на тех, первых, надеялась.
Тихий юрист отложил в сторону документы и жестом концертирующего пианиста прикоснулся к паспорту хозяйки. Марь Иванна вздрогнула, покрылась красными пятнами. Юрист углубился в изучение паспорта и неспешное сличение фотографии с оригиналом. Долго, вдумчиво сравнивал испуганную физиономию в паспорте с разгоряченным живым лицом.
Повисло недоуменное молчание. Несколько минут до слуха доносилось лишь поскрипывание кожаной обивки. Вера потихоньку гладила вязаный рукав, надеясь поддержать, успокоить. Хозяйка квартиры с вызовом уставилась на юриста. Чувствовалось, что Марь Иванна будет только рада, если внесение аванса сорвётся.
Вера бросила умоляющий взгляд на Кита. В ответ резкое движение верхних век — вниз, и гневно раздувающиеся ноздри — векам навстречу. Разрешение на аванс беззвучным юристом было всё же дано. Но с видом полководца, нехотя принимающего ключи от завоеванного города.
Высадив у метро безутешную Марь Иванну, Кит долго не мог унять негодования. Вера клокотала двойным раздражением — на юриста и на Кита. Напарник возмущал её непониманием простейших психологических законов:
— Слишком тихий голос у управленца — форма контроля над людьми. Представь, сколько сил нужно вкладывать, чтобы не упустить ни одного слова этого важного человека. Все сразу умолкают, напрягаются, прислушиваются. А, главное, у тебя уже нет мысли о том, чтобы самому что-то сказать. Только бы его расслышать!
Вера вычитала это из какой-то книжки, но автора забыла.
— Квартира у нас — чистейшая! — гневно бухтел Кит. — Ради чего мы три часа проторчали в их офисе на одном только сахаре с намеком на кофе?
Вера вдруг вспомнила, что была обижена на Кита ещё по дороге на фирму. И снова решительно отвернулась к окну. Недовольство собеседником у неё обычно проявлялось в том, что она замыкалась, уходила в себя, отгораживалась.