— Что-то поздновато вы, а, мистер Уэйр? Дела в городе?
Джеймс посмотрел в глаза Джеки, пытаясь понять, знает ли она о его романе с Арлин, но по их выражению ни о чем догадаться было нельзя.
— Работа мэра никогда не кончается, — ответил он, надеясь, что вложил в эти слова достаточно юмора.
— Вот как? Поверите ли, моя косметичка говорит то же самое — что ее работа никогда не кончается. Вы знаете мою косметичку Арлин Дотен, не так ли?
— Да, знаю, конечно.
— Я так и думала. — Джеки прижалась к боку Джеймса. — Предлагаю сделку, мэр: вы ничего не скажете мисс Эдит о моем подслушивании, а я не скажу, как хорошо вы знаете мою косметичку.
Глава 7
Мягкий свет полной луны заливал старый лодочный сарай и плясал мерцающей рябью на поверхности реки. Слой свежей белой краски на старых досках и новые петли на боковой двери сказали Джонни Маку, что Лейн содержит это строение в полном порядке. Он подумал, там ли все еще старая яхта Уильяма Нобла или давно продана. Покинув Ноблз-Кроссинг, он часто думал об этом месте, о встречах здесь с Лейн. Она была такой юной. Такой невинной. Господи, как он хотел ее! И мог бы взять. Она бы самозабвенно отдалась ему.
Джонни Мак подергал дверную ручку. Заперто. В прежние дни Лейн всегда оставляла дверь незапертой для него. Это было их место, убежище от реального мира. Здесь он не был ублюдком из трейлерной швали, а она не была принцессой Ноблз-Кроссинга.
Сегодня Лейн спешила отделаться от него. Он видел страх в ее глазах. Боялась, он попросит, чтобы она представила его сыну.
Разумеется, она знала, что он не сделает ничего, способного причинить боль ей или мальчику. Даже если б Уилл оказался сыном Кента, он ни в коем случае ничем бы не задел мальчика. Потому что это ребенок и Лейн.
Джонни Мак подошел к самой воде, земля была мягкой, каблуки сапог вдавливались в нее. Густо покрытые листвой ветви старых ив спускались к траве, образуя маленькие, укромные шатры вокруг стволов. Он единственный раз поцеловал Лейн под одной из этих ив.
Ночные насекомые завели свои предосенние песни, звук этот смешивался с мягким плеском реки. Южная сырость просачивалась в кожу людей и шкуры животных. Даже постройки не спасали от воздействия этой погоды, пота, стонов, ожидания осенней прохлады.
В юности он любил летнюю пору. Купание в реке. Холодное пиво в таверне Гудлоу. Разглядывание девушек, идущих в коротких шортах. Жар и пот в постели с женщиной. Любил, когда Лейн наблюдала за ним, как он стрижет у них газоны и подрезает живые изгороди. Обычно он работал в подрезанных выше колен джинсах, без рубашки, загорая и привлекая к себе взгляды женщин.
Джонни Мак усмехнулся. Он был очень дерзким сукиным сыном. Белой швалью, не желающей знать свое место. Леди с Магнолия-авеню находились за пределами его мира, но он этим не смущался. Наслаждался прелестями богатых, изнеженных, избалованных девиц и нескольких их мамочек. Но воздержался от того, чтобы улечься в постель с Мэри Мартой, так как знал, что она может быть его единокровной сестрой. Хоть он и был скверным парнем, у него существовали принципы, правда, немногочисленные. И даже хотя гордился тем, что путался со многими женщинами из загородного клуба, распознавал подлинное достоинство, когда видел его, касался его, любил его. Он по-своему любил Лейн. Господи, он обожал ее!
Она воплощала в себе все, к чему он стремился, все хорошее, доброе, благородное. Воспитание, характер и мягкое сердце. Он знал, что она слишком хороша для людей вроде него. Но черт возьми, она была слишком хороша и для Кента Грэхема. Так почему же вышла за этого жалкого сукина сына? При мысли о том, что Кент хотя бы касался ее, ему становилось не по себе.
Охваченная путаницей мыслей Лейн вышла в розарий за домом. Подняла взгляд к ночному небу, и давно похороненные в глубине души воспоминания нахлынули вновь. Джонни Мак вернулся в город! Господи, что делать? Она искренне верила, что больше никогда не увидит его, что он ни за что не вернется в Ноблз-Кроссинг.
Уилл ненавидит Джонни Мака. Кент добился этого своими подлыми, мстительными тирадами, создал у ее сына наихудшее представление о жизни этого человека с рождения до двадцати одного года. Она знала, что Кент может быть жесток, но пока он не пытался испортить Уилла своей жгучей ненавистью, она не представляла, до какой степени может доходить жестокость ее бывшего мужа.
Да простит ее Бог, она желала смерти Кенту. И мысль о том, чтобы убить его, приходила ей в голову. Но отнять у Кента его ничтожную жизнь она могла бы лишь для того, чтобы защитить себя и Уилла. Однако кто-то сделал это вместо нее. Кто-то, ненавидящий Кента больше, чем она. Кто-то, доведенный до крайности.
Больше всего она боялась, что Кента убил Уилл. Увидев своего сына, стоявшего над трупом, растерянного, ошеломленного, она сразу же решила, что будет защищать своего ребенка, чего бы ей это ни стоило. Она так же виновата в случившемся, как Кент, Шарон или Лилли Мэй. Она виновна в этом громадном обмане. Каждый день супружеской жизни она лгала мужу.
«Я делала это ради Уилла».
«И ради себя, — напомнила ей совесть. — Ты хотела ребенка Джонни Мака. Ты пошла бы на все, чтобы Шарон не избавилась от его плода».
Перенестись бы назад на пятнадцать лет. Нет, этого мало. На двенадцать. К тому времени, когда ей было четырнадцать. К той минуте, когда она впервые увидела , Джонни Мака Кэхилла.
Но что пользы принесло бы это возвращение в прошлое? Изменило бы оно тот факт, что она влюбилась всей душой, как может влюбиться только юная девушка? Разумеется, нет. Это было неизбежно. Ничто, кроме вмешательства свыше, не помешало бы ей влюбиться в Джонни Мака. Она не по своей воле полюбила скверного парня, беспутника, для которого была просто другом.
«Ты единственная девушка, с которой я был только в дружбе», — сказал он ей. И это признание разбило ее юное сердечко. Она хотела быть для него гораздо больше, чем другом. Глупо желала быть единственной любовью в его жизни.
Даже не сознавая, как это произошло, Лейн обнаружила, что идет по тропинке к старому лодочному сараю и пристани на реке. Сколько часов провела она в этом сарае, сидя на палубе маленькой отцовской яхты с Джонни Маком? Наедине. Отделяясь от всего мира. Разговаривая, смеясь и все больше влюбляясь в него.
Она не могла — не хотела! — позволять этим старым чувствам восставать из праха. Все мосты она сожгла много лет назад, осознав наконец, что цена, заплаченная за любовь к Джонни Маку, непомерна. Поначалу всякий раз, когда Кент касался ее, она пыталась воображать, что это Джонни Мак. Из этой фантазии ничего не вышло. В конце концов она стала ненавидеть Джонни Мака больше, чем презирать Кента.
Едва увидев темную фигуру, движущуюся к лодочному сараю, Джонни Мак понял, кто это. Лейн была не способна удержаться от появления там, как и он. Их обоих влекло к месту, где они провели столько счастливых часов. У реки. Ловя рыбу с пристани. Сидя вдвоем в сарае.
— Я так и думал, что ты придешь, — сказал он.
— Джонни Мак?
Голос из прошлого. Незабываемый. Звучный, нежный, протяжный алабамский голос Лейн.
— Иди сюда. — Он вышел из-под ивы, чтобы на него упал луч света.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Лейн.
— Могу задать тебе тот же вопрос.
— Мне нужно было выйти из дома, — призналась она. — Твое внезапное появление… Зачем ты приехал? Сейчас моему сыну меньше всего нужно иметь дело с тобой.
— Кто-то счел, что твой сын нуждается во мне. Лейн заколебалась, стоя на пристани, наполовину в тени сарая.
— Письмо тебе отправила Лилли Мэй.
— А… понятно. — Он медленно пошел к Лейн, давая ей время встретить его на полпути.
Джонни Мак чувствовал ее неуверенность, ее страх. Чего она боится? Разумеется, не его. Он остановился и стал ждать, позволив ей выйти из густой сине-черной тени. Она глубоко втянула в себя воздух. Час назад в доме он понял, что Лейн стала красивой женщиной. Но в ярко освещенной передней, неподалеку от которой находились мальчик и Лилли Мэй, он не позволил себе любоваться этой красотой. Однако теперь, наедине с ней, где свидетелями были только влажный летний ветерок да качающиеся ивы, упивался ею вовсю.
Он помнил, что ее вьющиеся каштановые волосы доходили до талии, и как часто, думая о ней, рисовал их в воображении. Но она не только укоротила волосы так, что они едва доходили до плеч, но и осветлила их. Полнота, мучившая ее в детстве и юности, перешла в зрелые округлые женские формы. А блестящие голубые глаза, некогда наполненные жизнью и любовью, теперь были настороженными и умоляюще смотрели на него из-под тяжеловатых век.
— Я говорил тебе, что бояться меня не нужно, — сказал Джонни Мак. — Я приехал в Ноблз-Кроссинг не затем, чтобы причинять тебе боль, создать проблемы.
Лейн сделала еще один неуверенный шаг к нему:
— Зачем ты вернулся? С какой стати столько лет спустя тебе беспокоиться о… обо мне или ком бы то ни было в Ноблз-Кроссинге?
— Ты спасла мне жизнь. Естественно, я беспокоюсь о тебе, о том, что ты первая подозреваемая в деле об убийстве Кента. — Проведя рукой по губам, словно стирая с них горечь, Джонни Мак сверкнул глазами на Лейн. — Какого черта ты вышла за Кента Грэхема?
Грудь Лейн тяжело вздымалась и опускалась. Выставив подбородок, она посмотрела на Джонни Мака в упор.
— Чтобы иметь возможность усыновить Уилла. В словах ее звучали гнев и сила, любовь и боль. Она произнесла свое заявление, свою декларацию, словно бросая ему вызов усомниться в мотиве ее поступка. Но то, что осталось несказанным, ранило Джонни Мака сильнее. Хотя Лейн не высказала обвинения, он услышал его в тоне голоса. «Если б ты взял меня с собой, я бы не вышла за Кента». Или он ошибается? Слышит то, что хочет слышать, предполагает то, во что хочет верить?
— Я нанял частного детектива собрать сведения об Уилле, — сказал ей Джонни Мак. — И знаю, что в свидетельстве о рождении — в подлинном свидетельстве — сказано, что матерью его является Шарон Хикмен, а отцом Кент Грэхем.