— Хорошо, побуду, — без выражения откликнулась Вера.
— Ой, совсем забыла про суп! — спохватилась подруга. — Иначе мои останутся без обеда.
Марина устремилась лихорадочно резать овощи, сбрасывая их в давно кипевшую воду. Свой темно-зеленый просторный шелковый платок она оставила на спинке стула. И теперь он медленно стекал с неё, змеился, сползая кольцами. Вера безучастно наблюдала, как Марина извлекает из шкафчика специи. Яростно помешивая булькающее варево, Марина вдруг пустилась в объяснения, нащупав то, что показалось ей весомым доказательством и могло бы убедить Веру:
— Для меня наш отъезд — единственный способ по-настоящему помочь Косте! Он сейчас как подросток, который вдруг осознал, чего хочет, и ринулся изо всех сил этого добиваться. Для него жизненно важно снискать одобрение, высокую оценку людей, авторитетных в его специальности. Он горит этой жаждой — 'научиться', 'добиться', 'преодолеть'! А подходящие условия для этого — именно там.
Её размеренные речи напоминали Вере статью из газеты. Доводы были один другого хуже. Сквозь каждое слово Марины проступала болезненная и неотвратимая правда: она думала только о муже. Ни одной минуты ей не пришло в голову принять в рассчет Веру. Она явно жалела о расставании. А даже если бы и жалела? В любом случае Вера не оказалась тем человеком, ради которого стоило оставаться. И только сейчас, в эту самую минуту Вера вдруг поняла, что втайне рассчитывала на это всё время, пока велись разговоры об отъезде.
— Ему кажется, что именно за границей он максимально реализуется в профессии, — взволнованно делилась Марина. — И я не могу, не имею права гасить этот огонь его внутренний. Слава Богу, им хоть что-то движет, ему что-то всерьёз интересно! А то насмотришься на этих сонных мужиков…
Пронзительно заверещавший телефон положил конец бесплодному потоку аргументов. Марина что-то быстро отвечала в трубку.
В глазах Веры любые объяснения лишь углубляли и подчёркивали разрыв, непреодолимую разницу между ними. Ради довольства мужа подруга была готова не только вешать занавески и люстры, пылесосить квартиру и каждый день варить свежие обеды. Как оказалось, она способна расстаться с ближайшими друзьями, дорогими сердцу переулками, родным домом, и ехать за границу. А вот Вера свою семейную жизнь не сохранила. И даже не была уверена, что жалеет об этом.
Вера с облегчением взглянула на часы. Пора работать. Желание остаться в одиночестве нахлынуло с новой силой. Но теперь у неё была неотразимая причина. Можно было исчезнуть, уже не боясь обидеть Марину. Эх, почему только она одна всегда думает о том, чтобы кого-нибудь не обидеть? А с ней, значит, можно?
— Ну, Мариш, всё! — уверенно заторопилась Вера. — Пора бежать. Опаздываю как белый кролик.
В метро — по ступенькам вниз, в темноту. Попутно задевая спины, сумки, бока и плечи… Ой-ой-ой, скорей бы! Время ускользает из-под ног быстрее эскалатора! На электронном циферблате равнодушно мигают цифры. Толпа на перроне прибывает, а электричка все не едет. Казалось, что нервная ходьба вдоль платформы ускорит и приезд поезда. Вера, как заговоренная, доходила до определенной точки, затем резко разворачивалась в обратную сторону. Потом — заново, тоже до невидимой точки. Наконец-то на мраморных плитах появился желтый отблеск — знак того, что поезд вот-вот выйдет из тоннеля.
В вагоне Вера уткнулась в книжку, но мысли все были о Маринином отъезде и надвигающейся пустоте. Она лишь три раза подряд прочитала одно и то же предложение. Маршрутка на остановке у метро стояла почти пустая. О, Господи! Теперь ещё и ждать, пока народ туда набьется. Вера зашуршала листками записной книжки — придется звонить по мобильному, предупреждать, что задерживается.
Предстоял просмотр стандартной квартиры на окраине Москвы. Району — лет тридцать. Панельные коробочки давно облупились, приобрели равномерный грязно-белый окрас. Между ними мелькают деревца, застекленные магазинчики и ларьки, детские садики, площадки. За последние годы район украсила пара-тройка непременных супермаркетов. Оптовый рынок возле метро. Все — своё, домашнее. Еще десяток метров — и подъезд. На крыльце переминаются фигуры покупателей.
— Ох, простите, что так опоздала! — издалека жалостно заканючила Вера. — Проблемы с транспортом! Слава Богу, хоть тепло сейчас и вы не замёрзли. Осень-то в этом году как затянулась.
— Да уж, погодка лучше, чем летом! — единодушно закивали покупатели.
Похоже, они местные, из близживущих. Толстенькая энергичная дама в кожаном пальто и её бодрый супруг с обвисшими, как у бульдога, щеками, в темно-сером плаще с хлястиком, поглядывали на Веру вполне доброжелательно. По дороге возникла тема подъездов: какие они бывают разные — грязные, с запахом, разрисованные, или, наоборот, элитные — с цветами, зеркалами и консьержами. Пока поднимались в лифте, пообсуждали железные двери, коды, домофоны. Про себя Вера отметила, что у покупателей вполне нейтральный настрой. Нет никакой особой зацикленности. Ну, грязно в подъезде, так грязно. Как везде. Стекла повыбиты? Ну, и ладно.
Ещё не успели они толком выйти из лифта, а их уже окликает приветливый голос. Хозяйка радушно улыбается, стоя на пороге квартиры. В воздухе сразу потеплело, возник едва уловимый контакт между хозяйкой и покупателями. 'Молодец Марь Иванна, — одобрительно подумала Вера, — всегда такая спокойная, доброжелательная'. Скромная квартирка без претензий: потертые обои, трещины на потолке, простенький линолеум. На кухне — естественный беспорядок, гора немытой посуды в раковине, на столе — крошки. Но покупателей все это, похоже, только согревает. От этой неприбранности веет на них чем-то привычным, создает ощущение интимности, короткой дистанции.
— А окна куда выходят? — полюбопытствовали покупатели.
— Здесь солнце — до обеда, — затараторила хозяйка, махнув рукой в сторону кухни. — А со стороны маленькой комнаты, — к вечеру! Не жарко, но все время солнечно. Юго-запад у нас.
Вера почти ежедневно выслушивала разговоры о заходе и восходе солнца, и траектории его движения по небу относительно продаваемых квартир. Хозяева с воодушевлением рассказывали, как замечательно, что в квартире 'всегда солнечно и тепло' (если окна смотрели на юг) или 'в жару прохладно' (если на север). А еще лучше, когда 'и ни печет, и ни холодно' (если запад или восток). Когда окна выходили на разные стороны дома, то простор для сверки географических познаний участников разговора и их представлений о сторонах света открывался невообразимый. Но сейчас внимание покупателей переключилось на глубину стенного шкафа, из приоткрытой дверцы которого едва не вывалилась на пол груда вещей.
— Ой, не смотрите вы на эту свалку! — махнула в сторону шкафа хозяйка. — С прошлого года всё никак не разберем. Перед позапрошлогодним отъездом на дачу запихали под коленку. А потом как закрутились, так руки все и не доходят.
— Знаем, знаем! У самих — такая же картина, — покупатели понимающе заулыбались.
Вера расслабилась. Она так любила эти моменты взаимного принятия, когда покупатели и хозяева квартиры опознавали друг в друге похожих, 'своих'. При обмене репликами вдруг всплывал общий стиль жизни, сходные проблемы, родственные привычки. Момент 'узнавания' становился решающим эпизодом в просмотре, высекал неожиданно сильные эмоции у продавца и покупателей. Нередко именно он был признаком того, что квартира понравится.
— Ну, всё! — выдыхал довольный супруг улыбающейся супруге за порогом просмотренного жилища. — Квартирка — точно как у тёти Раи. Один в один. Даже шкаф в большой комнате такой же. Берем! Чего еще смотреть?
В этом случае ситуацию подогрело еще и то обстоятельство, что и дачные участки у хозяйки с покупателями оказались в соседних районах. Вера с тоской подумала о следующих претендентах, которые должны явиться через четверть часа. Смысла ждать их уже не было, раз предыдущие согласились. Но изменить ничего нельзя — люди издалека приедут.
Просмотр начался неприязненно. Риелторша кривилась и неодобрительно оглядывала обстановку, пытаясь 'сбить цену'. Показывала своим покупателям недостатки. А они хором глубокомысленно обсуждали: 'Да уж, потолок сильно запущен. И кафель пообсыпался. Да и лоджия не застеклена'. Но Вера-то видит, что Марь Иванну этим не проймешь. И все осуждающе-недовольные интонации покупателей разбиваются о ехидную улыбку хозяйки, тонко чувствующей — 'зацепились'. 'Ругайте-ругайте, я цену своей квартире знаю!' — всем своим видом демонстрировала Марь Иванна. В лифте с Верой тут же начинаются торги: 'Сбавьте — квартира требует ремонта'. Та в ответ берет тайм-аут, обещая поговорить с хозяйкой. Тонко намекает, что на квартиру уже есть другие покупатели. И всё, как водится, решают деньги.
Просмотр, намеченный в другом районе, отменился. Вера удовлетворенно выдохнула. Во-первых, хорошо, что успели предупредить по мобильнику, и ей не пришлось туда тащиться. А во-вторых, она теперь успеет заехать домой — Петьку покормить. Лично отварить ему свежие макароны или что-нибудь еще придумать взамен сгоревших котлет. Жаль только, что автобус плывёт слишком медленно, подолгу застаивается на перекрёстках. Уставившись в окно, Вера опять унеслась мыслями к разговору с Мариной.
Раньше ей казалось, что только непрерывный как нитка поток людей и машин объединяет разрозненные районы Москвы. Толпы людей в метро, в переходах, на улицах… Поток легковушек, автобусов, маршруток и грузовиков… Город-дорога, город-вокзал, город-стройка. Он разваливается и строится одновременно.
Метро, вокзалы, ларьки. Рынки, гаражи и помойки. По окраинам — километры грязно-серых панельных микрорайончиков. Ближе к Центру — оазисы внушительных сталинских саркофагов. Последние годы Москву усеяли небоскребы — конфетных расцветок, в тонированном стекле, зеркально отражающем окрестности. Современная версия сталинского ампира с призывной 'растяжкой': 'Продается'.