Келли пролетела вперед и зависла над ним, и Джек, еще не совсем освоившийся с тонкостями управления полетом, врезался в нее. Они залились смехом.
– Мне очень нравится эта комната, – сказал он, – теперь, когда мы высоко в небе, а эти ужасные насекомые исчезли.
– Ну разве не прекрасно! – согласилась Келли. – Надеюсь, ты рад, что мы выбрали умение летать?
– Похоже, у нас получилось! – ликующе воскликнул Джек. – Думаю, мы наконец-то нашли выход из Комнат!
Он протянул руку, схватил ключ – и в мгновение ока все изменилось.
Небо потемнело, стало холодно, и Келли с Джеком начали падать вниз.
Оба закричали.
Однако падали они недолго. Скоро дети приземлились прямо на спину гигантской утки, около трех метров длиной. Она дважды взмахнула своими огромными крыльями, а потом опустила голову и понеслась прямо к земле. Утка стремительно снижалась, быстро набирая невероятно высокую скорость. Пейзаж по-прежнему был прекрасным – поля, реки, леса, – но Джек заметил, что все вокруг было странного цвета. Деревья – оранжевые, реки – красные, поля – синие.
Джек обнял птицу за шею, Келли обхватила Джека за талию, и они оба старались держаться крепко. Птица не обращала на них никакого внимания; ее клюв смотрел прямо вниз, и она, рассекая воздух, неслась к поверхности.
Земля приближалась, Джек еще крепче вцепился в утку, Келли еще крепче вцепилась в Джека, сильный ветер хлестал их по лицам, рвал волосы.
И как только твердая синяя поверхность оказалась близко, утка повернула свою огромную голову и посмотрела на Джека темными холодными глазами. Ее клюв приоткрылся в невеселой широкой усмешке, обнажив два ряда блестящих идеально белых зубов.
Утка мигнула, широко раскрыла свой огромный рот и поглотила собственное тело, Джека с Келли, и все остальное. Когда два ряда блестящих белых зубов сомкнулись, все погрузилось в темноту.
– Где это мы? – спросил Джек. – Непохоже, что внутри утки. И куда делся ключ?
– Не знаю, – сказала Келли. – Но наши пальцы рук и ног снова на своих местах.
Она была права. Джек пошевелил пальцами рук.
Он приподнялся и снова сел.
Ничего.
– Ага, – сказала Келли, хлопая в ладоши. Руки молчали.
– А летать, интересно, мы тоже разучились?
– Не знаю. Давай не будем проверять. Не сейчас. Мне нравится думать, что еще умеем.
Они огляделись. Круглая комната. Справа вверх устремлялась винтовая лестница; следуя изгибам стены, она закручивалась все выше и выше, казалось, ей нет конца. При взгляде вверх потолка тоже не было видно. Там, в вышине, стены и лестница растворялись в ослепительно-ярком белом свете.
Слева от них начиналась другая лестница, также следовавшая изгибам стены, но сбегавшая вниз и скрывавшаяся из виду в постепенно сгущающейся темноте.
– У нас есть выбор. Мы пойдем вверх или вниз? – спросила Келли.
– Похоже, эти лестницы ведут в никуда.
– Куда-то они определенно ведут, – сказала Келли. – Одна ведет вверх, другая – вниз. Давай же, неужели тебе не интересно?
Джек прижался к стене.
Заглянув в бездну под ногами, он почувствовал, как у него закружилась голова, поэтому он устремил взор на противоположную стену.
– Давай-ка поразмыслим, – предложила Келли. – Вверх, к свету, или вниз, к тьме? Свет, как правило, – это хорошо, верно? Свет – хороший, тьма – плохая. Обычно все стремятся вверх: когда ты идешь вверх, все налаживается. Наверху небеса, так ведь? Ад – внизу. Когда сердце сжимается – это плохо; когда сердце поет – это хорошо. Люди стараются стать лучшими в своем классе, лучшими в своем деле, добраться до вершины карьеры. Но можно скатиться на самое дно или сорваться.
– Значит… – сказал Джек. Ему нужно было отойти от этой позиции.
– В общем, я хочу идти вверх, – подтвердила Келли. – Вверх – оно как-то безопаснее, более логично. Подумай об этом. Вниз – словно погружаться в глубокое уныние. Если пойдем вверх, то сможем посмотреть, куда идем.
– Спускаться вниз – звучит жутковато, – проговорил Джек. Он улыбнулся. – Спуск меня немножко пугает.
– А почему ты улыбаешься?
– Когда я думаю о спуске в темноту, – ответил Джек с горящими глазами, – становится страшно, и меня начинает немного мутить. И тем не менее, я думаю, что нам нужно спуститься. Звучит странно, да?
– Нисколечко, – сказала Келли. – Я понимаю.
Джек не был полностью уверен в том, что все понимает, но чувствовал прилив сил и опасность.
– Пошли.
Джек пошел первым, Келли – следом за ним. Стены были совершенно ровными, белыми и гладкими. Лестница была довольно узкой, так что приходилось идти гуськом.
– Я долго думала, – неожиданно сказала Келли, – и решила рассказать тебе, как я здесь очутилась. Или, по крайней мере, что произошло прямо перед тем, как я сюда попала.
– Хорошо.
– Мне очень неловко, – тихо произнесла Келли.
– Ты просто скажи, я послушаю, – настаивал Джек.
Келли тяжело вздохнула.
– Моя бабушка умерла, и она… – тут Келли остановилась, и Джек тоже. Он обернулся и посмотрел на нее.
– Не останавливайся, – попросила Келли. – Я сейчас. Не смотри на меня.
Оба продолжили путь. Собравшись с духом, Келли сделала еще одну попытку:
– Мы из ирландской семьи, и у нас существует такая штука, как прощание с покойным, когда гроб с телом стоит в доме в ночь перед похоронами. Любой может прийти в дом, и некоторые напиваются, а тело покойного просто лежит в гробу с открытой крышкой. Ты можешь подойти и посмотреть на него.
– Боже мой, – сказал Джек, широко раскрыв глаза.
– Это не самое ужасное.
– А…
– Я любила свою бабушку, можно сказать, что она меня вырастила. Мои мама с папой развелись, когда я была совсем маленькой, и папа завел другую семью. А мама бо́льшую часть времени была печальна и плохо себя чувствовала. Она не слишком заботилась обо мне. Поэтому это делала бабушка.
– Ох.
– Проехали. Я расскажу тебе только самое главное, тем более что я – не очень хороший рассказчик. Моя бабушка была неидеальна. Временами она сердилась на меня, даже орала. Но, наверное, я бы тоже была не в восторге, если бы мне пришлось провести последние годы своей жизни, присматривая за ребенком, поскольку больше делать это было некому. Иногда я ее ненавидела.
А потом она умерла. И мама стала еще печальнее, а папа ничем особо не мог помочь, поскольку к тому времени я его практически не знала. Его новая жена меня не любила. Все было ужасно.
Я так разозлилась из-за смерти бабушки. Я была зла постоянно. И до сих пор. Я даже бросила карандаш в свою учительницу, мисс Болито, которая на самом деле очень хорошая. Она отправила меня к директору, которая была добра ко мне. Но это только еще больше меня разозлило.
Некоторое время они продолжали спускаться в молчании.
– Так вот, идет прощание, и бабушка лежит мертвая в гробу в своей гостиной, которая всегда казалась мне странной и никогда не нравилась. В ней было холодно, и мы никогда не пользовались этой комнатой. Она была какой-то зловещей.
Проститься пришло много людей. Некоторые семьи я даже не знала. Там был мой отец со своей новой женой, и мама в ужасном волнении, и несколько соседей. Я попробовала лечь спать, но не могла уснуть, поскольку было очень шумно. Если бы бабушка была жива, она бы велела всем разойтись по домам. Но она была мертва, поэтому никто этого не сказал. Я не могла это сделать, потому что они бы не стали меня слушать, даже несмотря на то, что это был мой дом, хотя больше он таковым не казался. Я не знала, куда идти дальше. Я спустилась вниз и увидела маму, она сидела и плакала. Она даже не поинтересовалась, каково мне было все это время. И что-то… во мне надорвалось.
Я закричала, что она эгоистка, что я ненавижу ее и что ей пора перестать делать вид, будто ей хуже всех, ведь она и бабушка даже не любили друг друга, что, конечно, было неправдой, – я была просто ужасна. Тут подошел папа посмотреть, что случилось. Я бросилась в свою комнату и захлопнула дверь, но мама с папой пошли за мной. Замка на двери не было, так что остановить их я не могла. Я побежала вниз. В ванной кто-то был, поэтому там я не могла спрятаться. На кухне и в гостиной были люди. Во всех комнатах были люди. Никого не было только в столовой – логично, кому же захочется пить, болтать и хрустеть едой рядом с покойником? Поэтому я бросилась туда, захлопнула дверь, заперла ее и просто села и стала смотреть на нее. На свою мертвую бабушку.
Я была так зла, что едва могла дышать, и внезапно я расплакалась навзрыд, так сильно, что думала, задохнусь. Это было ужасно. Лучше не говорить об этом.
Келли сделала паузу. Джек уговорил себя промолчать. Подождать ее.
– Она была совсем непохожа на себя, – наконец продолжила Келли. – Я не могу это объяснить. Говорят, что мертвые похожи на спящих, но бабушка не выглядела спящей.
Девочка замолчала. Некоторое время в тишине раздавались только звуки шагов по лестнице.
– В общем, – продолжила Келли, – я слышала, как они звали меня снаружи, но я просто сидела и смотрела на бабушку и думала, а какая она теперь.
Джек вздрогнул. Он начал беспокоиться, куда это приведет.
– Продолжай.
– Ну да, – сказала Келли, – я дотронулась до нее. Дотронулась до ее лица.
– Серьезно? – рот Джека пересох настолько, что слова были едва слышны.
– Это еще цветочки.
– Прости. Какая она была?
– Холодная. Очень холодная.
Еще одна пауза.
– В общем, я трогаю пальцем ее щеку и думаю: «Вот моя бабушка, и она мертва. Она всегда была здесь со мной, даже когда ворчала. Моего отца не было. Мамы не было, потому что ей нездоровилось. Но бабушка была со мной всегда, даже если временами нам хотелось поубивать друг друга». И мой палец лежал на ее щеке. Я слегка надавила. Потом нажала сильнее. Совсем чуть-чуть. Капельку.