— Моих клиентов даже не квадратные метры волнуют, а собственные мечты и представления о том, как всё должно быть, — настаивала Вера.
Общаться с одним Костей без поддержки Марины ей было намного труднее. Она терялась, путалась, не могла подобрать слова. А те, что находила, казались ей пафосными, картонными.
— Чтобы найти человеку подходящий дом, нужно отыскать его главную мечту или главный страх, — продиралась сквозь смущение Вера.
— По-твоему, каждый из твоих клиентов живет, как в мыльном пузыре, внутри собственных фантазий? Всемирный слет шизиков, — посмеиваясь, сердил Веру Костя. — А до реальности, стало быть, вообще дело не доходит? Я думал — в твоей работе всё намного конкретнее.
— У нас и то, и другое — реальность, — насупилась Вера. — Квадратные метры и их цена — реальность. Но желания и надежды — такая же реальность, даже более весомая. Постоянно приходится людям объяснять, что Кремль не изо всех окон виден.
— Ну и как? Получается? — поддразнивал Костя. — Вот уж не ожидал, что ты имеешь дело, в основном, с кандидатами в Наполеоны. Прямо филиал палаты номер шесть.
— Они не психи! — заступилась за своих Вера. — Но их бесполезно разубеждать. Им просто нужно этот Кремль нарисовать, как Ольга Леонардовна предлагала Чехову в Ялте на холсте Москву нарисовать и под окно выставить.
Костя скептически сдвинул брови, хотя в глазах зажглось нечто вроде любопытства. Марина успокаивающе поглаживала его по руке.
— Кремль для нашего человека — символ исключительности, выделенности среди смертных. Главное — в нужном районе отыскать клиенту его маленький личный Кремль. Какой-нибудь Дворец спорта или уникальный гипермаркет, куда вся Москва съезжается. Или пусть даже береза в три обхвата под окном — лишь бы ни у кого больше такого не было. Никита в таких вещах — мастер!
Вера разволновалась, вспомнив, как Кит бывает хорош в деле.
— А Никита-то тут причем? — с женской проницательностью заинтересовалась Марина.
— Да просто он умеет эти 'кремли' на холсте людям рисовать, — порозовела от смущения Вера. — Раскапывает из ничего. В любом районе способен найти какую-нибудь любопытную загогулину и объяснить человеку её уникальность. Потрясающе, как он чувствует людей! Видит человека и сразу понимает, как с ним нужно разговаривать. Одному требуется угождение, а другому важнее чувствовать в риелторе решительность и твёрдую руку. Он ко всем подходы находит…
Внимательный Маринин взгляд ей совсем не понравился. Не хватало, чтобы та догадалась о недавнем происшествии. Вера в свои чувства к Киту и сама не хотела вникать, но ещё меньше была готова, чтобы в них вникал кто-то другой. Особенно — подруга, несомненно, превосходящая её в женственности. Тогда вся Верина нескладность и ущербность ещё ярче наружу вылезет.
На кухне возникла Аля с застенчивой улыбкой:
— Пап, тебя к телефону.
— Спасибо, малыш! Мы тут разболтались, ничего не слышим.
Костя устремился в глубину квартиры.
Марина немедленно скользнула со стула и тихонько подошла к Вере.
— Верушик, что с тобой? — ласково прикоснулась она. — Ты какая-то дерганная и скрытная одновременно. Молчишь, ни о чем не рассказываешь. Что-нибудь случилось?
На Верино лицо легла тень. Покрасневшие глаза захлопали мокрыми ресницами.
— Ничего страшного, — испуганно залопотала она. — Всё как обычно.
Немедленно взять себя в руки и держаться. Нельзя позволить себя разоблачить. Но тут на кухню вернулся Костя, азартно потирающий руки.
— Так, маленький мой, — обратился он к Марине. — Назрела важная деловая встреча. Где-то через полчасика надо будет отъехать.
— Как раз успеешь чайку попить, — грустно улыбнулась Марина.
— Как там дети? — изобразила любезность Вера. — Ты к ним заглянул?
— Режутся на компьютере, — весело отчитался Костя, плюхаясь на стул. — Петя великодушно учит Альбину во что-то играть, и она его почти понимает.
— Зачем так высокомерно? — немедленно возмутилась Вера. — Она — умная девочка, по-своему проницательная.
— Увы, она, прежде всего, — девочка! — сокрушенно вздохнул Костя. — А голова у большинства девочек с перебоями работает. Лишь бы математика у неё в колледже пошла. Мечтать под рояль естественно в девятнадцатом веке, но непростительно для двадцать первого.
На столе тем временем появилось варенье в вазочке, конфеты, изящный маленький тортик. При виде тортика Вера закатила глаза к потолку, давая понять, что подруге изменило чувство меры. Хотя, глядя на Маринин безупречный облик и отточенные манеры, трудно было поверить, что оно может с ней разлучиться. Вера позвала детей, и все сгрудились вокруг сладостей, позвякивая ложками.
Ширящимися ноздрями Вера втягивала незнакомый аромат.
— Какой интересный запах! Похоже на что-то цветочное, но не могу угадать. Не шиповник, не розы, не мальвы…
— Проще, — улыбнулась Марина. — И к нам ближе. Тут календула, подсолнечник, соцветия васильков. Такой чай 'Сказкой странствий' называется. Навевает образы, связанные с дорогой, — степные, луговые, травяные. Чуть-чуть отдает сухой смолой.
— А-а-а-а, 'Сказка странствий', - протянула Вера. — А соцветия васильков в чае уже можно считать приступом ностальгии? 'Поле, русское поле'…
— Перестань, — обиделась Марина. — Хватит превращать мой отъезд в предательство родины и национальных интересов. Петя, Аля, Костя, давайте сюда свои чашки, а то я не дотянусь.
- 'А Дуня разливает чай', - не без ехидства процитировала Вера — Как видишь, Кость, кое-что с веками не меняется. Например, женские мечты.
Предполагаемая деловая встреча взбодрила Костю, наполнила новой энергией. Он любил быть в эпицентре дел и решений. Желательно — важных, но можно — и хоть каких-нибудь. В благодушном настроении он лишь ответил:
— Эх, Веруня… Жаль, трогательные фантазии твоих клиентов так далеки от жизни. Кремль там какой-то…
Вера, уже почти расслабившаяся за чаем, подтянулась как солдат на плацу при появлении генерала.
— Как это мечты далеки от жизни? Да они зачастую наш выбор и определяют. Человек всегда ищет что-то похожее на свой заветный образ. И как завидит хотя бы смутное подобие, сразу за это хватается. Ну, если его, конечно, грамотно подтолкнуть. Я сама как риелтор много раз… Главное — угадать невысказанное. Потому что задушевные представления люди обычно скрывают. Как в литературе.
— Ну, а литература-то тут причем? — ввинтился в беседу Костя.
Дети, набив карманы конфетами и печеньем, потянулись к выходу — подальше от взрослых бесед.
— Она же сплошь и рядом — попытка изобрести для своих тайн особый язык, сказать, не называя. Собрать 'малый остаток' из единомышленников, способных это неназванное угадать, — пояснила Вера, тормозя на ходу Петьку и поправляя ему сбившийся воротник. — Да и вообще… Только то, что не исчерпаешь словами, может стать пищей для хорошего разговора.
Петька, увидев, что мама тянется с салфеткой, чтобы промокнуть ему рот как маленькому, решительно удрал с кухни.
— Умолчания значат больше, чем слова, — вздохнула Вера, отказавшись от попытки цивилизовать ребенка. — Тайный смысл похож на змею. Жалит из травы, когда не ждешь… А мысль как основа литературы — это пушкинская традиция.
Марина, заметив на краю стола снятые колечки, потянулась за ними.
— Настоящая литература у нас всегда была катакомбной! — оживилась вдруг Вера. — Жалею, что отказалась этот колодец раскапывать, — как и остальные мои сокурсники, впрочем.
— Наши все совсем неплохо устроились — особенно те, кто поменял профессию, — возразила подруга, любовно возвращая колечки на пальцы. — Одна ты тоскуешь по прошлому, по своим прежним возвышенным настроениям. Очнись.
— Мы недавно со Светланой Савельевной о том же самом разговаривали, — поникла Вера. — Нет, не могу я забыть чувство принадлежности к тайному ордену, которое испытала в молодости. Ощущение, что книги и есть наши катакомбы, пространство, где можно выпестовать 'нового человека', как революционеры мечтали.
Костя помалкивал, глядя на неё как-то сразу и сочувственно, и отчужденно. Возникшую неловкость Вера прикрыла очередным куском торта, уже не лезущим в горло. Рассердившись на себя, всё-таки продолжила, обращаясь, правда, исключительно к Марине:
— Понимаешь, у нас из-за размеров страны общение стало возможно на особенной глубине. Вот представь себе: пустота, ветер, безбрежность. Огромные промежутки между городами…
— Да-да, тут единственное спасение — человеческие связи. Только они и помогают не потеряться, — унизав пальцы, Марина, любуясь, отставила в сторону руку. — Твоё чистое поле — всё равно что открытый космос! В нём без человеческой теплоты не выжить.
— Все 'плюсы' и 'минусы' российской жизни выросли из огромности территории! — впала в привычный транс Вера. — Из наших бескрайних расстояний, а значит из расставаний непрестанных. Из того, что каждый, в конечном итоге, здесь оказался предоставлен сам себе! Отсюда и невытравимая нужда в разговоре.
Марина заметила пятнышко на одном из колец и потянулась за влажной губкой.
— Ну, предположим… Разговор тут главное, что людей объединяет, — на кухнях, в очередях, в маршрутках, — почистив колечко, Марина повернулась к Вере. — Положим, это — универсальный атом здешней жизни! Но ты скажи…
— Нет, а толку-то от подобных разговоров?! — встрял Костя. — Ну, поговорили…
— Уж не знаю, как там в маршрутках, — возмутилась непониманием Вера. — Я сейчас не беру в расчёт бытовой обмен репликами или перемалывание очевидного. У публичного общения — свои законы. Важен только тот разговор, в который вовлекаются всё новые поколения. Люди всерьёз отвечают на реплику, произнесенную лет сто назад. Иные верят, что их слова через десятки лет найдут собеседника… Ведь она после Пушкина так и пошла разматываться, литература-то, — как один общий разговор, в котором все друг друга имеют в виду и все друг с другом собеседуют. Разве нет?